Ирвин Уоллес - Слово
Ренделл вспоминал, как он сам попросил разрешения поглядеть на жилище Лебруна. Будто сомнамбула он последовал за портье к лифту. В кабине имелась щель для монет — все, кто пользуются электричеством, должны платить за него, как пробормотал портье — который сам бросил монетку в 10 лир и нажал кнопку четвертого этажа.
Уже наверху, слева от лифта, портье открыл ключом зеленую дверь. За дверью была прихожая, когда-то тоже выкрашенная зеленой краской, а теперь выцветшая и облупившаяся; одна комната с послужившей кроватью, двумя торшерами с уродливыми бежевыми колпаками, дешевым шифоньером, радиоприемником, треснувшим зеркалом, все еще громко урчавшим небольшим холодильником (портье сразу же отключил его от сети), несколькими стоявшими на кирпичах полками, на которых громоздились потрепанные книжки в бумажных обложках на французском и итальянском языках (в основном, относящиеся к политике, и романы, здесь не было ни одного издания, связанного с богословием, античностью, древним Римом или Палестиной). С потолка свисала дешевенькая люстра с мутной лампочкой. Рядом с комнатой был маленький закуток, который трудно было назвать кухней, где едва размещалась деревянная стойка с газовой плитой и сливной раковиной; с другой стороны располагалась такая же крошечная ванная.
Под зорким глазом портье Ренделл осматривал квартиру Лебруна, его жалкие сокровища — два потрепанных костюма и такое же пальто, какое-то белье в ящиках, рваные книжки. Если не считать нескольких неоплаченных счетов из лавки зеленщика и пустых бланков, здесь не было никаких личных бумаг или визитных карточек, не было ни единого письма, которые могли бы дать какой-нибудь намек на какие-либо связи или родство с другим живым существом.
— Ничего, — устало сказал Ренделл. — Ни одной фотографии, ни одной заметки, ни одной записки.
— У него было несколько знакомых дам. Но в остальном он жил как отшельник, — сообщил портье.
— Похоже, будто здесь уже кто-то был и очистил квартиру от малейших признаков индивидуальности.
— Насколько мне известно, посетителей здесь не было, исключая полицейских и вас, синьоре.
— Выходит, что единственным, что осталось от Роберта Лебруна — это его тело, — печально сказал Ренделл. — И где же находится труп?
— Полицейские сказали мне лишь то, что если кто-либо, родственник или знакомый, обратится ко мне, он сможет в течение месяца забрать тело из Obitorio…
— Из морга?
— Si, из морга. Они будут держать тело месяц, ожидая кого-нибудь, кто обратится к ним и оплатит стоимость похорон. Если никто не придет, тогда тело похоронят на Campo Comune…
— Campo Comune? Вы хотите сказать, это что-то вроде «поля гончара»? <Согласно легенде, тело повесившегося Иуды похоронили на поле, принадлежавшем какому-то гончару, и которое купили за пресловутые тридцать сребреников. Здесь, место, где хоронят неопознанных покойников. — Прим. перев.>
Портье поддакнул.
— Ну да, то самое место, где хоронят людей, за которыми никто не пришел.
— Мне кажется, для полной уверенности мне следовало бы увидеть тело, — сказал Ренделл. Полиция нашла у покойного какие-то документы, следовательно, кто-то из них мог сейчас иметь какими-то бумагами с именем Лебруна. Ренделлу хотелось ознакомиться с ними. — Как я могу сделать это?
— Вначале вам следует пойти в Квестуру, городское полицейское управление, за разрешением увидеть тело и произвести опознание.
Вот каким образом Ренделл попал в полицейское управление, где написал заявление с просьбой увидеть останки Роберта Лафоржа — Роберта Лебруна. Очутившись перед молодым офицером, который вел это дело, Ренделл сообщил тому различные имена Лебруна, описал погибшего француза, его возраст и еще пару мелочей. После этого он назвал собственное имя и род занятий, сочинив историю о своей дружбе с Лебруном, о том, что они встречались в Париже и о том, как он хотел увидеться с ним во время своего пребывания в Риме. После этого Ренделл заполнил четыре страницы Processo Verbale, нечто вроде официального отчета, после чего ему выдали письменное разрешение осмотреть тело, опознать его и получить для похорон, если он этого пожелает. Поскольку американец был всем этим сконфужен, молодой офицер вызвал такси и направил водителя в городской морг.
Такси притормозило, и Ренделл выглянул из окна. Сейчас они ехали мимо лабиринта зданий городского университета и уже добрались до площади Верано. Здесь водитель остановился окончательно. Он указал на четырехэтажное здание из желтого кирпича, окруженное стеной с двойными железными воротами, выкрашенными синей краской.
