Виталий Павлов - День чудес
Ну дал бог голос!
Ну разве я виноват в этом? Я же пою не для себя. Да, сначала кажется, что музыка — праздник, но наступит время, когда, выходя после репетиций из темного зала, мы не будем знать, что сейчас — утро или вечер. Так сразу с этим не разобраться…
Я взял другую тональность. На тон выше. И другое измерение. Я жил в нем, передвигался — пешком, на троллейбусе, на самолете…
…С кассиршей разговаривал я. Она узнала меня. Мы с ней существовали в одном измерении. Конечно, она бывает у нас на танцах и для нас попытается что-то сделать. Вот. Последние два билета. Вылет через сорок минут. Сорок минут о музыке, о ее глазах. Мы и не думали льстить, у нее действительно красивые глаза. В субботу без пятнадцати семь у главного входа.
Конечно, не забуду.
А вот самолет для меня все-таки из прошлого…
…Я лечу на сборы, на соревнования. Рядом ребята из команды. Все ухаживают за стюардессой, все шутят и все одинаково. Во рту тает карамелька.
И опять Люда.
Она всегда меня встречала, хотя я этого не любил. Ни проводов, ни встреч. Сам улетел, сам вернулся, как будто вышел покурить. Покурил — вернулся. Но она всегда меня встречала. Ребята шли мимо. Все шутили, и опять все одинаково. Потом мы ехали к ней. На троллейбусе. Чтобы подольше быть в пути. Чтобы с каждой остановкой понимать, как долго мы не виделись. Почему я опять вспомнил о Люде?..
Илюша смотрел на город. Мы приземлялись. Нас никто не встречал. Мне это понравилось. Город я знал. Когда-то был здесь на сборах. Жил целый месяц. Один в спортивной гостинице. Тогда нас было двое в одном весе. Не только на сборах, на соревнованиях нас тоже выставляли обоих. Я болтался по городу один. Пальто, шапка и тренировочные штаны. Все собирались в его номере. Играли в триньку, покуривали. В общем, слегка нарушали режим. Просто так, для бравады. Почти все. Когда мы боролись, болели за него.
Почти все.
А за кого я сейчас болею? За себя в спортивных штанах, бродившего по этому городу и не знавшего, что здесь есть ресторан «Столичный», или за себя сегодняшнего, входящего в этот ресторан?
Мы поднимались в зал.
— Для них — мы работаем в кабаке, — шепнул мне Илик, когда мы подошли к эстраде.
Знакомство прошло в теплой и дружеской обстановке.
— А как бы нам увидеть Славика? — спросил Илюша, одним взглядом оценив общую стоимость стоящей на сцене аппаратуры.
После церемонии знакомства договаривающиеся стороны перешли к делу.
— Значит, так. Вам нужна фирма? То, что у меня высший класс, — головой ручаюсь. Цена за все смешная — семьсот пятьдесят. Если вас устраивает, моей «мамочке» скажете, что берете за пятьсот пятьдесят, а две сотни отстегнете мне у такси, после погрузки. Лады?
— Лады! Но хотелось бы взглянуть на товар…
— А это ваше право. Поехали!
Дома нас встречала «мамочка» Славика.
— Вот, мамочка, приехали ребята за «Импульсом».
— За «Импульсом»? — Жена изменилась прямо на глазах.
— Начинается, — шепнул мне Илюша.
— И за сколько ты отдаешь наше сокровище ирод? Два золотых зуба блеснули в углах рта..
— Ну, мамочка, ты же сама знаешь, за пять и пять.
Славик выкатил аппарат.
Деньги считала «мамочка». И с каждой отложенной десяткой сглаживались подбородок и нос, и блеск глаз стал совсем другой, только оставались они по-прежнему разного цвета.
— Видите с кем жить приходится, — сказал Славик, получая обещанные две сотни у такси.
Снова аэропорт. Только здесь нас в лицо не узнают. Нам сразу не повезло. Билетов не было, Илик лег спать, положив голову на усилитель, а я встал у кассы, не сводя преданных глаз с кассира. Я чувствовал, как у меня растет щетина. Хотелось побриться. Надежды на то, что мы улетим, не было.
Мы вышли из зала. Я вспомнил, что существует темнеющее небо, люди, которым не надо никуда лететь, деревья.
….Странно, что после такой ночи и дня, я не спал в самолете. Илюша уснул на полуслове. Я думал…
Почему за эти полгода я привязался к Илюше? Почему мы сидим сейчас рядом в самолете?
…Совсем недавно он показал мне щенка-боксера. Принес в ладони.
Тогда я подумал, что они очень похожи друг на друга. Как отец и сын.
Круглые, вращающиеся глаза, крупные морщины, нос. Все.
