Тадеуш Бреза - Лабиринт
- Досадное недомогание для адвоката. Не мешает ли ему астма заниматься своей профессией?
- Отец не занимается своей профессией, - возразил я. - Епископ Гожелинский...
- Я уже слышал от вас об этом, - прервал меня священник де Вое. - Я хотел бы знать в принципе, может ли ваш отец выступать.
Меня ударило в пот.
- Конечно.
Священник де Вое продолжал спрашивать деловым, спокойным тоном:
- Таково ваше мнение или так считают врачи?
- Ни разу я не слышал от врачей даже намека на то, что отцу вредно выступать в суде или вести переговоры с клиентами.
- Понимаю.
Не расплетая рук, он передвинул их так, что приоткрылся листок. Наклонившись над ним, он сказал:
- Таким образом, если бы не конфликт с его преосвященством Гожелинским, ваш отец мог бы по-прежнему вести дела.
- Безусловно. Никогда раньше он не испытывал недомогания, о котором я упомянул. Я думаю, что приступы прекратились бы совершенно, если бы отец получил возможность работать и наконец перестал бы страдать.
Священник де Вое не отрывался от листка бумаги, лежавшего перед ним. Но он не читал его. С низкого кресла, на котором я сидел, мне хорошо было видно, что глаза священника устремлены в одну точку.
- Из ваших слов, сказанных во время нашей первой встречи, я сделал вывод, что ваш отец добивается моральной сатисфакции, для него это вопрос чести. А между тем, если я хорошо вас понял, он озабочен прежде всего своими конкретными интересами.
Я забеспокоился.
- И тем и другим.
- Ясно. Спасибо. Я понял.
В этот момент я расхрабрился и задал вопрос, касающийся непосредственно самого дела. Не знаю, впрочем, была ли это храбрость или просто я больше не мог выдержать неизвестности.
Запинаясь, я спросил:
- Простите, как вы думаете? Все уладится?
- Вероятно, вы имеете в виду, все ли уладится так, как желательно вашему отцу?
Я не сводил глаз с его лица и заметил, что легкая гримаса искривила его рот, когда он поправил меня.
- Извините меня, - сказал я.
- За что?
- За мой вопрос. Я знаю, что он неправильный. Неуместный.
- Нет. Он объясняется вашей молодостью. И хорошо, что вы его задали, иначе вы ушли бы от меня с ощущением, будто не раскрыли передо мной сердца и не были со мной откровенны.
- Вы понимаете меня!
- Разумеется. Но на заданный вопрос я ответить не могу.
Вашего отца постигло большое несчастье. Он лишился доверия своего епископа.
- Ведь можно доказать, что обвинения, которые епископ Гожелинский выдвигает против моего отца...
- Епископ Гожелинский не выдвигает против вашего отца никаких обвинений.
-i Как это? - удивился я. - Ведь...
- Прошу меня не прерывать. Торуньская курия ничего не писала в трибунал Священной Роты по поводу вашего отца. Из этого следует сделать вывод, что ваш отец не совершил никаких проступков, не нарушил ни одного постановления, ни одного правила; в противном случае декан трибунала, согласно соответствующим предписаниям, давно уже был бы об этом осведомлен.
Зато неоспорим другой факт: епископ Гожелинский не питает к вашему отцу того доверия, которое необходимо таким людям, как ваш отец, чтобы заниматься своей профессией, столь тесно, столь нерасторжимо связанной с местной курией.
Я был весь мокрый от пота.
Должно ли это означать, что здесь, то есть в Риме, ничего не удастся уладить и все надо решать на месте, в Торуни?
Зазвонил телефон. Священник де Вое поднял трубку.
- Нет-нет! - сказал он. - Мы уже кончаем. Просто разговор наш несколько затянулся. Одну минуточку. - Он извинился и прикрыл трубку рукой. - Вы сейчас свободны? - обратился он ко мне.
- К вашим услугам, разумеется!
- Он сейчас свободен, - сообщил священник де Вое своему собеседнику. Я сразу же его пошлю к вам, монсиньор. Он будет у вас через четверть часа. До свидания. До свидания.
Он положил трубку и дал мне следующие указания:
- Спуститесь, пожалуйста, сейчас же вниз. На площади стоят такси. Скажите, чтобы вас отвезли во дворец Канчеллерия. Там помещаются отделы Роты. Вы подниметесь на четвертый этаж к монсиньору Риго-заместителю декана этого трибунала. Я с ним разговаривал, так как синьор адвокат Кампилли сказал мне, что вы собираетесь посетить монсиньора Риго. Что касается меня, то я, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Не могу даже дать оценки правовой стороны конфликта, поскольку, с точки зрения церковного права, между вашим отцом и его епископом нет конфликта. А теперь поторопитесь. Я-то сейчас располагаю своим временем, ведь в университете каникулы, но Рота еще работает.
Поэтому воспользуйтесь тем, что у монсиньора Риго оказалась свободная минута, и извинитесь перед ним-я виноват, что так долго вас держал. Дольше, чем следовало.
Я склонился к его руке и поспешно вышел. В данный момент меня занимало только одно-как бы поскорее попасть в палаццо делла Канчеллерия; от пьяцца делла Пиллота это было далеко.
Но когда такси пробилось сквозь последний затор автомашин на углу проспекта Виктора Эммануила и палаццо Канчеллерия, все подробности моего визита к священнику де Восу внезапно сложились в единую картину. Пожалуй, я не обольщался относительно позиции отца де Воса; он принял меня у себя, наверху, чтобы подсластить пилюлю, и перевел стрелку на официальные пути Роты, когда понял, что фундамент у моего дела шаткий. Все это было мне ясно. Ясно как день. Меня охватило чувство безнадежности. Однако ни на мгновение я не допускал мысли о том, чтобы не пойти к монсиньору Риго. Не знаю, как объяснить, но если уж человек впряжется, так продолжает тянуть лямку, даже если это безнадежно и бессмысленно.
IX
Я вошел в здание Роты. Швейцар указал мне, как попасть на четвертый этаж. В канцелярию вела огромная лестница с широкими и низкими ступеньками. Поднимаясь по ней, я прикасался к каменной балюстраде, за которой раскинулся великолепный двор. Балюстрада была холодная, меня так и тянуло прильнуть к ней всем телом. Беспокойства я не испытывал-во всяком случае, в гораздо меньшей степени, чем накануне первого визита к отцу де Восу. Мне только хотелось бы лучше подготовиться к встрече с монсиньором Риго, посоветоваться с Кампилли, как вести разговор, чего остерегаться, на что нажимать. Я мало возлагал надежд на предстоящую встречу. И вместе с тем у меня не выходило из головы, что из списка лиц, составленного отцом, остались только двое: священник де Вое и монсиньор Риго.
Я уже знал, какой помощи можно ждать от первого. Если и от второго будет такой же толк, то неясно, что же мне еще остается делать в Риме.
Двор больше не был виден. Внутри здания лестница стала уже и с каждым этажом все круче. Наконец на светлой каменной стене появилась черная эбеновая дверь с большой медной табличкой "Sacra Rota" '["Священная Рота" (итал.)]. Я позвонил. Безрезультатно. Снова позвонил.
Никакого отклика. Я нажал ручку. Дверь была не заперта.
Небольшой вестибюль. В нише за черным столом-служитель, благоговейно складывающий выпуски каких-то ватиканских изданий. Несколько черных кресел-жестких, без обивки. Стены голые. Пусто и по-больничному чисто.
Я сообщил служителю, что меня вызвали к монсиньору Риго.
Ничего не ответив, он встал и пошел по одному из двух коридоров, которые вели из вестибюля. Он не спросил, как моя фамилия, вообще ничего не спросил, поэтому я последовал за ним. Тогда я услышал его голос-вежливый, но явно недовольный:
- Синьор, вы, кажется, у нас впервые. - В голосе звучало скорее сожаление, нежели упрек. - Ждать надо здесь.
Он указал рукой на кресло, ушел и вскоре вернулся.
- Монсиньор просит вас к себе, - сказал он. - Третья комната направо.
Он подвинулся, чтобы пропустить меня, но, пока я не нашел нужной мне двери, не тронулся с места, наблюдая за каждым моим шагом. Я постучал:
- Avanti! ' [1 Войдите! (итал.)]
Я вошел в просторный, обитый зеленой материей кабинет, в котором всего было много-мебели, картин, канделябров и зеркал. Монсиньор Риго, массивный, с большим розовым лицом, лишенным каких-либо характерных черт, чуть тяжеловато поднялся из-за стола. Приветствовал меня он мило. Проще говоряобычно, естественно. В Риме меня так встречали впервые. Без всякой скованности или подчеркнутого радушия, за которым скрывалось холодное безразличие, и без того пристального, недоверчивого интереса, который всегда так раздражал меня.
- Будем говорить по-итальянски или по-французски, как вы предпочитаете? - первым делом спросил монсиньор Риго. - А может, по-латыни?
Он не шутил, а выяснял. Только в веселой, легкой манере.
- У меня нет опыта в разговорной речи на латыни, а жаль, потому что меньше всего ошибок я делаю в этом языке.
- Как приятно, что вы так хорошо знаете латынь. А откуда, если не секрет?
