Сергей Фролов - Повесть о Поле Фимкиной
Под тучей, под ее мраком, проехал на мотоцикле с дружками Козанков сын. Громко, возбужденно разговаривали под треск мотоцикла. Заявился откуда-то. Еще одна отрава жизни, арестантская рожа. Опять стриженный наголо. Лицо бандитское, отвратное. Не успеет пятнадцать суток отсидеть — еще где-нибудь набедокурит. Жил в Киселевке, да жена турнула. Теперь то в одном совхозе, то в другом околачивается. Мотоцикл отец купил, так его теперь не узнать — весь ободранный, измятый. Совсем изувечил машину. Полю Козанченок с малых лет не признает. Ни теткой, ни бабкой не назвал ни разу. За всю жизнь «здравствуй» не сказал. Чуть не с пеленок отец с матерью ненависть внушили к ней. Сейчас-то они уж гульнут, подсобят отцу.
…Гроза не зашла в село. Тучу свалило в дальние колхозные поля. Гром трескуче ударял где-то рядом и уходил с утробным рокотом стороной. Скоро небо очистилось, лишь далеко по краям его, как снеговые горы, виднелись белые глыбы облаков. Снова стало жарко и душно.
Взялась Поля складывать кизяк в скирду. Отнесла с десяток стопок и обернулась, долго смотрела за село. Искала глазами Вовкин комбайн.
Ничего там не видно, только марево течет, переливается через холмы в лощины. Время идет медленно, а сердце изнывает от маеты. Ей начинает казаться, что сноху наматывает на колесо, большое, железное, какие были у старых комбайнов. Сноха вся искричалась, а Вовка сидит себе за рулем, ничего не слышит в грохоте.
— Паразитство тебя забери, лезет в голову всякая чепуха! — вслух ругается Поля и возвращается к работе.
Она удивляется, что работа ее не сдвинулась с места. Кизяк из мелких куч почти не убывал, и скирда не растет.
Поля принимается накладывать новую стопку, но меж пальцев опять видит сноху. Стоит она у изгороди за сараем, ветер обдувает ей голубое платье, четко обрисовывает тело. И во всем ее существе видна неприкаянность.
«Это что же нынче со мной делается! Совсем либо скоро свихнусь, полоумной стану? — говорит она себе, — Да уж лучше полоумной быть, чем какой была до этого. Теперь хоть знаю, почему снохе не шло дело в руки. Как и тебе сейчас. Ведь она тоже маялась, места себе не находила. Когда кто по сердцу, изведешься об нем. Не дождешься взгляд его увидеть. А без взгляда этого и жизни нет. Одна тягость. Озорница ты, девка, больше никто. Совсем бесчувственная, и глаза тебе выколоть надо. Все равно ничего не видят. Как только не называла сноху. И азиатка, и безрукая. Сама теперь такая же. Вот как заблукаться можно в себе».
На старой улице села остановилась грузовая машина с брезентовым верхом, заляпанная свежей грязью. Из-за руля вышел бригадир Терешонок, что-то кричал. К нему сходились люди.
Поля заспешила туда с нехорошим предчувствием. Оказалось, на полевой карде молнией убило колхозного быка-производителя. Терешонок был расстроен. От его слов прибавилось тревоги в воздухе, дышать стало нечем.
— Еграныч, — потянула его Поля за рукав, — а где мои Вовка с Машей?
— Где… да косят, — не обратил на нее внимания бледный Терешонок.
— Где косят? Там тоже, что ли, гроза была?
— Какая гроза… Они совсем в другой стороне, за Битюковой балкой, — опять отвернулся от нее Терешонок.
Эта невнимательность к ней Терешонка как бы подчеркивала зряшность ее тревоги. И она немного успокоилась возле общей колхозной беды. Но все же, чтобы скорей приблизить вечернее время, пораньше побежала топить для снохи баню.
9Издали увидела Поля своих детей. Идут себе без всякого горя, еще и посмеиваются. А она тут совсем извелась. У снохи, не то что в первый день, испуга нисколько нет на лице.
— Ну, мать, Маша целый круг без меня прошла! Чуешь, чем дело пахнет? — Вовка в эти дни совсем разговорчивый стал.
— Правда, что ли, дочка? — изумилась Поля.
Сноха, как Поля вчера после Дуниных слов, вся сияет. Старается скрыть довольную улыбку, но не получается.
— Ну и хорошо, только будь осторожней там. Айда быстрей, мойся в бане, — суетилась возле детей Поля.
— Некогда по баням ходить. И ужинать не будем!
— Это почему? — удивилась она.
— Пойдем на вечер. Сегодня наш праздник — День молодежи. Колхоз для нас стол накрыл, барана резал.
«Вот и снова здорово. Не одно у них, так другое. Так и задают задачки!» — возмутилась в душе Поля.
— Не выдумывай. Вон сейчас курице голову отрублю, лапшу сварим. И вина, если уж так хочешь, сами возьмем. Не обедняем.
— Интерес большой — сидеть возле тебя. Мы с молодежью побудем.
