Юрий Герт - Грустная история со счастливым концом
Учителя, отдохнувшие, посвежевшие за лето, принаряженные, возбужденные всем происшедшим, напоминали не педагогов, а многочисленных родственников, сошедшихся на семейный праздник. У всех было приподнятое настроение, всем было радостно, всем хотелось говорить друг другу только самые приятные слова. Женщины, в нарушение правил, великодушно разрешили мужчинам курить. Правда, мужчин среди них было всего трое: молодой румяный физик Попов, который, занимаясь альпинизмом, не курил вовсе; преподаватель истории Рюриков, который альпинизмом не занимался, но тоже не курил, и которого, в связи с этими обстоятельствами, молоденькие смешливые учительницы почти не считали за мужчину. Третьим же был Эраст Георгиевич — он, как нам известно, курил, однако никогда не злоупотреблял своим директорским положением. Так что, возможно, Теренция Павловна думала как раз о нем, когда предложила выдать мужчинам на сегодня такую льготу. Во всяком случае, говоря, что сегодня они это заслужили, она протянула Эрасту Георгиевичу самый красивый, бархатно-черный гладиолус. Эраст же Георгиевич, улыбаясь, растерянно развел руками, потом выдернул из стоявшей перед ним мензурки тоже очень красивый, но белый гладиолус и вручил его Теренции Павловне, сказав, что все сегодня многое заслужили, а она в особенности. И все снова зааплодировали, от души любуясь Теренцией Павловной, алой от смущенья, с белым гладиолусом, прижатым к груди. Она была не только красивой женщиной, но и руководительницей 9 «Б», где училась Таня Ларионова...
Потом заговорили о Тане Ларионовой, о статье в газете, о том, какое впечатление произведет она в других школах, а также о перспективах, которые открываются перед школой № 13 теперь.
— Воображаю,— сказала учительница химии,— воображаю, как Ферапонтова сегодня раскрыла газету и увидела... Нет, я этого даже вообразить не могу!..— Она едко рассмеялась.
— А в тридцать первой!.. Пускай почитают о нас в тридцать первой!..— поддержала ее англичанка Людмила Сергеевна,— Они все носятся со своим английским театром, только что-то пока про них никто ничего не пишет!..
— Как хотите, но для меня это полнейшая неожиданность,— созналась преподавательница математики.— Таня Ларионова!.. Я ведь чуть не оставила ее на переэкзаменовку!..
— Этого только еще не хватало!— сердитым басом проговорила Клавдия Васильевна Камерон, та самая пожилая учительница, которая целовала Таню на линейке.— Да если бы Ларионова все лето зубрила ваши логарифмы, еще не известно, чем бы это закончилось для бедного малыша...
И все с таким укором посмотрели на математичку, что та поежилась.
По мнению многих, ей постоянно вредила излишняя прямолинейность. Скажем, она считала, что кратчайшее расстояние между двумя точками в любом случае измеряется прямой. Это казалось ей вполне очевидным, и поэтому она часто попадала впросак.
— Я только говорю,— возразила она робко,— что мы недостаточно знаем своих учеников. И когда о такой средней, очень средней девочке вдруг начинают писать в газетах... Значит, мы чего-то в ней не заметили, что-то упустили...
— На вашем месте, Дина Гавриловна, я предпочла бы говорить только о себе, только о себе!— перебила ее Теренция Павловна, оскорбленно вскинув голову на гордой античной шее.— Лично для меня тут не было ничего неожиданного! Я всегда знала, у Тани отзывчивое сердце, прекрасная душа, и по-моему не одна я, а все мы это знали... За исключением разве что одной Дины Гавриловны!.. У Тани, конечно, были свои недостатки, но у кого их нет?..
Тут все заговорили, заспорили о Тане Ларионовой. Одни утверждали, что у нее ярко выраженные гуманитарные наклонности, другие — что наоборот, у Тани явно логический склад ума, третьи же доказывали, что она гармонически сочетает в себе и то, и другое, и все шумели, все горячились, кто-то даже намекнул, что если Таня слаба в математике, то надо еще разобраться, чья тут вина...
Но за Дину Гавриловну неожиданно вступился Эраст Георгиевич.
Ему, сказал Эраст Георгиевич, понятны чувства учителей, которые делают все возможное, чтобы глубже постичь своих учеников. Но ему понятно, и беспокойство Дины Гавриловны... Он это беспокойство понимает и разделяет... Да, разделяет...
Дина Гавриловна зарделась и похорошела от радости, а у Теренции Павловны вздрогнул в руке белый гладиолус, и она с несколько разочарованным видом опустила его к себе на колени.
Впрочем, Эраст Георгиевич не обратил на это внимания. Вся учительская заметила, как взгляд его туманноголубых глаз, прежде рассеянный, вдруг сосредоточился и вспыхнул грозным вдохновеньем... Все, что произошло дальше, могло показаться чем-то вроде свободной импровизации, вполне в духе импульсивной натуры Эраста Георгиевича, однако на самом деле то были обдуманные, выношенные мысли, которым последние события сообщили особенную остроту и накал.
Собственно, чтобы поделиться этими мыслями со своими коллегами, сказал Эраст Георгиевич, он и просил сегодня всех собраться на педсовет... Он крупными, стремительными шагами прошелся по притихшей, настороженно замолкшей учительской. Да, повторил он, ему знакома тревога Дины Гавриловны... Более того, ему не хотелось бы разрушать общую радость, но сам он далек, очень далек от того, чтобы считать этот день триумфом. Скорее напротив... Мы поменялись ролями с нашей ученицей Таней Ларионовой, и сегодня она преподала всем нам урок, жестокий урок... В чем смысл, в чем горькое значение этого урока?.. Будем откровенны, не станем щадить себя во имя истины, как бы тяжела она ни была...
Мы не намерены отвлекать внимание читателя описанием того, как встретили учителя столь обескураживающее вступление Эраста Георгиевича; отметим только, что физик Попов, который на педсоветах часто занимался ремонтом какого-нибудь карманного транзистора, даже он забыл на этот раз о транзисторе, хотя успел уже разобрать его и разложить перед собой в строгом порядке винтики, гаечки, проволочки и прочие замысловатые детали.
Истина же заключается в том, продолжал Эраст Георгиевич, что мы действительно до этого дня не знали Тани Ларионовой. Не знали, какое высокое благородство, какая самоотверженность таится в сердце этой скромной девочки. Но даже в том, что произошло сегодня, отнюдь не наша заслуга. Мы полностью обязаны этим газете, это она раскрыла нам глаза!..
Факт достаточно печальный, если даже он касается одного человека. Но разве речь идет лишь о Ларионовой? А остальные?.. К сожалению, сказал Эраст Георгиевич говоря о своих учениках, нам остается со вздохом повторить вслед за древними: мы знаем только то, что ничего не знаем...
— Но уж это слишком!..— вырвалось у Дины Гавриловны, которая не предполагала, чем обернутся в конце концов ее слова.
