Вадим Тарасенко - Спасите наши души
«Спасибо, Господи, ты воистину всемогущ и справедлив», — Инна вначале изумленно, а затем понимающе смотрела на погасшие свечи, и радостная улыбка чуть играла на ее губах.
«И зачем я сюда пришел? Ведь мог же отказаться, — директор рынка украдкой смотрел по сторонам, — нет, не мог. Колька вполне мог разогнать всех реализаторов, перекупщиков и все — рынок замер. А потом через свои прикормленные связи надавить на горисполком и тютю дорогой Альберт Анатольевич. Извольте вон из директоров рынка — с работой то вы не справляетесь, рынок не работает, широкие трудящиеся массы недовольны. И прощай сытая, сладкая жизнь. Н–е–ет, надо стоять сейчас здесь, скорбно опустив голову. Пусть хоть не только свечи гаснут, но и камни с неба сыпятся. Царство небесное царством небесным, а кресло директора рынка есть кресло директора рынка. Грехи буду замаливать на пенсии, и тогда же буду просить пропуск туда, на небо». Взгляд директора рынка наткнулся на взгляд директора лицея. «Что, учителек, смотришь, что я буду сейчас делать? А ничего я не буду делать. Подумаешь, свечи погасли, да ветер их потушил». Директора одновременно опустили глаза и остались стоять неподвижно. Вздрогнула, колыхнулась толпа и застыла неподвижно, еще больше сплотившись. Нет, один человек все–таки не остался стоять на месте. Священник решительным шагом быстро прошел к дверям кинотеатра. «Господи, прости, что поддался мирскому давлению и устрашился мирских неприятностей. Пусть будет, что будет, но я не буду участвовать в ритуале, нежелание которого ты столь явно показал», — отец Сергий открыл входные двери и вышел из кинотеатра.
«О черт, — больше ничего вразумительного на ум Николаю не пришло. Он оцепенело смотрел, как священник пересекает фойе, открывает двери и выходит из кинотеатра, как
вздрогнула, шевельнулась, но осталась на месте толпа приглашенных. Наконец оцепенение прошло: «Продолжать, во что бы то ни стало продолжать». Он махнул указательным пальцем, подзывая к себе одного из ребят, стоящего у входа. Тот быстро подошел к нему с чуть бледным испуганным лицом.
— Зажги снова свечи, — буквально просипел Николай, врубай маг и зови ребят выносить гроб.
Парень молча кивнул головой.
Черная змея ползла по улице, метр за метром поглощая пространство, превращая свежий морозный воздух перед собой в бензиново–солярные испражнения многолошадинносильных двигателей автомобилей после себя.
Змея громко шипела — рев сигналов заглушил обычный уличный шум города, задавил его бурлящий, суетливый гомон. Заглушил он и вой сирены машины «Скорой помощи», беспомощно бившейся в хвосте змеи. Громкое шипение гада накрыло весь город. Все слышали, что ползет змея — мерзкая, опасная, скользкая. В голове змеи ехали две поливальных машины, смывая с дороги всю грязь. За ними, по две машины в ряд, в пять рядов ехали «Мерсы», «Опели», «БМВ» и прочие «Волги». На каждой из машин были укреплены венки, перевитые черными траурными лентами, по которым золотыми буквами: «Любимому Гришеньки от его верной жены Нины», «Любимому папочке от сына Олега», «Уважаемому Григорию Ивановичу от благодарных лицеистов и учителей лицея N 11», «Дорогому Григорию Ивановичу от благодарных врачей», «Мы Вас, дорогой Григорий Иванович, никогда не забудем. Скорбящий коллектив ресторана «Зодиак», «Брату Гриши от брата Коли». А перед всеми этими «Мерсами», «Опелями» и «БМВ» лидером шел черный огромный «Гранд Черокки» с большущим венком из живых роз и лилий, опоясанный по диагонали широкой, в две растопыренных пятерни, лентой: «Нашему Грише от братвы». А за этими передвижными венками, на таком же черном «Гранд Черокки», на его крыше, вознесясь почти что на два метра над бренной землей, величественно, в полированном гробу плыло это «дорогое», «уважаемое», «любимое» Гришкино месиво мяса, костей и жира.
Вслед за этим «Гранд Черокки» с гробом, ехал микроавтобус «Форд» с установленными на нем громкоговорителями, из которых в общую какофонию автомобильных сигналов рыдал похоронный марш. Замыкали колонну многочисленные автомобили приглашенных. На тротуарах улицы, на коленях стояли нищие, протягивая руку за милостыней в сторону блестящей лакированной кавалькады машин. Несколько специально выделенных парней, на мощных «Хондах», в черных кожаных куртках и брюках, с черными шлемами на головах ехали по тротуару, бросая в протянутые, смиренно–просящие руки гривны, двушки, пятерки.
