Мисс Исландия - Олафсдоттир Аудур Ава

Она вытирает глаза салфеткой, подкрашивается и кладет альбом в сумку.

Я встаю и протягиваю ей руку на прощание.

Она тоже встает и застегивает пальто. Надевая варежки, интересуется, есть ли у меня парень.

Говорю, что нет.

— Бабушка вышила мою фотографию, которую опубликовали вместе с интервью. Ей потребовалось шесть недель, чтобы расчертить клетки, высчитать и вышить крестом на канве.

Бутылочка с соской стоит на кухонном столе, рядом с половинкой тминного пирога.

Наливая кофе, подруга сообщает, что ее перестал мучить токсикоз и она начала прибавлять в весе.

— Бутербродного торта, который ты принесла в прошлый раз, мне хватило на три дня. Когда ты приносишь канапе с креветками, я съедаю одну штуку на ужин и кормлю Торгерд кашей. Начинаю с канапе и заканчиваю ростбифом с ремуладом [22].

Но лучшие новости, однако, что она снова начала вести дневник.

— Прежде меня от этого воротило.

Подруга отрезает кусок рождественского пирога и кладет на мою тарелку.

— Сегодня утром я сидела за кухонным столом и, пока Торгерд спала, а пирог пекся в духовке, писала.

Лидур беспокоится за меня. Стоит мне увидеть что-то красивое, например полоску света в темном небе, как я сразу в слезы. Вчера вот развешивала пеленки и пододеяльник Торгерд и заметила, что она прогрызла в пододеяльнике дырку и в нее видно небо. Был мороз, но впервые за месяц ясно, и в какое-то мгновение я увидела вечность. Я подумала: господи, поверит ли мне Гекла? Я почувствовала, что могу дотронуться до неба ручкой. Что стою рядом с самой собой и воспринимаю то, что случилось, как будто это произошло с кем-то другим. Вернувшись в квартиру, я написала стихотворение. О пододеяльнике. Мне показалось, что я могу создать красоту. Не КРАСОТУ большими буквами, которую создают поэты, а красоту мелким шрифтом. Затем трясла головой, пытаясь прогнать собственную глупость. Я не могу видеть вечность. Ты, Гекла, дочь вулкана и покрытого льдом моря. В отличие от тебя, я — дочь увала и вереска.

Я смеюсь, потому что моя подруга такая веселая.

— Когда я написала стихотворение, жизнь показалась мне такой удивительной, что к приезду Лидура я надела платье. Он вернулся усталый, однако обрадовался, что я неплохо себя чувствую, намного лучше, чем в предыдущие выходные. Он убедил меня убаюкать Торгерд, чтобы мы могли лечь в кровать. Я как раз только что надела платье, но он захотел его снять.

Ночью я встала написать несколько строк, и Лидур застиг меня за кухонным столом. Он поинтересовался, что я делаю на кухне посреди ночи. Это Гекла на тебя так влияет, спросил он. Брось ее вместе с этой ерундой.

Он просто устал и, когда я вернулась в кровать, попросил прощения. Так легко пасть духом, Иса, признался он. Он по-прежнему считает меня милой. Я сказала, что составляла список покупок на завтра. Умолчала, что в нем всего два пункта: филе пикши и кастрюля для кипячения молока. Вечность слишком велика для меня, Гекла. Это как оказаться одной на пустынном высокогорье. Я бы заблудилась. Мне вполне достаточно двух ночей в палатке в березняке, когда Лидур помогает родителям строить летний дом. Я стараюсь найти ложбину, где можно спрятаться от ветра, и надуваю там матрас. Готовлю для парней на примусе, и поет зарянка. Ей невдомек, что я слушаю. Знаешь, что мне снится, Гекла? Икра и печень. Это произойдет не раньше января. Мне не удается жить в гармонии со временем года. Когда осень приносит темноту, я тоскую по солнечному свету и таволге, весной мне хочется кровяной колбасы, осенью — выпить только что отложенное яйцо глупыша.

Подруга отрезает два куска рождественского пирога, кладет один на мою тарелку, а другой на свою.

— Когда я снова заснула, мне приснилось, что я рожаю без акушерки. И в конце концов родила ребенка одна. Большую и красивую девушку. Но мне потребовалась помощь, чтобы перерезать пуповину.

