Светлана Борминская - Куплю свадебное платье
Метод тыка
В. И. Иншаков сидел в опорном пункте за столом и, поглядывая в окно, писал на бланке протокола:
«Дворец кривосудия;
камера курортного задержания;
параша с кондиционером;
нары на основе арабской кровати;
вертухай в золотых цепях;
меню тюремного ресторана…»
Поток остроумия был прерван камнем, который влетел в форточку и разбил тарелку, в которой лежали вишневые косточки. К камню изолентой была привязана бумажка. Виктор Иванович неторопливо кинул взгляд в окно, дерево клен загораживало обзор примерно на треть, а олухов с камнями в этом городе было пруд пруди, в чем Виктор Иванович за неделю своей работы участковым инспектором убедился раз пятнадцать.
В записке было два слова, но каких:
МАЧИ МИНТОВ!
— По-китайски, что ли? — разглядывая иероглифы, нахмурился Иншаков. — Ага-а-а, мочи… Уж хотя бы режь или топи в луже, — скрипучим голосом заметил Виктор Иванович и, не ожидая ничего хорошего, вышел на лестницу, где нос к носу столкнулся со своим старшим товарищем по службе Сазанчуком Автандилом Георгиевичем, который всю неделю делился с ним секретами мастерства работы участковым инспектором в Восточном секторе города.
Из пяти тысяч живущих на его участке всего-то чуть больше ста граждан были людьми с криминальным прошлым, настоящим и будущим, все, как и в среднем по стране.
Хотя Лабрадор задумался и не смог припомнить ни одной собаки, любящей закон, как, к примеру, копченую кость, ни од-ной! Но собак, как известно, не сажают в тюрьму, их сажают на цепь.
В первый день знакомства двух участковых произошел такой бездарный, на первый взгляд, разговор.
— Ты парень перспективный, оставайся у нас, женишься, найдешь себе красивую…
— Да-а-а, — глядя то под ноги, то в окно, а думая о Нинке, процедил Витя. — Красивую… для некоторых, Автандил Георгиевич, самое красивое — это эрегированный член!
И Витя сумбурно, в красно-черных тонах, по-быстрому рассказал всю историю любви с одноклассницей Ниной, которая вдруг охладела к нему за какую-то неделю и вскоре выскочила замуж за неместного белобрысого очкаря, и родила тому дочку через 3 (три!) месяца после росписи.
— Это что же за сроки такие?! — водя глазами по пункту охраны порядка и держась за кобуру, повторял и повторял Виктор Иванович.
На что покрасневший до корней волос сорокатрехлетний А. Г. Сазанчук очень мягко объяснил про «метод тыка», которым пользуются, чтобы увести понравившихся чужих невест.
— Метод тыка? — пораженный, повторил Иншаков.
— Метод тыка, — мягко кивнул Автандил Георгиевич.
Разговор глупый, но он прояснил многое.
Во-первых, Витя Иншаков, едва увидевшись с А. Г. С., сразу понял — тот может говорить с ним обо всем и не покажет виду, какой Витя олух, и мысли его тоже дурацкие.
Во-вторых — А. Г. С. очень добрый человек. Таких в радиусе опорного пункта вряд ли сыщешь еще. А встретить доброго человека в наше время даже не удача, а натуральное счастье.
И, в-третьих, — все комплексы Вити Иншакова после разговора с А. Г. С. ужались ровно наполовину. Любовные комплексы, а других у Вити не было. И самое приятное — иконописный облик Нинки в тот вечер стал потихоньку меркнуть, и для новой любви постепенно стало освобождаться место в Витином исстрадавшемся сердце.
Так Автандил Георгиевич одним лишь своим присутствием настраивал этот чумовой мир на хорошее и правильное течение.
Про Иншакова В. И
«Он худенький и добродушный», — понял Автандил Георгиевич про Витю.
— Пьяные безобразничают, — по-отечески объяснял Сазанчук новому коллеге про выбитые стекла, когда они обходили «сталинки» и прочие дома на Архангельской улице и дальше по Объездному шоссе.
Витя сразу же понравился Автандилу Георгиевичу, ему вообще нравились люди, хотя, казалось бы, на такой работе люди и прочие живые твари капитану Сазанчуку должны были осточертеть. Но — нет. Этого не произошло.
Когда участковый хотел понравиться человеку и расположить его к себе, он с ним закуривал, вздыхал и рассказывал что-нибудь.
— Вчера подходит вон тот маленький шпаненок и говорит, — показал он на мальчика, пинающего мяч об угол дома, — «мой папа — потомственный пьяница, мент, дай закурить».
— И вы дали? — не поверил Витя и заглянул Сазанчуку в рот.
