M J - Шёпот сумеречной феи
Завтрашнего утра я не увижу. Для меня наступят вечные вечер и ночь. Пока во мне остаётся хоть капля человеческого, я ещё в состоянии ужаснуться происходящему.
Моей душой безвозвратно завладели порождения тьмы. Вампиры.
Я знаю, почему из последних сил пишу всё это. Ещё пытаюсь сохранить какую-то связь с собой прежним. Но это зря. Я сожгу дневник. Ещё немного - и швырну в огонь.
Лучше вместо бестолковой писанины совершу последний человеческий поступок в своей человеческой жизни. Спасу сына. Пока я ещё способен... пока..." - здесь нельзя разобрать несколько строк, бумага потемнела. Дальше идёт вот что: "...над его колыбелью святое распятие. Это будет для меня нелегко, я уже почти не могу притронуться к кресту, он жжёт мне руки даже сквозь ткань. Но я всё же помещу его на стену. Если не сделаю этого, они не пощадят ребёнка. Я помню, какими жадными глазами она смотрела на дверь детской. Но к распятию они не посмеют приблизиться.
Мама, отец, простите меня... Да поможет вам Господь. Больше я ничего не могу..." - на этом записи обрываются.
Человек с незапоминающимся именем аккуратно сложил стопкой листы.
Все долго молчали. Потом княгиня Софья Михайловна, неуклюже махнув рукой, сказала:
- Ерунда, бред безумца! Давайте всё это забудем, давайте чай пить.
Через какое-то время рассказ действительно начал забываться за другим разговором, но вдруг в паузе между репликами вновь громко и не к месту прозвучало замечание графини Лацкой:
- А вы знаете, Шарлотт Марсье очень больна.
Безымянный господин при этих словах тревожно нахмурился. Послышались возгласы гостей:
- Как - больна? Ещё вот совсем недавно видели её вполне здоровой...
- А вот так, всё худеет, бледнеет, мучается жаром и ни один доктор не может ей помочь.
- То-то они с матерью к нам не заходят, - попыталась поддержать разговор Софья Михайловна, но все почему-то снова замолчали, и воцарилась тишина.
Вдруг в этой тишине послышались шаркающие шаги. Кто-то подходил к террасе.
- Пётр Николаевич! - удивлённо воскликнула княгиня. - Давно вы у нас не появлялись.
- Давненько, давненько! Да вот, господа, наскучила безвылазная-то жизнь, захотелось выйти, развеяться, так сказать... - и старик Нерящев, кряхтя и хихикая, направился к свободному креслу.
На рассвете
Тёмное мельтешение. Весь этот пустынный мир как будто появился из тёмного мельтешения. Или - не появился, просто стал таким почему-то вдруг... Не был - и стал. Но я не помню точно.
Пространство заштриховано чёрным, тёмно-серым. Штрихи тушью и пером, тоньше, толще. И движутся картины, сменяя друг друга, как в анимации. Всё зыбко, всё неясно. Любой шаг делаешь, не зная, к чему он приведёт. Пойдёшь дальше, или свалишься куда-нибудь в тартарары.
Иногда кажется, эти пустыри в дожде. Царство вечной непогоды, хлёсткого ветра, мусора и грязи под ногами. Но, думаю, дождь не настоящий, не на самом деле. Есть только ощущение дождя. Виной тому эта самая графическая штриховка, рисованность и дёрганая изменчивость мира. Кадры рваных киноплёнок... Зато холод настоящий. И ветер. И грязь.
Существовать тут возможно по одной причине. Раз и навсегда центром мира сделался единственный спокойный уголок, чуланчик в доме, одиноко стоящем у пологого холма. Сам дом огромный и заброшенный, и только в этом чуланчике, в этой комнатке всегда горит свет, мягкий жёлтый свет, и всегда тепло. И ждут те, на чью помощь можно положиться, кого хочется видеть, и кто рад видеть тебя. Друзья. Свои.
Как так получилось, как возник тёплый светлый уголок посреди огромного чуждого серого, я тоже не помню. Конечно, "центром" мира я называю его субъективно. А вообще сильно сомневаюсь, есть ли в здешней расплывчатой смутности более-менее постоянный центр.
Но это и не важно. Важно - что есть этот, свой. С какой радостью, с каким облегчением торопишься вернуться туда после долгих блужданий по неопределённому открытому пространству! Спешишь согреться, отдохнуть и увидеть их - Джулию и остальных, у которых нет имён, или они не сохранились в памяти. Не от невнимания и небрежности к этим людям. Все они дороги, все важны. Люди, не имена.
Но имени Джулии не забыть. Она всегда была не как другие. Лучше. Она верит, что так не навечно - единственный угол среди вычерченного полуясными линиями холодного мира. Верит: всё изменится, станет хорошо. Настолько искренне, что тоже хочется поверить. Она много смеётся. Потому что добрее всех нас, ко всем нам. Её каждый раз тянет увидеть сильнее остальных. Прежде всего - её.