— Как тебе нравится, Вовик, нет чтобы жениться, привести в дом хорошую девочку! Так он притащил собаку! Мало у нас беспорядка — будет еще, — жаловалась мне мама Илика. — Оксана, а его папа, как две капли воды похожий на взрослого пса той же породы, смотрел на меня немигающим взглядом.
Папу Илика звали Авангардом.
Лично я гордился, что у меня есть знакомый с таким редким и красивым именем. Сам папа, по-моему, давно разочаровался в нем и поэтому, когда звонил мне по телефону, назывался Павликом.
Авангард доставлял своей семье больше всего огорчений. Он пил. Нет, он не соображал на троих, он пил независимо ни от кого. Много и давно. Так давно, что мама Оксана привыкла и только иногда жалела, что из-за него была вынуждена бросить шить на дому, и теперь ее уже не называли лучшей портнихой города.
Что делал Илик в то время, когда он не репетировал и не занимался аппаратурой, я не догадывался. — Ну что поделаешь, — говорила мама Оксана, — Илюша у нас способный до коммерции.
Потом я узнал случайно, до какой «коммерции» был способен Илик: он разгружал какие-то машины, доставал картошку, возил на неизвестно откуда появившейся телеге корма для крупного рогатого скота. Жизнь заставляла Илика крутиться, и он крутился, чтобы где-то далеко в Москве брат мог учиться на гения.
А как Илик говорил!
В его буйной голове перемешивались понятия, слова лепились в какие-то гибриды, которыми он осыпал окружающих, как будто играл в испорченный телефон.
«Анспирантура, соше, облсошпроф, дзеркало…» И еще Илик врал. Просто так. Безбожно. На всякий случай. Чтобы ничего не подумали. Вообще ничего! Он не говорил ни да, ни нет. Никогда — как настоящий дипломат.
— Я тебя прошу, ты можешь сказать, что мы хотим нянчить внуков, а не пса! — не унималась мама.
Илик жил с родителями в стареньком доме, неизвестно почему торчащем до сих пор в центре нашего города. Жильцы утверждали, что с того дня, как они вселились в этот дом, его обещают снести. Квартира — две длинные комнаты — находилась постоянно в таком состоянии, что создавалось впечатление: только что здесь был ремонт. Половину большей комнаты занимал кабинетный рояль гениального брата Илюши, который учился в Москве. Мы полным составом выгружали этот бесценный инструмент, каких, по словам Илика, было выпущено всего три или пять, точно он не помнил, из товарного вагона московского поезда.
Руководила выгрузкой мама Оксана.
Все старались как могли, зная, что если кто-то из нас хотя бы неосторожно поставит, уже не говоря о том, что уронит драгоценный инструмент, то всему наступит конец. Брат не простит этого Илику и запретит ему иметь дело с нами как с не справившимися с обязанностями.
Потом мы долго поднимали рояль по гнилой лестнице в квартиру, потом вносили в дверь, стараясь ничего не задеть и «чтобы осторожно возле умывальника».
Потом мы долго не могли приделать ножки.
После этого мама Оксана закатила такой пир с селедкой под шубой и форшмаком, что мы готовы были выгружать рояли хоть каждый божий день.
Дома Илика никогда не было, если судить по ответам мамы Оксаны и папы Авангарда по телефону.
— Он только что вышел с собакой. В магазин. Позвонить из автомата. У нас телефон не работает.
И только когда я называл свое имя, он тут же возвращался.
Я привязался к нему, как ко всему этому.
…Самолет снижался. Я так и не заснул. Сегодня впервые в аэропорту не будет Люды.
Люда стояла у ворот, над которыми висел указатель: «Выход в город». Она встречала своего студента. Он летел в одном самолете со мной. Был на апробации кандидатской. Он, оказывается, много слышал обо мне. Костюм, галстук, пахнет хорошим лосьоном.
Мне очень хотелось побриться.
С этого дня мой бас звучал классно. Как на пластинке. Усилитель лежал в кресле, а колонку укутывал бархат бывшего занавеса, ему было отведено лучшее место в нашей комнате. Мы все им гордились и дорожили.
Только Илику «Импульс» не давал спать спокойно.
— Что же получается? На фоне этого аппарата все остальное производит впечатление атависта.
— Атавизма!
— Неважно.
…Мы как раз входили в подъезд дома Илика. Зайдя в комнату, мы остолбенели. Примерно сорок желтых выпученных глаз смотрели на нас с пола. Весь запас яиц, сделанный мамой Оксаной. Мы поняли, чья это работа. Бывший игрушечный щенок, а ныне боксер в подростковом возрасте чувствовал себя прекрасно. Видимо, ему снились сладкие куриные косточки. Он улыбался во сне. Спящий Джим еще больше был похож на своего хозяина, а скептическое отношение к аккуратности он впитал вместе со сгущенным молоком, на котором взрастил его щедрый хозяин. Вывел нас из оцепенения телефонный звонок.