Моряк-тральщик снова сошел на берег.

Я замечаю его, когда выхожу из отеля «Борг»; он стоит, прислонившись к стене дома напротив почты, подставив непокрытую голову мокрому снегу. На нем тот же свитер, в котором я его проводила, в руках вещмешок. Увидев меня, торопится ко мне.

— Как прошел рейс?

— Думал, я не выживу, Гекла. Мы ловили на жутком морозе, самые стойкие были без шапок, и с волос свисали сосульки.

Мы приходим в мансарду, он падает на диван и несколько мгновений лежит, уткнувшись лицом в ладони, затем поднимает глаза.

— На обратном пути была сумасшедшая погода, мы получили трещину и чуть не ушли под воду, торчали только мачты и мостик. Пришлось сбивать лед, чтобы посудина не легла на бок. Капитан загнал нас в спасательные жилеты и принялся за молитву. После «аминь» мы продолжили сбивать лед. Думал, пойдем на дно.

Он встает.

— Я собирался остаться, после того как мы пришвартуемся в Халле, но они, черт возьми, догадались, караулили меня и не выпускали одного на берег.

Он ходит по комнате.

— Единственный положительный момент в этой поездке, что я ходил в галерею со вторым помощником, который взял меня на поруки. Узнав об этом, его оставили в покое, но не меня.

Он тянется к вещмешку и открывает его.

— Исполнил твои желания. Купил две книги и белые брюки клеш с ремнем на талии, это модно.

Берет в руки одну из книг.

— Только что вышла, называется «Под стеклянным колпаком», автор — американская писательница.

Я рассматриваю вторую книгу.

— Это роман?

— Нет, это книга французского философа. Женщины.

— О чем она?

— По словам продавщицы в книжном магазине, она о том, что женщины — второй пол. Ты номер два, Гекла.

Он смущен.

— Я в самом конце ряда. У меня даже нет номера.

— Писательницы зарабатывают на жизнь тем, что пишут?

— Некоторые да. Конечно, если не пишут на языке, который понимают только сто семьдесят пять тысяч человек.

У него серьезный вид, я чувствую, его что-то беспокоит.

— Пока ехал в такси, узнал, что мою девушку видели в сопровождении парня.

Он смотрит на меня.

— Кто он?

— Его зовут Старкад, он окончил гимназию. Знает латынь и пишет стихи.

— Он твой парень?

Я смущаюсь.

— Он предложил мне переехать к нему. Снимает комнату с доступом на кухню.

— И ты собираешься это сделать? Переехать к нему?

— Да.

Некоторое время он молчит, затем продолжает:

— Я тебе завидую. Хотелось бы иметь такого парня, как ты.

Вечером слышу мяуканье на улице и спускаюсь, чтобы впустить кота. Он сидит перед входной дверью и, как только я открываю, проносится мимо меня.

— Это Один. Он у нас живет.

Моряк наклоняется, берет кота на руки и несколько раз гладит. Кот закрывает глаза и мурлычет.

— Ты в курсе, что Один кошечка? — спрашивает он.

— Знаю.

Он смотрит на меня.

— У вас с ним глаза одного цвета.

Он чешет зверя за ушами, а потом еще несколько раз гладит.

— А Один-то с котятами, — добавляет он.

Переезжаю из одной мансардной комнаты в другую. В подвале ремонт мебели, рядом молочный магазин и багетная мастерская, наискосок сапожник и парикмахер. На той же улице киоск, химчистка и ремонт игрушек, где заменяют глаза куклам со сломанными веками.

Когда я захожу за чемоданом, Йон Джон лежит на диване, подложив руку под голову. Кот пристроился у него в ногах. Говорю, что внизу меня ждет поэт.

У него опухшие глаза.

— Ты болен?

— Нет.

— Грустишь?

Повернувшись, он ложится на бок и смотрит на меня.

Говорю, что вынуждена попросить его об услуге. Не могла бы я оставить у него на хранение машинку. На время. И приходить писать после работы.

— Поэт не знает, что ты пишешь? Ты не рассказала ему об этом?

— Еще нет.

Он внимательно рассматривает меня.