— Ну-у-у, нет, конечно. — Автандил Георгиевич поднял палец. — Я его уважил конфетой.
— А-а-а, — уныло согласился старший лейтенант Иншаков.
И покосился на шкета, а тот на них. Увидев, что оба участковых не спускают с него глаз, мелкий нарушитель поднял камень, кинул его себе за спину и, схватив мяч, удалился морской походкой.
Витя поддел камень ногой и, наклонившись, поднял его. «Один в один со вчерашним!» Кругом лежало не меньше полусотни похожих камней.
15 мая
Все началось с того, что писательницу Достоевскую ограбили прямо в подъезде.
В тот вечер Татьяна Львовна возвращалась домой не налегке, а с премией. Она несла в ридикюле семьдесят пять тысяч долларов и была счастлива не понаслышке, а в самом натуральном смысле слова.
И когда сзади ей дали со всей силы по башке, ой, простите, по ее гениальной голове, она, все еще продолжая улыбаться, упала замертво. И когда пришла в себя через один час тринадцать минут, обнаружила, что лежит без денег, но живая.
Ее спас пучок волос, в который она по старинке клала кое-что для известной формы, я не буду перечислять, что именно, но этого оказалось достаточно для сохранения жизни.
— ………….!..………………..!!!…! — отряхиваясь, встала на четвереньки Достоевская и, открыв дверь тоненьким ключом, заползла внутрь.
— Приедем! Ждите! — лающим контральто ответили по «02», и приехали следующим утром в одиннадцать часов девятнадцать минут без собаки, зато сразу шесть человек.
Выслушав потерпевшую, милиционеры убрали диктофон, обошли ее квартиру, разглядывая антиквариат, потом по двое разбрелись по подъезду и, толком ничего не объяснив и не обнадежив, уехали на зеленом «УАЗе» обедать ровно в два часа три минуты дня.
Татьяна Львовна сняла с головы кастрюлю со льдом и долго глядела в весеннее чистое небо. Россия, ее многовековой сомнамбулизм и приевшаяся, уже незамечаемая необязательность россиян в исполнении служебных обязанностей были Достоевской знакомы с пеленок, изучены, как потолок над кроватью, и описаны в трех романах, книжке сказок и целой подборке статей в дорогих глянцевых журналах.
Помыв лицо косметической пенкой, Татьяна Львовна взглянула в зеркало, осталась почти довольна и отправилась, опираясь о стены, в опорный пункт милиции — в первый подъезд на первый этаж.
Достоевская не молодилась, но выглядела богиней, несмотря на решительные для дамы пятьдесят лет. «Желанная женщина», — удивленными глазами косили на Достоевскую мужчины второго подъезда, но были слишком мелковаты для такой красавицы. Не ростом или еще чем, а сами знаете. И всю жизнь выбор пары был для нее некоторой проблемой.
«Я умею отличить вежливость от интереса ко мне. К пятидесяти годам это элементарно. Раньше-то я путала и могла влюбиться в человека, который на какой-нибудь мой вопрос просто вежливо отвечал и деликатно улыбался. Сейчас — нет. Я научилась мгновенно различать.
Отстраненная вежливость — самое то! Поверьте. Так много приходится страдать от хамов, лезущих в душу, что просто радуешься, когда на твой вопрос просто отвечают и вдобавок говорят: „Доброго пути. Спасибо! Спасибо, что поговорили, не отмахнулись!“»
Когда Автандил Георгиевич, кланяясь, поцеловал писательнице на прощание руку, она дотронулась пальчиком до его макушки и спросила:
— Не найдут моих денег?
— Вряд ли, душенька, — тихо вздохнул и откланялся участковый, решив прошерстить всю округу и — может быть?.. все-таки?.. где-нибудь? — А как вы сами, Татьяна Львовна, считаете? — заглянул ей в глаза Автандил Георгиевич. — Вдова Натана Яроцкого не могла? Говорят, она на мели…
— Но это был мужчина, я думаю — мужчина! Очень больно стукнул, — потрогав указательным пальчиком шишку на темечке, вдруг заплакала Таня.
— Душенька моя, — обнял Автандил Георгиевич гениальную писательницу и, тихо-тихо прижимая ее к себе и поддерживая, довел до квартиры. — Я вам соку куплю и булочку, вам персикового или абрикосового, Танечка? Очень изрядный сок тут в палатке…
— Мне все равно, — доставая ключ, вздохнула Татьяна Львовна. — Две булочки тогда купите, чего уж одну?
— Само собой, — обрадовался капитан, чувствуя себя штабс-капитаном. — Как же вы пишете так, а? Я вот читал, зачитался, потом утром — проспал, знаете, оторваться не мог, такой роман…