— Какая там молодежь! — накинулась она на сына, опять вытянула свою дряблую шею. — Нашел молодежь. Ходят неприбранные, вместо зачеса — мочалки отрастили. И девчата тоже…
— Ладно тебе, мать, — оборвал ее Вовка.
— Да Машу-то куда потащишь, ведь ей грамма пить нельзя! — сопротивлялась Поля.
— А кто тебе сказал, что там обязательно пить надо?
Все-таки настоял на своем Вовка, ушли на вечер. Поля с внучкой перебралась к себе. Быстро управилась с делами во дворе, Фиму спать уложила и села вязать ей к зиме теплые носки, сама на ходики поглядывала. Как ни тянулось для Поли время, часовая стрелка все же перешагнула за двенадцать. А от Тайкиного дома, где гуляла молодежь, даже сквозь стены избы приглушенно, но ощутимо долетала лихая скачущая музыка. Весь вечер бухала она. Чтобы отвлечься, Поля считала петли на спицах, но все время чувствовала себя так, будто вода под нее подтекает. Наконец не вытерпела и вышла из дому.
Ночь была без месяца, в двух шагах ничего не разглядеть. Во всем селе только в Тайкином доме всеми окнами полыхал свет. Сама Тайка гостит в городе, а все хозяйство оставила на дочь.
Дорогой Поля по привычке разговаривала с собой, беззвучно шевелила губами, все грозилась турнуть сейчас домой сына со снохой. Совсем не думают, что им завтра вставать чуть свет и целый день работать. А может, и всю гулянку разогнать придется.
С приближением Поли музыка становилась все более громкой, в такт ей подрагивал свет в окнах. Едва она поравнялась с домом, там все стихло, только из открытой форточки слышался вольный, неосторожный говор.
Так же вольно светились незашторенные окна в доме, и Поля прямо с дороги видела, что делается в горнице. Там мелькали необычно яркие наряды, раскрасневшиеся лица. Кое-кого Поля узнала: доярок Тоньку Разгоняеву, Клавку Березину, фельдшерицу, тракториста Филатова. А больше никого, даже Вовку со снохой не увидела. Одно мельтешенье в окнах. Тут внутри с новой силой приударили галопные звуки, и опять застонал пол горницы, как бы заприседал под топот ног сам дом. В окне все мелькало только чаще, пестрей, суматошней.
Поминутно попадалась на глаза бойченная Клавка Березина. Эта выплясывала так, будто ей круга мало — такая уж удалая девка. Она и в жизни всегда у всех на виду. Где ей и быть не надо — она все равно тут. Только Полиных детей опять не видно, затерялись, наверно, в тесноте. Громовые звуки насквозь пронзали Полю, оглушали, и у нее от них сильно разболелось в висках. Подавленная, она отошла к соседнему дому, чувствуя свою полную беспомощность. Долго стояла в темноте, сама не зная, чего дожидается.
Тут по улице замелькал отдаленный слабый свет фар, потом ослепило сильней. Шумно проскочила бортовая машина с крытым верхом и, развернувшись на дороге, остановилась под освещенными окнами. Из кабины, вразнобой хлопнув дверцами, вышли двое, направились в Тайкин двор. По голосам она узнала Терешонка с Суходоловым и обрадовалась им, как надежным в этот поздний час людям. Где-то по полям мотались, делала свои предположения Поля. Или проверяли гурты на ночной пастьбе.
В доме оборвалась музыка, стало совсем тихо. Через некоторое время у калитки из темноты послышался недовольный Клавкин голос.
— Сроду погулять не дадут!
— Клав! — ответил ей со двора Суходолов. — Я же сразу сказал: не позднее как до часу.
Шум и голоса теперь высыпали на улицу. В теплой ночной пыли, поднятой машиной, запахло духами, помадой и еще чем-то давно знакомым, у кого-то в руках пел транзистор.
Все еще пререкались недовольные девчата, и опять отвечал им Суходолов:
— Девчата, так не до пяти же утра, когда на дойку выезжать!
— А может, мы отсюда — сразу в автобус и на карду!
— Клавка, ты у меня дождешься! — возмутился Терешонок. — Вот хворостину возьму — живо по голятке насеку!
— Ба! Не много ли захотел?
— Верно, верно, Еграныч, — подошла ближе осмелевшая теперь Поля, — завтра вон сколько дел! А мои-то… Где они тут?
— Вздумала где искать! Твоя Маша, как и ты, колобродная, еще когда Вовочку увела, — ответила непрошеная Клавка. У этой и язык, как бритва. Вторая Алена Тараторка будет.
Все расходились, удалялись вместе с ними говор и смех. Терешонок сел в кабину, включал то дальний, то ближний свет. Суходолов, поставив ногу на ступеньку распахнутой кабины, разговаривал с электриком Сукмановым. Поля подождала: не выйдут ли сын со снохой из Тайкиного дома, может, Клавка сболтнула про них. Затем повернулась, чтобы идти, но тут ее остановил парторг.
