Франсеск Миральес - 2013. Конец времен
Еще больше приуныв, я отложил статью в сторону и стал разглядывать таблицу на задней стороне обложки книги. Она представляла собой приблизительный календарь событий, которые произойдут на Земле после исчезновения человечества.
Судя по этому календарю, через несколько тысяч лет все здания, которые к тому времени еще не развалятся, превратятся в огромные глыбы льда. Почве потребуется тридцать пять тысяч лет на то, чтобы очиститься от свинца, осевшего в ней во время индустриализации, и пройдут сотни тысяч лет, прежде чем появятся бактерии, способные приводить к разложению пластмассы. Примерно столько же времени потребуется атмосфере для достижения того процентного содержания углекислого газа, которое было в ней до появления человечества.
Через десять миллионов лет более-менее сохранятся лишь бронзовые скульптуры – свидетельство того, что на этой планете когда-то существовала человеческая цивилизация. Жизнь на Земле будет продолжаться в самых невообразимых для нас формах, пока наконец – через пять миллиардов лет – солнце не превратится в огромную ярко-красную суперзвезду и не поглотит самые близкие к нему планеты, в том числе и Землю.
После этого единственным следом, оставшимся от человечества, будут волны наших теле– и радиопрограмм, которым предстоит еще целую вечность блуждать по просторам вселенной.
«Кошмар», – подумал я, закрыв глаза и живо представив себе, что подумают о нас инопланетные разумные существа, которым доведется принять волны наших теле– и радиопрограмм.
14
Часа в три ночи я сквозь сон услышал, как открылась входная дверь. В обычной ситуации я вскочил бы с кровати и насторожился бы, однако на меня так сильно подействовали выпитое вино и чтение о всемирных катаклизмах, что мои мысли и дальше продолжали блуждать где-то по планете, на которой вымерли все люди.
Все еще видя сон о разрушительных взрывах и лежащих в руинах городах, в которых снова воцарился закон джунглей, я услышал тарахтенье удаляющегося мотоцикла и осторожные шаги внутри дома. Почувствовав, как чья-то холодная ладонь прикоснулась к моей руке, я открыл глаза и стал искать на ощупь в темноте выключатель настольной лампы.
Включив ее, я одновременно и обрадовался, и испугался: передо мной была Ингрид, вернувшаяся после ночной гулянки, – с синяком под глазом и с дырками на колготках. Я ошеломленно уставился на нее – словно видел первый раз в жизни. Как меня совершенно справедливо упрекала Айна, эта некогда безобидная девочка-ангелочек превратилась для меня в какого-то инопланетянина.
Прежде чем я успел хоть что-то сказать, Ингрид бросилась ко мне в объятия и начала всхлипывать:
– Папа, я тебя так сильно подвела.
Хотя от нее несло алкоголем, она так безутешно плакала на моем плече, что показалась мне самым беззащитным существом на свете. Я стал мысленно ругать себя за то, что не предпринимал достаточных усилий, чтобы уберечь ее от суровых реалий окружающего мира. Она ведь не могла позаботиться о себе сама, для этого у нее имелся отец.
Мы некоторое время посидели в молчании, которое все объясняло. Нам не были нужны никакие книги с пророчествами, для того чтобы понять: мы в этом мире абсолютно одни и спасать нас никто не придет.
Утром я приготовил для нашего семейного «антикризисного комитета» один из традиционных американских завтраков, состоявший из сосисок, картошки и яиц. Просто покаяться и помириться – этого было мало. Оставалось еще самое главное – разобраться, как, черт возьми, мы собираемся жить дальше.
Вопреки своей привычке долго валяться утром в постели, Ингрид, когда я уже собирался ее позвать, появилась сама – умытая и причесанная. Принюхавшись с угрюмым видом к запаху, доносившемуся от приготовленного мною завтрака, она налила себе из пакета немного сока помпельмуса. Затем села за стол и громко вздохнула. Этот ее вздох означал примерно следующее: «Посмотрим, какие нравоучения мне придется сейчас выслушать».
– Прежде чем ты мне расскажешь о том, чем занималась последние два дня, я хочу знать, кто тебя так отделал, – сказал я, показывая на синяк у нее под глазом.
– Одна моя подружка, которую ты не знаешь.
– Я не стал бы называть подружкой девушку, которая ударила тебя по лицу, да еще и кулаком.
– Она не била меня кулаком. Мы просто танцевали ска.[6] Она вдруг резко повернулась, не зная, что прямо за ней нахожусь я, и нечаянно угодила мне локтем в глаз. Я едва не потеряла сознание.
