Анна Бялко - Сказки о невозвратном
Так что мне среди прочего было ужасно интересно прикоснуться к такой прекрасной, изначально дарованной магии, которой обладал мой первый муж. Вдруг и я таким образом немножечко приобщусь? Ну и потом мне вообще было страшно лестно — такая патрицианская семья, традиции, состояние. И тут я — простая девочка. Старательная, толковая, но… К тому же безумная зависть всех подруг и знакомых тоже подливала масла в огонь. В конце концов, ничто человеческое не чуждо даже самым лучшим из нас, а я, в сущности, и не претендовала…
Чего же искал во мне он? Не знаю. Если честно, у меня даже теперь, спустя все эти годы, нет ясного ответа на этот вопрос. Может быть, его тоже, как и меня, притягивала наша несхожесть? Может быть, он, втайне не доверяя собственной легкости, хотел найти опору в чем-то более основательном… Теперь уже не скажешь. Ясно одно — каждый из нас вышел из этого союза если не полностью разочарованным, то с изрядно потрепанной душой. Но это ведь тоже жизненный опыт, за который — в итоге — нужно все равно испытывать благодарность.
Я, на самом деле, благодарна. Несмотря на то что годы, проведенные в этом браке, были не из легких, без них я не поняла бы многого из того, что впоследствии помогло мне удержаться на поверхности жизни. И главное (если, конечно, не считать Алекса), что я вынесла из этого союза, сохранив и обретя заново, — моя магия.
Не надо думать, что я такая уж жестокосердная, корыстная эгоистка, если, вспоминая о браке, пусть даже неудавшемся, во главу угла ставлю то, какое это имело влияние на мои магические свойства. Просто для человека, облеченного магией, она всегда составляет не главную даже, а основную часть жизни, он всегда и все меряет ею и через нее, для него это причина существования и его следствие, средство жизни и ее цель, своего рода наркотик, если угодно. Все и всегда подчиняется магии, живущей в человеке, и даже то, что совершается ею, совершается ради нее.
Именно поэтому, вспоминая о своем муже, я делаю это в первую очередь через призму собственной магии. Но там кроме магии было, конечно, и много чего другого, как и у всех, кто выходит замуж в без малого девятнадцать лет за своего одноклассника но первой настоящей любви — потому что это, безусловно, была она. Молодость, сила чувства, щенячья безрассудность, легкость принятия решений и необязательность их выполнения, восторги друзей и опасения родителей с обеих сторон — каждый может перечислить все это сам, здесь, право же, сложно ошибиться. Всем, кто так или иначе был свидетелем происходящего, этот брак априори казался обреченным на дальнейший успех. Золотые — причем по-разному, но от этого только лучше — мальчик и девочка, законченное блестящее образование, широчайшие перспективы, сияющие глаза. Чего еще, казалось, можно желать?
Теперь, с высоты прожитых мною лет, я отвечу — зрелости. Зрелости и рассудка, умения оглядываться назад, желания посмотреть вперед хотя бы на немного — вот чего не хватило этому браку. Умения не плыть, сносимыми бурным потоком, изо всех сил удерживаясь над водой, а зацепиться, устоять, удержаться, выйти на берег. Наверное, мне не надо было все же выходить за него замуж… Или хотя бы подождать с этим немного, перевести дыхание, осмотреться. А с другой стороны — не факт, что это привело бы к чему-то лучшему. По крайней мере, если даже на секунду забыть про магию, из этого получился Алекс.
Я забеременела почти сразу, буквально в первый же месяц моей замужней жизни, и это только добавило уже и без того существующих сложностей. Да, у нас были сложности, несмотря на все обещанное счастье нашего брака, странно было бы, если бы обошлось без них.
Из очень скромной семьи с умеренным достатком я попала в богатый — по-настоящему богатый — дом. Там были свои обычаи, свои традиции, свои принципы и свои манеры — тысячу раз оправданные и проверенные десятилетиями, но от этого не менее чужие и странные для меня. На первых порах мы решили пожить в доме его родителей — нам выделили целое крыло, фактически отдельный свой дом, мы могли сутками не пересекаться с представителями старшего поколения. И тем не менее. Я не могла не чувствовать себя чужой, причем не просто чужой — чуждой, вторгшейся извне и грубо нарушившей уклад этого прекрасного пространства, а муж мой при этом оставался его любимым детищем, сердцевиной, вокруг и для которой крутилось и существовало все и вся. Я боялась слуг, стараясь обслуживать себя и мужа сама, постоянно попадала впросак и совершала нелепые движения. Я говорила не то, поступала не так, казалась смешной и глупой сама себе и даже думать боялась, как воспринимают меня окружающие. Они, на самом-то деле, скорее всего даже не замечали большинства из того, что причиняло мне такие мучения, но там и тогда мне было от этого не легче.
