Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе
— Как видишь, дорогой Карл Маркс, — продолжал Петр непростую беседу с вождем мирового пролетариата, укладываясь на стульях, — убожество этой конторы, где работают, заметь, живые люди, бьет наповал. Определяет, то бишь, угнетает сознание. А было бы у них сознание того, что они сами творцы своего такого бытия, то не было бы такого бардака здесь. Вот я удивляюсь, почему женщины так озлоблены? Особенно, ты заметил сегодня, — Ксения Карповна. Она, наверно, видела что‑нибудь получше, чем эта контора, потому и злая. Вещи познаются в сравнении. Это, кажется, тоже из твоего учения. Ты заметил, наверное, что они часто болеют. У них уже хронический «прононс». И лица выцветшие, не говоря уже о какой‑то там мещанской красоте. Замечу тебе, что и души у них такие же бескровные, как и лица. А откуда краскам взяться? В такой вот обстановке! Кира, та, правда, почти не замечает «неудобств». Потому что она попроще. Она ничего не видела в жизни. Родилась тут, выросла. Вышла замуж здесь же, родила детей. Чего еще надо для женщины? Для нее это верх возможного. А для Ксении этого мало… Пусть меня Кира простит за сравнение, но ведь свинья дальше своего хлева ничего не знает, и счастлива. Потому что бытие ее определяет сознание! А у Ксении несколько иное сознание, определенное не этим бытием, а потому протестующее против него, требующее иного, более комфортного бытия. Какое может быть сознание у наших рабочих, если они каждый день видят эти горы неликвидов, разного древесного хлама, эту грязь и бардак? Эту неустроенность рабочего быта, скудость снабжения, отсутствие культуры труда и досуга. Все это, заметь, дорогой товарищ Карл Маркс, под знаменем твоего учения. Запеленали людей в твое это учение и изгаляются как хотят. Улавливаешь мысль? Начитался я твоих статей. И Энгельса — тоже. Пишете вы неплохо. И все как будто правильно. Все ясно и толково. И даже, вроде, честно. Где‑то даже промелькнуло, мол, ваше это учение — не последняя истина в науке об устройстве жизни. Мол, в каждом отдельном случае, в каждой стране может быть иное решение, иные подходы. Это хорошо. Но… Почему столько категоричности в ваших учениях? Столько непримиримости? Столько злости? Даже ненависти? Такое впечатление, что вы возненавидели всех людей. И, уходя в мир иной, вы с Энгельсом такую дулю скрутили человечеству, что оно до сих пор в шоке. Вы с Энгельсом и ретивыми вашими последователями сделали человечество заложником ваших учений. Вы отомстили людям — современникам, а заодно и потомкам за то, что кто‑то был не согласен с вами при вашей жизни. Ну а при чем, к примеру, я? Что я сделал вам плохого? Или миллионы таких, как я? Которых загнали в ваше учение? Я понимаю, вы много натерпелись в жизни. Вам есть за что обижаться на людей. Но это ваши проблемы. При чем здесь все человечество? Я? Или моя Гуля? Или мои дети? Может, ненависть стимулировала вашу мысль? Озлобленность помогала глубже проникать в мир вещей? Бывают такие люди, которые при неудаче загораются еще большей энергией. Так природа устроила человека. Полагая, что энергия пойдет на благо людям. А ваша энергия повернулась во вред людям. На одурачивание человечества. Потому что вами двигала злость. Воистину — злость плохой советчик! Она дала вам плохой совет. Направила вашу волю, ум, ваше перо на злое дело. Это уже начинают понимать люди земли. И недалек тот день, когда весь мир, одураченный вашим учением — «дулей», поймет его пагубность и отринет. А может, и проклянет ваше учение и вас вместе с ним. Я вот заглянул в избранные твои работы и вижу тут письмо В. И. Засулич. Думаю, интересно, как вождь мирового пролетариата изъяснялся с женщинами? Я, грешным делом, подумал, что, кроме твоей Женни, у тебя были отклонения от курса. Я к женскому полу охочий, а потому первым делом хотелось узнать, как ты к этому вопросу относишься. Но в письме совсем о другом. Там о возможности революции в России. Туманно, правда. Но запали в душу слова — «русская революция». Почему не социалистическая, под коим флагом она совершилась? Что ты имел в виду под словами «русская революция»? И почему эти слова исчезли со скрижалей революции? Наверно, ты имел в виду, что у нас не пойдет диктатура пролетариата? То‑то я смотрю, у нас стыдливо замолчали про диктатуру пролетариата. Надиктатурились. Спрашиваешь почему? Потому что устали от насилия. Диктатура — это насилие. И ты эго знал. А диктатура пролетариата — это особенное насилие. В этом убедила нас наша кровавая история. И не потому кровь лилась, что пролетариат кровожаден, а потому, что вожди его кровожадны, творившие именем его. И потом, я не понимаю, какой ты имел в виду пролетариат? Ведь он всякий и разный. От феноменально трудолюбивых людей до неисправимых лодырей. И что ты знаешь о пролетариате, когда сам барином прожил? А как можно было провозглашать диктатуру людей, которых не знаешь? Что ты знал о пролетариате, кроме того, что это неимущий слой общества? Да еще угадывал темную стихию в нем. Знаю. Сам пролетарий. Всю жизнь проработал шофером на лесовозе. Хочешь знать мое отношение к лесовозу, на коем зараба тывал на жизнь? Государственное — не мое. (И как мне ни внушай, что государственное тоже мое — все равно не мое!) А раз не мое, значит, ничье. А раз ничье, то… В общем, ничье оно и есть ничье. Вчера Филимонов Кузьма с такого похмелья пришел, что работать не может. А уйти нельзя — лишат премиальных. Тогда «чтоб никому обидно не было», он сунул в вентиляционную систему лом. Система вышла из строя. Пока слесари возились, ремонтировали, он отоспался на куче опилок. И такие есть пролетарии. А взять культуру бытия рабочего человека. Только и разговоров — сколько выпил вчера, как бы выпить сегодня. А что стоит ваш с Энгельсом лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? Ну соединились неимущие. И что? Неимущими и остались. Твоя нищета плюс моя нищета — в итоге общая нищета. Семьдесят с лишним лет главным достоинством человека мы считали его бедность. Уравнивали всех под эту гребенку. Уровняли. И что? Оглянулись, а мир вокруг нас трудился не покладая рук, чтоб стать имущими. И вот теперь мы просим у них помощи. Те, кто ваше учение — «дулю» сразу приняли за дулю и не пошли под ваши знамена, — живут как люди. А мы… Я только одному искренне удивляюсь — каким надо обладать даром убеждения, чтоб оглупить третью часть человечества? А вообще‑то и поделом той трети человечества, давшей себя одурачить. Не понимавшей простой истины — то, что вчера сходило за открытие, — сегодня становится нормой или даже догмой. А следовать догме — все равно, что пытаться вытащить себя из болота за собственные волосы. Не перестаю удивляться глупости рода человеческого и твоей силе убеждения. Если эта твоя сила от ненависти, если тобой двигала злость, — то поистине миром правит дьявол. И тут ничего не поделаешь. Очевидно, человечество изначально запрограммировано на самоуничтожение. Где‑то я читал у тебя эти слова. Как же тогда понимать тебя? С одной стороны, ты провозглашаешь учение, которое якобы приведет человечество к справедливости, равенству и братству, с другой — откровенно предрекаешь гибель человечеству? Чего больше в твоем учении — лицемерия или желания приблизить конец человечества? Мне кажется, и того и другого вдоволь. Твое учение — сплошное лицемерие, твоя цель — приблизить крах человечества. И в этом ты превзошел Люцифера, который сказал: если меня не станет в этом мире, пусть не станет и мира. И я слышу от людей,
моих современников, нередко — зачем мне благоустраивать этот мир, если я так или иначе уйду из него? Семена твоего учения находят благодатную почву. С чем и поздравляю тебя, дорогой товарищ Карл Маркс. Гусь тебе товарищ! Ох, представляю себе, как обрушились бы на меня твои апологеты и последователи! Как они бранили бы меня, проклинали и втаптывали в грязь! Как они хотели бы со. мной разделаться! Стереть с лица земли. И это было бы согласно с твоим учением. Если противник не согласен — его уничтожают. И не хмурься, не хмурься…
Петр проснулся. Повел недоуменно глазами. Когда он мостился на стульях, на улице светило еще солнце. А теперь в конторе стоял полумрак. И все предметы размыл сумрак. Но даже в полумраке чувствовался уничтожающий взгляд Карла Маркса, устремившего взор в мировое пространство. Петр почувствовал, как его бросило в жар от дерзости, которую он позволил себе во сне по отношению к вождю мирового пролетариата. Сначала на верхней губе, затем на бороде, а потом на лбу и под мышками выступил пот. Потом весь он взмок. Торопливо выбрался из своего обжитого угла, где он так сладко прикорнул; налегая на скрипучий протез, тихо прошел к выходу, распахнул дверь и вдохнул полной грудью наружный свежий воздух. «Фу — у-у! И приснится же такое!..»
На ближнем козловом кране в кабине слабо мелькнул свет. Петр шире разомкнул глаза, думая, что ему показалось. Нет, в кабине кто‑то шарил лучиком карманного фонаря. Неужели опять пацаны залезли, курочат кран? Ат бесенята! Вчера гонял, позавчера гонял. Опять залезли! Горлов Васька со своими «сподвижниками». И не боятся пострелята, знают, что не полезу туда к ним. Родителям что ли нажаловаться? А что родители? Меня же и обвинят. Тем более — Горлов Олег! Попрет еще или собаку спустит. Но не терпеть же такой разбой?..
