Алекс Регул - Не отрекайся от меня (СИ)
- А тебе точно уже не больно, и ты можешь встать?
- Всё нормально. Мне даже кажется, я выспался впрок, и теперь «готов к труду и обороне». Встаём?
- Встаём.
Им удалось тихо и незаметно выйти из квартиры. Они вошли в лифт, и Тома нажала на кнопку первого этажа. Повернулась к Диме и оказалась в его объятьях. Без лишних слов он её начал целовать и до самого первого этажа они так и ехали. Он целовал, она ему нежно отвечала. Когда же они вышли из подъезда, Дима обнял Тому, и они медленно пошли в сторону её дома.
Желтоватый свет, куполом льющийся от лампы уличного фонаря, веял иллюзорным тёплом. Как от маленького солнышка. И Дима вёл Тому от одного солнышка к другому. Ей было очень хорошо так идти с ним. И лишь одна истина ей была в тягость, до её дома оставалось совсем чуть-чуть. И вот уже виден её подъезд, и там за дверью несколько ступеней вверх. И подниматься без лифта. Чтобы упереться в дверь в её квартиру. В которой мирно спит Любочка на диванчике, который стоит по соседству с её собственной холодной постелью.
«А может действительно, взять и пригласить Диму завтра на обед?
И пусть Люба увидит… моего».
Это слово ей согрело душу.
«В конце концов, я же его не украла. А-то, что разница в возрасте, это ведь такая мелочь. Он мне нужен. А я ему? …Он говорил, что тоже нужна.
И всё же, как жестоко близко мой дом от его дома!»
Не было прохожих. Машины мирно стояли вереницей. И тишина.
Они подошли к подъезду.
- Тома, я провожу до квартиры, - она резко на него посмотрела. - Не возражай!
- Я не собиралась. Тут другое. Дима, мне надо с тобой поговорить.
- О чём? – он встал напротив Томы и положил свою руку ей на плечо.
- Я перед тобой виновата.
- Так. И в чём, конкретно? – его голос стал жёстким. Но рука так и продолжила лежать на прежнем месте. Пальцы не сжимали плёчо, но всё равно присутствие его руки на её плече теперь стало другим.
- Я, наверное, слишком зациклена на себе. Ты уж прости меня за то, что с опаской на всё смотрю. Понимаешь, я уже обжигалась и ни один раз, и от этого мне постоянно кажется, что я обязательно снова…
- Понимаю, - спокойно произнёс Дима. - Но ты ведь хочешь ещё что-то сказать? Правда?
- Да. Я тебя люблю.
Одним движением он притянул Тому к себе и глубоко вздохнул. Она не видела его глаза. И не могла понять, что происходит с ним. Но когда ей всё же удалось заглянуть ему в глаза, там была радость.
- Тома, я ради этих слов, сказанных тобой, готов горы свернуть.
- Горы не надо! – резко возразила она и слегка отстранилась от Димы. – Такие нагрузки для тебя нежелательны, у тебя спина и так надорвана.
Он опять её обнял. И следующие его слова она услышала всем своим телом.
- Тома, пообещай, что ты перестанешь бояться наших отношений.
- Я постараюсь.
- И ещё, я настаиваю, чтобы мы съехались. Мне уже одобрен кредит на покупку квартиры, поэтому я тебя прошу, готовься к переезду.
- А как же Вера?
- С ней всё будет хорошо. Она продолжит обучение. Только жить она будет не с нами. Я и так её долго опекал. Она уже немаленькая. Пусть пробует жить без моего тотального контроля.
- Мне кажется, это неразумно. У неё сейчас сложный возраст. К тому же, она может увлечься кем-нибудь. И тогда конец учёбе.
- Это не про неё. Она очень целеустремлённая, почти как я. Решила учиться, будет учиться. Всем воздыхателям назло.
- Ты уверен?
- Да. И вообще я сейчас хочу говорить о нас с тобой. А не о ней.
- И всё же, как она будет жить? Ты ей нужен.
- Её никто на улицу не выгоняет. Просто, я хочу жить с тобой, а не с ней. В смысле, не с ней под одной крышей.
- Я тебя поняла, - улыбнулась Тома.
- С ней всё будет в порядке. Уверяю тебя. Я подберу вариант, и она переедет туда.
- Может, она согласится жить с Любой? А то как-то это всё неправильно. Я обещала своей сестре присматривать за племянницей. А в результате что? Просто возьму и брошу её? Я так не могу. Пойми. И в любом случае, и Любу, и Веру наш побег из реальности касается. Надо подумать, чтобы и им было хорошо.
- Мы подумаем. Я и ты. А больше нам не у кого спрашивать совета.
- А как же твои родители?
- Они много чего мне советовали. И их советы меня сильно измотали. Достаточно. Я больше этого не хочу. И прошу, не пытайся меня с ними мирить. Вопрос закрыт. Поняла?
- Да, - нехотя, согласилась Тома.
Она не понимала, как можно отказаться от родителей?
«Даже если есть какие-то неприятные моменты, это так - «тьфу».
Если родителям нужна помощь – помоги!
Если им нужно ласковое слово – скажи.
Это же родители! Они с годами становятся более беззащитными. И кто если не дети могут и должны их защищать от одиночества и забвения. К тому же, бедная старость, ох, как жестока и унизительна. Конечно, родители Димы ещё молоды и, наверное, трудоспособные. Поэтому им финансовая помощь сына не так сильно нужна, как его элементарное участие в их жизни. Присутствие.
Почему же он этого не понимает?»
Тома со своей матерью разговаривает по телефону так часто, как это позволяют обстоятельства. Но не реже двух раз в неделю.
Мама Томы, очень пожилая женщина, жила в деревне со старшей дочерью. Тома им помогала деньгами. И если бы она не так ответственно исполняла дочерний долг, то имела бы квартиру больших размеров и машину бы свою сохранила. А не продала бы её, для того чтобы вырученные деньги ушли на лечение мужа сестры. Но его спасти не удалось. Сестра овдовела в прошлом году и теперь Тома стала помогать им ещё больше. В деревне работы было немного. И сестра Томы подрабатывала уборщицей в местной школе. Деньги весьма скромные за этот труд платили. Но что делать? Хоть столько, да, в дом. Ведь там кроме престарелой мамы, были ещё две пары любящих глаз. Полина двенадцати лет и Марина четырнадцати. Любочка уже жила с Томой. И это было хорошо для всех.
Тома решила по возможности, со временем и остальных племянниц перетянуть в город. А там глядишь, и сестра с мамой согласятся переехать в город. К тому моменту Тома надеялась заработать денег, хотя бы на трёхкомнатную квартиру или маленький домик. Пусть где-нибудь на окраине города, но хоть с крохотным участком земли. Чтобы мама выращивала свои любимые помидоры. И розы. Тома всегда с грустью вспоминала родительский дом, перед которым рос огромный куст белой сирени, а под ним розы. Отец, запрещал матери срезать цветы. И каждый раз, улыбаясь, говорил:
- Пусть под окном глаз радуют, чем в вазе умирают.
И пока отец был жив, розы никогда не срезали. А теперь, если и срезают, то только чтобы отнести их на кладбище. На могилу отца. И могилу мужа сестры.