Никакая из этих трудностей не была непреодолимой, и ничто не выходило за рамки обычного периода адаптации, который, скорее всего, прошел бы сам по себе, оставив лишь несколько забавных воспоминаний, о которых так славно рассказывать в семейном кругу много лет спустя, при условии, конечно, что этот семейный круг счастлив. «А помнишь, как ты опрокинула мне под ноги тарелку супа? — Да-да, а твоя мама еще сказала…» Все радостно смеются. Мы просто не дожили до этих блаженных времен, сломавшись раньше.
Беременность была страшно тяжелой. Все магические беременности происходят гораздо тяжелее обыкновенных, особенно на первых порах. Это связано с тем, что две магии, два поля — существующее и только что зародившееся — привыкают друг к другу, замкнутые в одной телесной оболочке. На это накладываются чисто физиологические трудности. Словом, букет выходит изрядный. Меня, например, рвало сутками, не переставая. Я не могла есть, пить, спать, и, что хуже всего, заниматься собственно магией. Я словно кончилась, вместо меня осталась только внешняя нелепая оболочка. Несчастная, опухшая, ненавидящая весь свет, она бродила по этому чужому неуютному дому, ища хоть какого-то отдохновения, и не находила его ни в чем. Мои родители по вполне понятным причинам не могли посещать меня так часто, как нам хотелось, к тому же они жили в другом городе, а я в своем состоянии не была приспособлена к путешествиям. Муж…
Тогда я, конечно, винила во всем именно его, что казалось мне вполне естественным — в конце концов, это был его дом, его сын, и вообще — именно он был во всем виноват. На самом же деле он был напуган ничуть не меньше меня. Ну действительно — только что женился на умнице-красавице-волшебнице, а получил вечно хнычущее чудовище, блюющее по углам и неспособное сказать связного слова. Стоит ли удивляться, что он старался при каждом удобном случае слинять из дома, пользуясь при этом негласной поддержкой прочих домочадцев? Стоит ли удивляться легкости, с которой он сумел найти утешение в какой-то из своих коллег на новой работе, — ну да, он работал, и очень успешно. Я бы тоже могла работать, и ничуть не хуже, потому что предложений у меня была масса, и если бы только не… И в этом, конечно, тоже была его вина — в моих глазах. И это тоже неудивительно.
Удивляться, пожалуй, можно и нужно было лишь его небрежности, с которой он не дал себе труда скрыть следы этих своих утешений, каковые я и обнаружила в момент первого же просветления в ходе беременности. К пятому месяцу магия как-то вошла в соглашение с физиологией, я стала чувствовать себя гораздо лучше, голова прояснилась, и вот…
Конечно, были слезы — с обеих сторон, и клятвы и заверения — с его, и прощение с пониманием… Пожар, так или иначе, был потушен — куда мне было деваться? — но след остался. Я запомнила, и затаила, и завернула в кольцо — он подарил мне прекрасное кольцо с рубином в знак искупления вины (с тех пор я не люблю рубины и никогда не ношу их). Но главное — он действительно, несмотря ни на что, любил меня и, более того, страшно хотел и ждал сына — мы знали, что это будет сын, — и гордился им, и просто не связывал одно с другим. Возможно даже, что не будь я такой уж юной самоуверенной идеалисткой… Впрочем, у истории в принципе нет сослагательного наклонения, а уж у этой нашей истории нам его даже не требуется.
Алекс родился в срок, так, как нужно, и таким, как положено. Прекрасный младенец, прекрасный сын, исполнение всех ожиданий. По такому поводу, как мне казалось, даже весь этот не любящий меня дом проникся ко мне чем-то вроде уважения — по крайней мере, мой статус после рождения сына заметно изменился к лучшему.
Но главное — и я ощутила это с первых же секунд появления ребенка на свет — изменилась моя магия! Поле стало больше, и гораздо мощнее, и — как бы в большей степени мое. То ли произошел тот самый знаменитый скачок перехода количества в качество, и все, накапливаемое и запасаемое мной годами, приросло окончательно, то ли другие магические процессы, проходящие все это время у меня внутри и связанные с появлением нового поля, как-то выплеснулись наружу. Никто не знает точно, что именно происходит с магией в момент появления ребенка на свет. Но только — и факт остается фактом — я стала гораздо более мощным волшебником, чем была до сих пор. Из родильной палаты я вышла не только с ребенком на руках, но и в ореоле широкого, плотного, прекрасного поля. Когда я потом сравнила его с полем мужа…
