Владимир Домашевич - Финская баня
Так неужели ему и дальше суждено жить, а как — это уже во многом зависит от него самого, от того, как сообразит голова, куда направит, и куда поведут ноги? Разве он мог подумать, что уцелеет, когда финны осыпали их градом пуль, когда падали рядом его друзья с пробитыми сердцами или головами, с израненным телом? Может, и он был бы убит, если бы не упал сам и не пополз подальше от того места, где все это происходило, где снег окрашивался кровью?..
Сегодня у него было какое–то унылое настроение, а почему — он не знал, хотя иногда волна безразличия накатывала на него и поглощала надолго. Его организм, или только один мозг, отдыхал и не хотел тратить энергию лишь бы на что, а завтра он покажет себя, когда наступит просветление, облегчение, когда безразличие свалится с плеч, как невидимый, но тяжелый груз, прижимавший его к земле, не дающий выпрямиться.
Он знал, что это пройдет само собой, не нужно напрасно трепыхаться, укорять себя и ожидать чего–то такого, что может перевернуть всю жизнь, направить ее в другое русло. Нет, такого он не ожидал, на такое не надеялся — пусть будет так, как есть. А там посмотрим…
Между тем, они уже выходили на свой прежний рубеж — больше десяти километров прошли без передышки, Юхан был впереди и держал хороший темп, пощады не просил, налегал на палки и пытался даже оставить Колотая далеко позади. Колотай иногда специально давал ему такой шанс — пусть потешится парень своей силой–сноровкой, может у него легче на душе станет. Дорога стала неровной — лыжи то шли гладко, как по ровному настилу, то чувствовалось, что под снегом лежат камни разной формы и размера, и когда такой камень, особенно с острыми гранями, доставал до лыжи, легко можно было упасть от внезапного торможения, а при очень неудачной встрече с камнем — сломать лыжу, а то и вывихнуть ногу. Но такую почву под собой они чувствовали редко, дорога была в основном утрамбована полозьями саней и копытами лошадей, хотя такой транспорт встречался им редко.
Узкая лесная дорога становилась шире, как бы собираясь превратиться в свободное от деревьев поле, но ничего подобного не произошло, просто они вышли на широкую дорогу, которая под прямым углом пересекала их тропу. На этой широкой дороге, шедшей с юга на север, или наоборот — как для кого, — стояли телеграфные столбы, между ними висели четыре нитки провода, густо усеянные пушистым снегом, который местами осыпался с проводов, и создавалось впечатление, что провода там нет. И, как ни странно, провода молчали, не гудели, как обычно гудят свободные от инея или снега провода, да еще на ветру. А здесь они угрожающе провисли посередине между столбами, казалось, даже готовы порваться. Но, прислушавшись, Колотай уловил едва слышную, глухую музыку проводов — они не спали.
Юхан вдруг притормозил, за ним и Колотай, немного отставший от своего молодого хозяина, и они увидели, что по дороге с севера на юг идут на лыжах трое мужчин в одинаковой форме: короткие куртки до колен синего цвета, остроносые, с козырьками, теплые шапки с кокардами, не подпоясанные, только с полевыми сумками через плечо, с карабинами за плечами.
— Полициён, — вполголоса сказал Юхан.
Было заметно, что он немного волнуется — не сказать, чтобы испугался, но это у них была первая встреча с полицией.
В душе немного смутился и Колотай, хотя ему было интересно знать, как здесь к нему отнесутся, что скажет местная власть: возможно, ему просто запрещено далеко отлучаться от того дома, в котором он временно живет, или еще что–нибудь. Власть всегда любит показать свою силу, чтобы ты знал, что она напрасно хлеб не ест. А если уж ты что–то нарушил, тогда почувствуешь эту силу на себе, и еще как! Десятому закажешь!
Пересекать дорогу перед носом полиции они не стали, чтобы не подумали, будто от них удирают. Нужно подождать, тем более, что представители правопорядка приближались.
Первым не шел, а бежал на лыжах молодой кряжистый полицейский, энергично отталкивался палками, резво перебирал ногами, лыжи, казалось, у него находились в воздухе дольше, чем на снегу. За ним бежали еще двое: один немного выше первого, последний — высокий. Кто из них был начальником, Колотай не мог разобрать, потому что нашивки и погоны, возможно, что–то и говорили Юхану, но не ему.
— Тэрвэ! — было первое слово, которое уже хорошо знал Колотай.
Произнес его первый, приземистый и крепкий на вид полицейский, подозрительно осматривая парней, у одного из которых за плечами было ружье.
