Масахико Симада - Любовь на Итурупе
Не знаю почему, но мне симпатичны жители острова. Я чувствую: на душе у нас одно и то же. Правда, они научились играть с тоской лучше меня. Здесь не найдешь лекарства, способного излечить израненное сердце, но в воздухе носится нечто, заставляющее жить, даже если этого и не хочется. Наверное, коренные жители тоже дышали этим воздухом, который выдыхает спящий лес. Жаль, что я не могу отправить его мэйлом.
Я не знаю, откуда пришли мои предки. Отец родился в Маньчжурии, мать – в Ёсино. Мой дед по отцовской линии родился в Нагасаки, вырос в Америке, бабка тоже родилась в Ёсино. Прабабка была дочерью самурая из Нагасаки, а прадед – американцем. О родственниках по материнской линии я ничего не знаю. Одно только могу сказать: в крови, текущей в моих жилах, многое намешано, чистой ее не назовешь. Но я не исключение – то же самое можно сказать о любом. Дедов и бабок – четверо, прадедов и прабабок – восемь, если уйти на пять или шестьпоколений назад, число предков увеличивается в несколько раз: шестнадцать человек, тридцать два… Сто поколений назад, и число собственных предков – два в сотой степени. Огромное количество. Неудивительно, если среди них найдутся и айны, и жители материка. Чистой, несмешанной крови не бывает. Именно поэтому люди о ней мечтают. Мы считаем врагами тех, у кого на самом деле общие дальние предки с нами, и вбиваем себе в голову, что встретили чужаков.
Я люблю тебя и с уважением отношусь к твоему супругу, его высочеству. Я надеюсь, придет день – и вы приедете на остров, вдохнете его воздух полной грудью. Мне хотелось бы, чтобы вы подумали о прошлом, гораздо более далеком, чем мифы «Кодзики»,[6] рассказывающие о создании государства. Чтобы вы подумали о ваших предках, которые стремились жить в согласии с коренным населением, добиваясь этого не войной, а любовью. Как я уже говорил, остров не принадлежит ни русским, ни японцам. Здесь жили охотничьи племена, которых истребляли и покоряли как мы, так и они. Прежде чем отстаивать территориальную принадлежность островов, не лучше ли искупить грехи, которые совершили в давние времена наши предки, и успокоить души умерших? Наверное, это подвластно только тебе и его высочеству. Разумеется, я высказываю свое мнение. И говорю так, потому что безумно хочу увидеться с тобой на острове.
14
«Любовь Орлова», которая привезла меня на остров, вновь появилась в открытых водах. В штиль теплоход должен был приходить раз в пять дней, но это правило никогда не соблюдалось. Ветер с каждым днем становился все холоднее. Незаметно я стал ждать прихода теплохода, как молодежь с острова, надеявшаяся на встречу со своими ветреными возлюбленными. Я садился в лодку вместе с толпой и отправлялся в бар на борту. Молодежь острова привлекали не только яркие огни и водка, ей нужны были товары, посылки и письма, которые привозил теплоход. Жители заказывали еду, книги, автозапчасти у своих знакомых, работавших на теплоходе, или по почте, наложенным платежом. Они с нетерпением рвались на теплоход, желая как можно скорее получить вожделенную вещь. И моряки, и механики, и неприветливые официантки в баре, и коки, без передышки жарившие жесткие, как подметки, бифштексы, становились волшебниками, круглый год исполнявшими желания жителей острова.
Мне ни разу не приходили ни посылки, ни письма. Я провожал грустным взглядом счастливчиков, расплывавшихся в улыбке и приплясывавших от радости, получив долгожданную посылку. Я же покупал на теплоходе привезенные с Сахалина свежую капусту, рис и яблоки, не дожидаясь, пока все это появится на полках магазинов.
Но в тот день я почувствовал, что нежданно-негаданно на мой адрес пришла посылка. Интуиция меня не обманула, и почтальон передал мне тяжеленную картонную коробку, надписанную по-японски. Отправителем значился мой друг Ино. В коробке лежали продукты в ярких упаковках. Обычные продукты, которые продаются в подземных этажах супермаркетов: паста мисо, мармелад ёкан, приправа для риса, маринованные сливы, соленая рыба, а еще книги на японском и небольшая фотография улыбающейся Фудзико в рамке. Прилагалось и короткое письмо:
Хоть иногда питайся Японией, читай Японию, люби Японию. Твои письма доходят. Я пересылаю их через самый безопасный сервер, так что она должна их читать. Придет время, и каким-нибудь образом я передам тебе ее ответ.
