Эдуард Тополь - Русская дива
60
В Бресте на перронах была неразбериха, столпотворение. Каждый час радио объявляло о прибытии нового поезда из Киева, Баку, Тбилиси, Харькова и Ташкента, и новые сотни эмигрантов, которым и в их городах было приказано уехать до праздников — с детьми, родителями, чемоданами, узлами, детскими колясками, собаками, клетками с канарейками — присоединялись к старым, прибывшим сюда вчера, и позавчера, и позапозавчера и атакующим теперь билетные кассы. Им всем надо было в Вену, немедленно — в Вену, на Запад! Оттуда начинался путь в свободный мир — в Израиль, США, Канаду, Австралию и даже в Южную Африку! Но на этом пути был последний барьер, прямо у западного конца платформы, где останавливался паровоз, стояли автоматчики и охраняли полосатый столб и шлагбаум с суровой надписью:
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ГРАНИЦА СССР
Да, вот она, совсем рядом! Уже пять веков — со времен Ивана Грозного — эти пограничные шлагбаумы и столбы держат всех российских граждан внутри империи.
«Ты затворил царство русское, сиречь свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне,
— писал Ивану Грозному князь Курбский, первый русский перебежчик на Запад.
Кто поедет из твоей земли в чужую, того ты называешь изменником, а если поймают его на границе, ты казнишь его разными смертями».
Сменялись цари, смягчались и суровели московские режимы, но от Ивана Грозного до Леонида Брежнева не менялся закон, писанный в шестнадцатом веке:
«А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь сам, или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в чужое государство без ведомости, не бив челом государю, и такому человеку за такое дело поставлено было б в измену, и вотчины, и поместья, и животы взяты б были на царя ж, а ежели б кто сам поехал, а после него осталися сродственники, и их бы пытали, не ведали ль они мысли сродственника своего…»
С тех пор каждый, кто уехал, ушел или вплавь уплыл на Запад «без ведомости и не бив челом государю», — изменник Родины. Его вотчины, поместья и все остальное имущество вплоть до комнаты в коммунальной квартире отходят государству, а его родственников пытают, не ведали ли они мысли сродственника своего удрать из России на Запад.
«Чтобы можно было спокойно удерживать их в рабстве и боязни, никто из них не смеет самовольно выезжать из страны и сообщать им о свободных учреждениях других стран»,
— сообщал миру о русских порядках Адам Олеандрий, немецкий путешественник семнадцатого века. И даже самый прозападный русский царь, Петр Великий, остался верен этому закону и еще упрочил его, начав сооружение пограничных стен и укреплений и основав в 1711 году специальную ландмилицию — пограничные войска. Продолжая дело его, Кремль обнес стеной своих подданных — от великой Китайской на востоке до Берлинской стены на западе.
Впрочем, евреи, которые сейчас прибывали в Брест, «били челом» государю Брежневу и получили высочайшее дозволение КГБ уехать из этой «адовой твердыни», оставив, конечно, «вотчины свои и поместья». Но даже и с этими дозволениями не так-то легко было преодолеть последние триста метров от вокзала до шлагбаума. Оставив жену, детей и чемоданы на перроне, Рубинчик по навесному переходу побежал в кассы. «Билеты до Вены» — гласила вывеска над одной из касс. Стоя в очереди к этой кассе, Рубинчик дивился шныряющим вокруг евреям, которые шепотком спрашивали чуть не у каждого: «Вы не знаете, кто тут берет?… Кому тут нужно дать, не знаете?… Говорят, нужно дать грузчикам, но ни одного не видно… Вы тут случайно не видели грузчиков?» Но зачем давать взятки грузчикам, если в кассе есть билеты? Рубинчик нагнулся к окошку, протянул выездные визы и деньги:
— Два взрослых и два детских до Вены!
— До Вены нет. Только до Варшавы, — сказала кассирша.
— Как так? Вот же написано: «Билеты до Вены»!
— Мало шо написано! Нету до Вены. Берите на Варшаву, там пересадка.
У Рубинчика не было выбора, ему нужно было уехать срочно, до часу дня.
— А когда ближайший до Варшавы?
— Завтра в девять утра.
— Только завтра?! Но мне нужно сегодня!
— Всем нужно сегодня. На сегодня билеты только в обратную сторону. Берете Варшаву?
— Дорогая! Золотко! Мне действительно нужно сегодня! — Рубинчик вложил в свой голос и взгляд все свое обаяние, которое еще недавно так прекрасно работало на всей территории СССР.
— Тут все дорогие, дешевых нет! — усмехнулась кассирша и нагло посмотрела ему в глаза.
— Конечно! Я понимаю! Вот! — И Рубинчик, враз став суетливым, сунул в кассу еще одну сторублевку.
Кассирша посмотрела на деньги и вздохнула с сожалением:
— На сегодня билетов нет, ей-богу. Берите на завтра, а то через час и этих не будет.
— Давайте… — с упавшим сердцем сказал Рубинчик, не веря, что так просто и бездарно рухнул его гениальный план сбежать от полковника Барского.
— А вы прошли проверку багажа? Как фамилиё? — И кассирша открыла какой-то длинный список.
— Зачем?
— Сначала — проверка багажа в таможне. Идите в таможню на регистрацию.
— Девушка! Милая! — Рубинчик в отчаянии снова полез в карман пиджака.
Но кассирша остановила его:
— Нет, нет! Без регистрации даже не думайте! Никаких билетов!
— Ну, пожалуйста!
— Нэ можу. Все!
И она раздраженно закрыла кассу.
Рубинчик отошел от кассы, обреченно похолодев и сердцем, и печенью. Сгорел, сказал он себе, сгорел! Через пять часов в аэропорту «Шереметьево» полковник Барский обнаружит, что Рубинчики не явились на посадку в самолет «Москва — Вена». Барскому понадобится не больше часа, чтобы вызвонить одинцовскую районную милицию, приказать им проверить квартиру Рубинчика и получить рапорт о том, что Рубинчики, оказывается, еще вчера освободили квартиру. И — все! Только две таможни пропускают эмигрантов: Шереметьевская и Брестская. То есть не позже трех, максимум — пяти часов вечера Барский позвонит сюда и прикажет устроить Рубинчикам настоящий шмон, досмотр с пристрастием. А он, долдон, думал перехитрить КГБ! А сгорел на самом простом — на советских очередях! Но нет, не бывает безвыходных положений, не может быть! Должен, обязан быть какой-то ход, какая-то лазейка, боковая дверь, взятка в конце концов! Это же Россия, это же еще его страна! И у него еще есть пять часов!
— Пошли! — сказал Рубинчик Неле и детям и, подхватив чемоданы, двинулся с ними на привокзальную площадь в твердой уверенности найти с тыльной стороны вокзала какой-нибудь служебный ход, боковую дверь или тех же грузчиков.
