Миша Ландбург - Семь месяцев саксофона
Пытаюсь сначала…
– Сам! – прошу я, но руки санитаров продолжают тянуться к маме.
Саксофон безумствует. Тянутся руки.
– Сам! – повторяю я.
Тишина, тишина, тишина, тишина, тишина, тишина, тишина.
Сбрасываю со вспотевшего лица ладони.
За окном небо – просторное, покойное.
«Если есть небо, – думаю я, – то, конечно, конечно, конечно на нём – Бог!..»
***
– Один бог у тебя есть, – сказала тогда Зина.
– Один – хорошо, а два – лучше! – сказал тогда я ей.
– А три?
***
Стучит сердце… Если зубы застучат громче, чем сердце, я их сам себе выбью…
***
«Если не я себе, то кто мне?»
***
Теперь понимаю: смысл в том, чтобы рисовать лица и думать о Зине. Думать о Зине и спать, чёрт возьми, с Ирис, чтобы не думать о Зине. А теперь надо куда-нибудь убраться, чтобы хорошо поесть и хорошо попить.
На углу улицы Ремез телефонная будка – перед тем как хорошо поесть и хорошо попить можно снять трубку и набрать цифры 9, 3, 2, 7, 4, 1. Зина скажет «алло», потом, немного подождав, скажет «алло» совсем тихо…
***
«Шутка! – сказал, держа в единственной руке утреннюю газету, лейтенант Кон. – Нам обещают мир!»
***
– Пластмассовое тело трубки попискивает, словно его душат. Смешно! Смешно и грустно! На свете всё смешно и всё грустно, потому что всё на этом свете приходится рано или поздно отдавать, уступать, возвращать… Кладу трубку на место. Отдал, уступил, вернул. Ха-ха-ха, хи-хи-хи, хо-хо-хо, хе-хе-хе.
Пожилая женщина просовывает голову в телефонную будку:
– Ты в порядке? – спрашивает голова.
– Нет, а что?
– Я так и подумала…
– Смешно мне.
– А-а-а.
– А вам нет?
– Иди-ка, парень…
– Обязательно! – обещаю я.
Я иду – мне необходимо хорошо поесть и хорошо попить. По дороге думаю о том, что не всё смешно и грустно, потому что не всё отдаётся… Самое-самое не отдаётся. В кармане моих брюк коробка карандашей. Карандаши – это самое-самое…
На углу улицы мальчишка предлагает надувные шары. Выбираю ярко-красный и на нём рисую мальчишкино лицо.
– Чудно! – смеётся мальчишка, разглядывая шарик.
– Чудно! – смеюсь я и выпускаю из рук нитку.
Зависая в небе, шарик виляет красными бёдрами, и лицо мальчишки на шарике то недовольно морщится, то радостно хохочет.