Купидон, ставший политикомФудзико читает мои письма… От одной этой мысли тоска отпускала, но надолго ли? Будто в тумане на глади моря перед моими глазами возник образ Ино, и я прошептал ему: «Спасибо». Глаза слезились от холодного ветра.
Я вернулся в «отель» и пошел «питаться Японией», желудком ощутив заботу Ино: я попросил сварить мне рис, посыпал его приправой из сушеного тунца с орехами, добавил соленой рыбы и кальмаров. Все-таки хорошо иногда напоминать своему языку и желудку, что я японец. Вне всяких сомнений, человек меняется в зависимости от того, что он ест каждый день. Вот и я, постоянно питаясь супом из горбуши, по велению своего желудка стал превращаться в местного жителя.
Все побережье острова устилала морская капуста, я собирал ее и, пользуясь кухней «отеля», варил в соевом соусе или тушил в масле. Поглядывая за мной со стороны, горничная спрашивала:
– Ты что, облученный?
«Странные вопросы она задает», – думал я, а ей было непонятно, что вынуждает меня есть эти отбросы. В Японии и в России к морской капусте относятся совершенно по-разному. Для японцев это вкусный продукт, для русских – или источник йода, или сырье для удобрений, которое смешивают с навозом.
– А ты знаешь, что привлекает японцев на острове? Волосатые и камчатские крабы, красная икра и вот эта самая морская капуста.
Горничная презрительно посмотрела на меня, будто хотела сказать: «Какой нормальный человек станет подбирать валяющуюся на берегу морскую капусту и есть ее?» – и спросила:
– И что же в ней вкусного?
Я объяснил ей, пытаясь развить ее по-детски незрелый вкус:
– Разложи в солнечный день морскую капусту и просуши ее. Когда капуста высохнет, на ее поверхности выступит соль. Соскреби ее ножом и попробуй. Вкуснее этой соли в мире не бывает.
– Я смотрю, в Японии голодают, – рассмеялась горничная. – Теперь буду называть тебя любителем йода.
Наверное, я подсознательно считал этот остров японским. Действительно, большинство автомобилей, трясущихся по разбитым дорогам, – старые, отслужившие свой срок японские машины. Прилив приносит вещи, вызывающие у меня ностальгические воспоминания. Вот и вчера среди морской капусты я нашел бутылку с письмом. Письмо – типичный пасквиль, в котором упоминались настоящие имена политиков и распространялись слухи об их злодеяниях и прегрешениях. Например, «режиссер Джей Ай не покончил с собой, его убили. Политик Н., связанный с бандитскими группировками, вмешался в полицейское расследование и уничтожил улики»; «Покончившая с собой двадцать лет назад певица была любовницей премьер-министра». До острова долетали факты, которые в Японии тщательно скрывали. Надо же, как это бутылке удалось добраться до берега! Наверное, велика была сила мысли того, кто написал записку и запечатал бутылку крепко-накрепко. Я принес бутылку с посланием в «отель», пополнив ею свою коллекцию находок.
Я увлеченно разыскивал предметы, имеющие хоть какое-то отношение к Японии. Хотя я и не фанат «Тигров Хансин»,[7] но, найдя бейсболку с их названием, я от души пожелал победы этой команде вечных аутсайдеров. А когда я набрел на сумку «Адидас» с физкультурной формой школьницы старших классов, сердце у меня забилось от восторга. На форме фломастером было написано имя: Томоко Ямамура. Одежда намокла и своим видом напоминала утопленницу Мне захотелось пожелать доброго здравия самой Томоко Ямамуре.
Я полюбил шторм. Сильный ветер и бурные волны приносили кучу разнообразных вещей. Течение Куросио в водах около района Санрику большой петлей поворачивало на восток, направляясь к Северной Америке. Обычно Куросио обходило остров стороной, неся все свои богатства в Америку. Но часть их отрывалась от течения и болталась в водах Охотского моря, иногда попадая в полосу прилива. Когда прилив наступал во время шторма, образовывались хаотические течения, которые прибивали разнообразные предметы к берегам острова. На следующий день моя коллекция резко пополнялась.
День ото дня моя привязанность к «дарам моря» росла. Отмокая в бане под открытым небом на берегу, я рассматривал раковины, истертые покрышки, куски цветного стекла и деревянные обломки, которые по праву можно было назвать скульптурами, созданными приливом, и мне начинало казаться, что у этого мусора есть своя родословная, своя биография. Осколок стекла, стоит повертеть его в руках, превращается то в драгоценный камень, то во вставной глаз, то в НЛО. Один осколок может занять твое воображение на целый час.