Ещё Джулия никогда не уходит. Остаётся там, в нашем заветном убежище. А все другие, не исключая меня, должны выбираться во враждебный мир непогоды и вечных тревог. Должны, с каким бы трудом это ни давалось. Мы ходим - даже не ходим, а бегаем, носимся сломя голову по холмам, под дождём, который только кажется, но совсем как настоящий. Мёрзнем на ветру, скользим в грязи, оступаемся и падаем. Как будто ищем что-то среди осколков чёрно-белой действительности, среди мусора и корявых неживых деревьев... Как будто.
А к Джулии, в тепло и спокойствие, всегда хочется возвратиться. Потому что Джулия - это я. Да, именно так иногда представляется, когда не остаётся уже сил идти, бежать, когда ветер отнимает остатки дыхания, а глаза слепнут от постоянного мелькания штриховой завесы. Джулия - это я, только другая, лучше. Которая умеет верить и смеяться. Вокруг которой светло.
А я - я, которая должна уходить - я вернусь... И мы все соберёмся вместе, и будем говорить, и будет хорошо - на короткий миг. Перед тем как вновь уйти. Но когда знаешь, что есть, куда вернуться, идти легче. Легче всё вынести и со всем справиться.
И эта жизнь ещё не самая плохая. Так вполне можно жить. Можно было - пока среди нас не появилась Злая. Откуда она взялась, я снова не помню. Но в конце концов мы, наверное, не единственные здесь. Хотя раньше и не видели никого никогда - но это ведь не значит, что никого нигде и нет. Может, Злая пришла откуда-то извне, из мира, который вне нашего и других, сходных с ним. Пришла, и мы не стали её гнать. Так я думала.
Сразу с её появлением как будто ничего не изменилось. Она была похожа на нас. Тоже уходила и возвращалась. Может, реже. Не помню наверняка.
Похожа. Вот только её взгляд казался странным... острым. И губы иногда кривила презрительная улыбка. Она часто насмехалась. Не смеялась, а именно насмехалась. Не то чтобы над нами... Над всей нашей жизнью, хотя сама жила так же. Но она говорила - мне безразлично, я знаю: всё бессмысленно.
Всё бессмысленно. Усмешка. Никто никогда ничего не найдёт.
Не скажу, что я или другие очень уж сильно верили в смысл наших поисков и нашего существования вообще. Но всё-таки цинизм Злой задевал. Хотелось на неё закричать. Выгнать. Если тебе безразлично - убирайся. Оставь нас в покое.
Но её не выгнали. И она продолжала свои насмешки. Уже совсем не так уютно стало сидеть всем вместе в свете и тепле. И не так радостно сделалось туда возвращаться. К мыслям о друзьях, об убежище, о Джулии всегда примешивалось воспоминание о Злой.
И Джулия теперь реже смеялась...
Однажды, блуждая по скользким грязным холмам, я всерьёз задумалась: надо что-то делать. Что-то делать со всем этим, пока Злая окончательно не отравила наше существование.
Так, за раздумьями, я и попала туда, где никогда не бывала раньше. Неужели забрела в какой-то другой мир?
Я стояла перед входом в огромный незнакомый дом. Зашла, конечно. И сразу поняла: никакой это не другой мир. Тот же, чёрт бы его побрал. Если бы другой - он бы, наверное, оказался лучше? Здесь не было лучше. Я с трудом перебиралась через плохо освещённые развалины и переплетение канализационных труб. А внизу зияли какие-то замусоренные ямы - откуда они только взялись внутри дома? Чем-то эти ямы особенно отвратительны...
- Осторожнее, - сказал голос из-за спины. - Не упади. Не выберешься. Другие не выбирались.
Я вздрогнула. Нет, кучи тряпья, которая внезапно оказалась заговорившим со мной человеком, я не испугалась. Но подтвердились подозрения насчёт ям. Туда падали... и не выбирались.
Господи, - подумалось, - если разгляжу что-то на дне... что-то, или кого-то - не выдержу, это будет уже чересчур.
"Не выдержишь? И что? Свалишься туда, к ним?"
На сей раз - не куча тряпья. Голос внутри моей головы - странный, чужой, холодный.
Да, чужой... Но говорит-то он дело. Не позволять себе слабости... не упасть. Ни за что.
Благополучно миновав помещение с ямами, я двинулась дальше. И вот удивительно - больше не обнаружилось ничего мерзкого, неприятного, страшного. Здание как здание. Лестницы, комнаты, коридоры. И повсюду люди. Не какие-то там говорящие кучи тряпья, а обычные люди, спешащие куда-то, чем-то занятые. Впервые за всё время я встретила кого-то не из наших, но это нисколько меня не удивило. Надо просто попытаться понять происходящее.
В одну из комнат людей набилось явно больше допустимого количества. И почему-то среди них было много детей в странной пёстрой одежде. Я стала расспрашивать, и мне ответили, что здесь проходит детский праздник, утренник с карнавалом. Никто не против моих расспросов, но, ради бога, позже. Выбиваться из программы мероприятия никак нельзя.