— Obitorio, — прошептал он.
Ренделл расплатился с ним, прибавив хорошие чаевые, после чего водитель снова осенил себя знаком креста, подождал, пока пассажир выйдет и на полной скорости умчался.
Пройдя через железную калитку в воротах, Ренделл очутился на небольшом дворе, окружавшем всю группу зданий. Над входом в ближайший и самый крупный дом находилась подсвеченная лампой вывеска. Там было написано: UNIVERSITA DI ROMA. INSTITUTO DI MEDICINA LEGALE E DELLE ASSICURAZIONI. OBITORIO COMUNALE.
Городской общественный морг. Самое подходящее местечко для теплой встречи с Робертом Лебруном.
Сразу же за дверью в здание его встретил охранник в неопределенного вида мундире. Далее по коридору был ряд дверей. Ренделл вручил охраннику свое полученное в полиции разрешение, после чего его направили в правую дверь, в комнату, где за длинной стойкой какой-то полный усатый мужчина с красным воротником на угольно-черном мундире просматривал какие-то бумаги.
Он поднял голову и что-то спросил по-итальянски.
— Простите, но я говорю только по-английски, — сказал Ренделл.
— Я говорю по-английски, не совсем хорошо, но все же, — ответил служитель морга. Он говорил приглушенным тоном, столь свойственным директорам похоронных агентств и служащим моргов во всем мире.
— Моя фамилия Ренделл. Я прибыл сюда опознать тело одного своего приятеля. Его звали Роберт Лебрун, то есть, простите, Роберт Лафорж. Его привезли сюда вчера.
— У вас есть выданное полицией разрешение?
— Да, есть.
Ренделл подал служащему документ вместе с собственным паспортом.
Мужчина в мундире просмотрел бумаги, поджал губы, вынул из под стойки интерком, быстро заговорил по-итальянски, поместил аппарат опять под стойку и вышел к Ренделлу.
— Будьте добры, идите за мной, — сказал он.
Вместе они вышли в фойе и подошли к двери из молочного стекла, на которой было написано INGRESSO E VIETATO. Насколько Ренделл понял, эта надпись означала: «Вход запрещен». Служащий отпер дверь ключом, и когда Ренделл вслед за ним вошел в коридор, в его ноздри тут же ударила неприятная вонь. Запах, вне всякого сомнения, был связан с телами покойников, и Ренделл тут же почувствовал приступ тошноты. Его инстинкты подсказывали ему повернуться и бежать отсюда. Ведь это опознание ничего не значило. Главное было выжить, но служащий уже вел его дальше, крепко схватив за плечо.
В дальнем конце коридора, перед дверью с надписью STANZE DI RICONOSCIMENTO стоял полицейский.
— Что это? — спросил Ренделл.
— Комната для опознаний, — перевел служащий. — Именно здесь вы увидите тело и опознаете его.
Полицейский придержал дверь, и Ренделл, зажав пальцами ноздри, силой заставил себя переступить порог. Это было небольшое помещение с современными лампами дневного света. Две двери в противоположной стеклянной стене как по заказу открылись, и санитар вкатил тележку, на которой лежало тело, с головы до ног прикрытое простынкой.
Служащий сделал головой жест по направлению к каталке, и Ренделл, двигаясь словно автомат, направился к ней.
Мужчина в черном мундире взялся за уголок простыни и частично приподнял ее.
— Это он — ваш Роберт Лафорж?
Содержимое желудка Ренделла уже подкатило к горлу, когда он подошел поближе и нагнулся. Один короткий взгляд, и он тут же отпрянул. Морщинистое старческое лицо с мертвой, похожей на пергамент кожей было все избито и покрыто кровоподтеками, но оно принадлежало Роберту Лафоржу, которого Ренделл знал под фамилией Лебрун.
— Да, — прошептал он, борясь с тошнотой.
— Вы подтверждаете?
— Подтверждаю.
Служитель прикрыл лицо покойного и махнул санитару, чтобы тот укатил тележку, после чего повернулся к Ренделлу.
— Благодарю вас, синьоре. Здесь мы уже закончили.
Когда они уже вышли из комнаты для опознаний и пошли по коридору, Ренделл мог чувствовать не только запах смерти, но и вонь совпадения.
Этот новый неприятный запах окружал его со всех сторон, причем уже довольно давно. Когда он захотел увидеть оригинал папируса номер девять в Амстердаме, тот по совпадению исчез. Когда ему захотелось увидеть сделанные Эдлундом негативы папируса, все негативы, опять же по совпадению, погибли в огне. Когда он уже был готов получить доказательства подделки в Риме, ее автор, снова по совпадению, погиб в результате несчастного случая за день до назначенной встречи. По совпадению — или, все же, по чьему-то расчету?