Подобное объяснение показалось мне настолько нелепым, что я подумал, что, если бы Ингрид пыталась соврать, она придумала бы что-нибудь более правдоподобное, поэтому я решил ей поверить и перешел к следующей части своего «допроса».
– А почему у тебя дырки на колготках? Вчера я слышал, как от дома отъезжал мотоцикл. Этот мотоциклист был таким пьяным, что вы оба повалились наземь и ты порвала себе колготки, да?
– Папа, ты ничего не понимаешь. Когда закончилась вечеринка, моя подруга попросила своего брата проводить меня домой. Он – мормон, живет по строгим правилам и еще ни разу за свою жизнь не пил даже пива.
– Но эти дырки…
– Много ты понимаешь в моде! Эти колготки продают с дырками, потому что они принадлежат к коллекции, выпущенной в ознаменование годовщины появления стиля панк, и стоят они немало. Это тебе не какие-нибудь обычные дырки!
– А что, дырки бывают и необычными?
– Это – точно такие же дырки, какие были на колготках у Сьюзи Сью во время концерта в 1977 году. Дизайнера этих колготок вдохновила историческая фотография.
– Жаль, что тебя интересуют в истории только дырки на колготках исполнительницы песен в стиле панк. Ты уже задумывалась над тем, как будешь жить дальше?
Пока Ингрид размышляла над тем, что сказать мне в ответ (во всяком случае, я надеялся, что она попытается мне хоть что-нибудь ответить), я подцепил вилкой кусочек картофеля и, подняв его, стал наблюдать, как от него исходит пар.
Затем я снова перешел в наступление:
– Дело в том, что в жизни тебе придется что-то планировать – планировать ради своего же блага. Не знаю, осознаешь ли ты это или нет, но я не всю жизнь буду рядом с тобой, чтобы кормить тебя, поить и оберегать от всевозможных невзгод.
– Неужели? – Ингрид изобразила на своем лице придурковато-простодушное выражение.
– Таков закон природы. Если все будет идти своим чередом, я умру намного раньше тебя. Поэтому тебе стоит позаботиться о том, чтобы ты к тому моменту уже определилась, как и на что ты собираешься жить.
– Звучит вполне разумно. Но я не хочу, чтобы ты умирал, папа.
– Я и сам не хочу умирать, но тут уж ничего не поделаешь. Ты же сама сказала по телефону – «от жизни, как ты мог заметить, рано или поздно умирают».
– Я такое сказала? – удивленно спросила Ингрид. – Как бы там ни было, грех толковать о смерти в такое солнечное утро. Как говаривал тот твой друг, который исповедовал дзен-буддизм, жить надо сегодняшним днем!
Я отхлебнул из чашки большой глоток чая, размышляя над тем, что ей на это ответить. Мне показалось проявлением цинизма, что человек, разрушивший мои отношения с женщиной, которую я, в общем-то, любил, приглашает меня наслаждаться жизнью «здесь и сейчас».
– Кстати, у меня для тебя есть хорошая новость, – сказала Ингрид. – Я уже несколько дней все никак тебе о ней не расскажу.
При этих ее словах меня бросило в дрожь: «хорошие новости» в последнее время не предвещали мне ничего хорошего.
– Тебе не придется ломать голову над тем, как я проведу эти каникулы. Тетя Дженни прислала мне электронный билет до Бостона. Она даже пообещала давать мне карманные деньги, если я помогу ей навести порядок в саду.
Меня удивило, что у единственной сестры моей матери – двоюродной бабки Ингрид – нашлись деньги на оплату билета через океан. Она, правда, частенько приглашала к себе Ингрид, когда мы жили в Санта-Монике, однако она была вдовой, вела довольно скромную жизнь и отнюдь не сорила деньгами. Следующие слова Ингрид внесли в этот вопрос ясность.
– Она говорит, что за билет заплатишь ты. Она его просто забронировала.
– Ну конечно заплачу, – кивнул я, не имея ни малейшего понятия, где я возьму на это деньги. – Мне кажется, будет неплохо, если ты проведешь лето с тетей Дженни, поухаживаешь за ней. Это поспособствует формированию у тебя чувства ответственности.
– А чему еще это поспособствует?
Поскольку у меня не было ответа на данный вопрос, я, проигнорировав его, спросил:
– Когда вылет?
– Завтра.
15
Я остался один. Вернувшись из аэропорта, я вдруг осознал, что дом стал похож на пустую скорлупку, в которой уже нет ни людей, ни соответственно человеческих грез и иллюзий.