— Тэрвэ! — в один голос ответили они.
Первый сразу обратился к Юхану, о чем–то спросил, кивнув головой в его сторону. Тон был сухой и довольно резкий, что сразу насторожило Колотая. Он уловил слово «веняляйнен» — русский, сказанное Юханом. Другие полицейские пока в разговор не вмешивались. Но вот подошел и их черед: коренастый обратился к высокому, как бы что–то приказал. Тот приблизился к Колотаю и заговорил по–русски:
— Так ты руски пленны, да? Гавари, я панимаю па–руски.
Колотай немного ожил: можно будет хоть что–то ответить или объяснить, если дойдет до чего–то серьезного.
— Я палонны, але я не рускі, а беларус, — умышленно ответил по–белорусски.
— Беларус? Баларусия? Я слыхал про Беларусь. Почему же ты пришел воевать с нами?
— Меня мобилизовали, дали винтовку… Как и каждому солдату…
Высокий, намного старше других, поэтому и знал русский язык, переводил своим товарищам. Вдруг рванул с места средний, подъехал к Колотаю, что–то резко заговорил, схватил его за куртку, пытаясь повалить на землю.
Колотай бросил палки, стал отрывать руки полицейского от своей куртки, сердце у него заколотилось. Промелькнула мысль: «Ну вот, конец…»
Коренастый полицейский что–то крикнул грубияну, как будто приказал, тот отпустил Колотая, запыхавшись, что–то говорил сорванным голосом.
Высокий перевел:
— Наш таварыш гаварит, что ты акупант, пришел нас заневолить, что тебя надо убить, как ты убивал наших солдат… Это ты убил его родного брата, понял? Родного брата, неделю назад…
— Почему я? Нас здесь тысячи, — пытался оправдаться Колотай. — Меня тоже могли убить ваши солдаты… Они убили больше тысячи наших… Целую бригаду… Я случайно уцелел… Меня взяли в плен ваши солдаты… Я не убивал его брата, не убивал, — оправдывался Колотай, хотя не был уверен, что говорит правду.
Высокий перевел его ответ товарищам, кажется, его поняли правильно, немного успокоились. Коренастый начальник что–то сказал Юхану, и тот полез в свою куртку, достал бумаги, показал полицейским. Все трое по очереди прочитали справку, которую выдали Хапайнену, потом проверили документы и паспорт Юхана, разрешение на ружье, еще что–то спрашивали, словно забыв о нем, Колотае. Но ненадолго: снова средний стал что–то громко говорить, поглядывая злобно на Колотая, готовый, кажется, опять начать расправу.
В этот раз высокий ничего не переводил Колотаю, — может, это были какие–то угрозы, считающиеся незаконными, какими–то завышенными, которые можно приравнять к нарушению каких–то там международных соглашений по правам пленных или что–то подобное. Но может ли он, Колотай, спрятаться за те невидимые статьи, которые где–то там записаны, и неизвестно еще где? А здесь вот среди леса, на глухой дороге их остановили люди с оружием, а если оружие у них в руках, то и закон на их стороне, и могут они его даже убить, и никто не осудит — убить как советского солдата, оказавшегося на их территории и собиравшегося ее поработить. Вот так!
От этого всего было неспокойно на душе, однако большого страха Колотай не испытывал, не думал, что финны могут пойти на нарушение кем–то установленных правил, хоть и не ими самими писаных. Это не советские, для которых законы — что дышло, куда повернул, туда и вышло. Возможно, это его и спасает…
Они еще поговорили с Юханом, тот что–то объяснял, показывал лыжной палкой на запад, на восток. Кажется, его объяснения успокоили полицейских, только средний все еще что–то сердито бурчал, поглядывая на Колотая. Судя по всему, они не имели никаких претензий к лыжникам, их документы признаны правильными.
Только высокий обратился к Колотаю на прощание:
— Твое, счастье, белорус, что мы втроем. А если бы был он один, — показал глазами на среднего, сердитого, — тебе было бы очень плохо. Так что берегись, теперь многие имеют зуб на русских, потому что они убивают нас и хотят захватить нашу землю. И ты им помогал. Да, да, твое счастье, что ты пленный. Тэрвэ! — и он козырнул.
Колотай, не веря, что все закончено и они могут ехать, тоже ответил «тэрвэ».
Первыми тронулись с места полицейские, они поехали по дороге на юг, куда и направлялись сразу, а Юхан и Колотай, посмотрев им вслед, пошли своей дорогой — на запад, как шли до этого. Юхан оглянулся на Колотая и с улыбкой сказал:
