Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Оланна отставила бокал:
— Поедем кататься. Обидно, когда приезжаешь в Кано и видишь только Сабон-Гари — сплошь цемент и жесть. Хочу взглянуть на древний глиняный истукан, еще раз проехаться вдоль городских стен.
— Ты совсем как белая туристка — таращишь глаза на самые обычные вещи.
— Правда?
— Шучу. Как же ты будешь жить со своим психом-лектором, если шуток не понимаешь? — Мухаммед поднялся. — Зайдем сначала к маме поздороваться.
Проходя через калитку позади дома и внутренний дворик в крыло, где жила мать Мухаммеда, Оланна вспомнила трепет, с которым когда-то сюда входила. В комнате для гостей все осталось по-прежнему: стены, выкрашенные золотой краской, роскошные персидские ковры, потолки с тиснеными узорами. Не изменилась и мать Мухаммеда: все то же кольцо в носу и шелковые шарфы на голове. Она выглядела такой ухоженной, что Оланна удивлялась: как не надоест каждый день наряжаться, чтобы сидеть взаперти? Сегодня, однако, пожилая женщина не смотрела на Оланну свысока, не говорила сквозь зубы, не глядела мимо ее лица на резные панели. Она встала и обняла Оланну.
— Ты просто картинка, дорогая. Береги от солнца свою прекрасную кожу.
— Na gode.[34] Спасибо, Хаджия. — Удивительно, как некоторые люди умеют управлять чувствами, по своей воле чередовать гнев и милость. — Я уже не твоя невеста-игбо, которая запятнала бы вам родословную, — сказала Оланна чуть позже, садясь с Мухаммедом в его красный «порше». — Значит, я больше не враг.
— Она знала, что я все равно на тебе женился бы. Ее никто не спрашивал. Но твои родители к перспективе нашего брака относились не лучше. Да что теперь об этом говорить!
— Прости, — сказала она.
— Не за что извиняться. — Мухаммед взял ее за руку. В машине что-то заскрежетало, когда они выезжали из ворот. — Выхлопная труба забита пылью. Эти автомобили не для здешних мест.
— Купи что-нибудь попрочнее. «Пежо», например.
— Пожалуй, стоило бы.
Оланна смотрела на нищих, толпившихся у стен дворца; мухи облепляли их одежду и миски для милостыни. Терпкий, кисловатый запах листьев мелии наполнял воздух.
— И совсем я не как белая туристка, — тихо сказала Оланна.
Мухаммед скользнул по ней взглядом.
— Нет, конечно. Ты патриотка и скоро станешь женой своего борца за свободу.
Оланне на миг показалось, что за легкой насмешкой Мухаммеда таится издевка. Он по-прежнему не выпускал ее ладони; тяжело, должно быть, вести машину одной рукой.
Оланна переехала в Нсукку ветреным субботним днем, а на другой день Оденигбо отправился на математическую конференцию в Ибаданский университет. Он остался бы дома, не будь конференция посвящена трудам его наставника, чернокожего американского ученого Дэвида Блэкуэлла.
— Он величайший математик из ныне живущих, величайший! — говорил Оденигбо. — Поедем со мной, нкем. Всего на неделю.
Оланна отказалась: она рада была случаю обжиться на новом месте, разобраться в себе. Проводив его, она первым делом выбросила из вазы на большом столе красные и белые пластмассовые цветы.
Угву пришел в ужас:
— Но, мэм! Они еще хорошие.
Оланна повела его в сад, к африканским лилиям и розам, которые Джомо только что полил, и попросила нарезать букет. Показала, до какого уровня наполнить вазу. Угву смотрел на цветы и качал головой, дивясь ее сумасбродству.
— Они же завянут, мэм. А те не вянут.
— Зато эти лучше, fa makali,[35] — возразила Оланна.
— Чем лучше, мэм? — Даже если Оланна обращалась к нему на игбо, Угву всегда отвечал по-английски, будто обижаясь и защищая себя.
— Красивее, и все. — Оказалось, Оланна сама не знала, как объяснить, чем живые цветы лучше искусственных. И она ничуть не удивилась, увидев пластмассовый букет в кухонном шкафчике. Угву собирал все: коробки из-под сахара, бутылочные пробки, даже ямсовые шкурки. Оланна понимала, что ему трудно расставаться с вещами, пусть и бесполезными, ведь он вырос в нужде. И когда они вместе возились на кухне, она завела разговор о том, что хранить нужно только полезное, — надеясь, что Угву не спросит, какая польза от живых цветов. Она велела Угву прибрать в кладовой и собрать в стопки старые газеты, и, пока Угву работал, расспрашивала его о родных. Правда, по его рассказу представить их было трудно, от бедности словаря Угву всех описывал одинаково: «очень хорошие». Оланна пошла с ним на рынок и, сделав все покупки для хозяйства, купила ему расческу и рубашку. Научила его жарить рис с зеленым перцем и кубиками моркови, объяснила, что не надо разваривать бобы в кашу, что нужно лить на сковородку поменьше масла и не жалеть соли. Оланна еще в первую встречу заметила, что от него пахнет потом, но выждала несколько дней, прежде чем подарить ему душистый порошок для подмышек. А еще посоветовала наливать в ванну немного антисептического геля. Понюхав порошок, Угву просиял от удовольствия — надо надеяться, не догадался, что это женский аромат. Она пыталась понять, как Угву к ней относится. Мальчик явно к ней привязался, но смотрел оценивающе, будто сравнивал с неким эталоном, и Оланна боялась, что недотягивает.
Угву заговорил с ней на игбо, когда она перевешивала фотокарточки на стене. Из-за деревянной рамки с выпускной фотографией Оденигбо выскочил геккон, и Угву крикнул:
— Egbukwala, не убивайте его!
— Что? — Оланна, стоя на стуле, посмотрела на Угву сверху вниз.
— Если его убить, живот заболит, — объяснил Угву. Говор его показался Оланне забавным — он будто сплевывал слова.
— Никто его убивать не собирается. Давай перевесим фотографию на ту стену.
— Да, мэм, — отозвался Угву и стал рассказывать на игбо, как его сестра Анулика убила геккона, а потом у нее страшно разболелся живот.
К приезду Оденигбо Оланна чувствовала себя в доме почти хозяйкой. Оденигбо притянул ее к себе, поцеловал, стиснул в объятиях.
— Сначала поешь, — сказала Оланна.
— Я знаю, кого бы я сейчас съел.
Оланна рассмеялась. Она была счастлива до нелепости.
— В чем дело? — Оденигбо обвел взглядом комнату. — Все книги на этой полке?
— Твои старые книги во второй спальне. Мне нужно место для моих книг.
— Неужели? Значит, ты и вправду перебралась ко мне? — Оденигбо смеялся.
— Иди искупайся.
— А почему друг мой пахнет цветами?
— Я дала ему душистый тальк. Ты замечал, что от него разит потом?
— Это запах деревенского жителя. И от меня так пахло, пока я не уехал из Аббы и не пошел в школу. Да тебе-то откуда об этом знать?
Говорил он нежно, чуть насмешливо, но руки вовсе не были нежны. Они расстегивали ей блузку, освобождали грудь из чашечек бюстгальтера. Оланна не знала, сколько прошло времени, но, когда постучал Угву и объявил, что у них гости, она лежала нагая и теплая в объятиях Оденигбо.