И зазвонили печально над городом колокола…
…Сергей, выехав из гаража на своей белой «девятке», поехал на кладбище. «Приеду к Танюше, помолюсь на ее могилке, расскажу ей как все–таки омерзителен этот мир…»
… «О'кэй, — услышав звон колоколов, подумал Николай Князев, — и на этом пункте программы можно поставить галочку — выполнено».
…В салон автомобиля, наполненный тихим урчанием двигателя, ворвались протяжные удары колоколов. «О, Господи, а это что?» — священник ударил ногой по тормозу. Автомобиль тряхнуло, и тут Сергей все понял. Жалобно завизжала, сдираемая об асфальт резина — «девятка» рванулась с места на второй скорости. Через пять минут отец Сергий уже взбегал по лестнице под купол церкви.
… «Ну подумаешь, свечи погасли, плевать. Зато — колокольный звон — знай наших»! — Николай Князев удовлетворенно хмыкнул, развалясь на переднем сидении своего черного «Опеля».
Инна ехала в «Ауди» рядом с водителем. Сзади разместились еще трое приглашенных. Девушка осмотрелась по сторонам. Улица стала подниматься вверх. Натужней заработали автомобильные двигатели, похоронная процессия полезла в гору. «Дерьмо, всё здесь дерьмо и все здесь дерьмо. И как дерьмо, мы медленно всплываем вверх». И тут она услышала колокольный звон. С заднего сидения автомобиля послышалось: «Во Колька дает! И тут у него, оказывается все схвачено».
«Господи, Ты уже раз показал свое всемогущество — потушил свечи, но мало им, неймется. Прояви свое всемогущество еще раз — пусть умолкнут колокола», — Инна вся подалась на сиденье вперед, закусив губу.
— …Ты что же, греховодник делаешь, — Сергей увидел в звоннице сторожа церкви, по совместительству выполняющего обязанности звонаря, — аль креста на тебе нет? Что ж ты большого грешника колокольным звоном провожаешь?
— Меня попросили, батюшка, — испуганным лицом к священнику обернулся звонарь, продолжая руками дергать за веревки.
— Ах ты…, — не найдя нужного слова, Сергей подскочил к звонарю и что силы дернул того за ворот рубашки, потом, видя, что тот продолжает держаться за веревки, обхватил его рукой за шею и резко дернул на себя. Звонарь не удержался на ногах и вместе со священником упал на землю…
Бом, бом — казалось неслось с небес, — бом и неожиданно наступила тишина, очередное бом больше не сорвалось сверху.
«Еще раз спасибо Тебе, Господи», — Инна откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. «Спасибо, Господи, — еще раз, про себя подумала девушка, и неожиданно перед ее глазами встало его лицо, лицо священника, лицо отца Сергия. «Умилосердись над рабами твоими…».
Водитель автомобиля, в котором ехала девушка, оставшуюся часть пути до кладбища все думал — чему это так счастливо улыбается его пассажирка.
«Ну вот, еще и это», — Колка весь сжался, когда внезапно прекратился колокольный звон. На него испуганно посмотрел водитель.
— На дорогу смотри, — рявкнул на него Князев.
Всю оставшуюся часть пути злой, испуганный, ошеломленный рэкетир невидяще смотрел перед собой, и в его голове крутилось: «Быстрей бы все это кончилось».
Впрочем эта мысль в совокупности с другой: «Ох и вляпался же я», была практически у всех участников похорон — «…и от ярости твоей мы в смятении…».
Одна только Инна Самохина ехала на кладбище со спокойной, умиротворенно–счастливой улыбкой: «Умилосердись над рабами твоими…». Ну, еще спокойным был Гришка, Григорий Князев, впрочем, он будет спокойным уже всегда. Да и Гришки, как такового уже не было:«…ибо мы исчезаем от гнева Твоего…»
— Батюшка, прости. Уж очень большие деньги обещали, окаянные. А у меня дочка с мальцом годовалым одна осталась — муж бросил. А его кормить то надо. А сколько я тут то получаю? Прости, батюшка, — звонарь стал перед лежащим священником на колени.
— Вон отсюда, я с тобой потом поговорю и…вот что, приведи–ка ты мне завтра ко мне свою дочку — я подумаю, чем ей можно помочь.
— Спасибо, батюшка, — звонарь — сторож продолжал стоять на коленях.
— И запомни — из–за житейской суеты не продавай душу Дьяволу. Эта суета не стоит такой высокой платы как человечья душа, явно не стоит, — добавил Сергей и тут же со стыдом вспомнил недавнее отпевание. «Господи, и почему мы понимаем такие простые истины только после того, как вымажемся в грязь? Почему, Господи»? Заметив, что звонарь продолжает стоять перед ним на коленях, священник встал, превозмогая боль в спине, и сказал:
