Джозеф Хеллер - Уловка-22
— Такая записочка. — грустно пробормотал Милоу, — может пустить по миру любого начальника офицерской столовой. Милоу был похож на безутешную вдову, когда шел через все расположение эскадрильи, сопровождая в последний путь картонную коробку с потерянными для него продуктами.
Милоу пришел в палатку Йоссариана специально для того, чтобы еще раз прочесть записку доктора Дейники.
— Я обязан вам выдавать столько, сколько вы попросите. Но почему в записке не говорится, что вы обязаны все это съесть сами?
— И очень хорошо, что не говорится, — сказал Йоссариан, — потому что я вообще это все в рот не беру. У меня же печень не в порядке.
— Ах да, я и забыл, — сочувственно сказал Милоу. — Это, наверное, плохо?
— Довольно‑таки плохо, — весело ответил Йоссариан.
— Понимаю, — сказал Милоу. — Но что значит «довольно‑таки плохо»?
— Это значит, что лучше — вряд ли будет…
— Простите, я, кажется, не совсем вас понимаю.
— …а хуже стать может. Теперь вам ясно?
— Теперь ясно. Но я все же не совсем понимаю.
— Пусть вас это не беспокоит. Пусть уж это будет моей заботой. У меня, видите ли, собственно говоря, нет никакого заболевания печени. У меня только симптомы этого заболевания. Так называемый синдром Гернета‑Флейшакера, вот что у меня.
— Ясно, — сказал Милоу. — А что это такое «синдром Гернета‑Флейшакера»?
— Заболевание печени.
— Ясно, — сказал Милоу и сдвинул свои черные брови с выражением внутренней боли. — В таком случае, — промолвил он, помолчав, — я полагаю, что вам следует быть весьма осторожным в выборе пищи для себя.
— Это верно, — сказал Йоссариан. — Настоящий синдром Гернета‑Флейшакера вылечить не так‑то просто, и я не собираюсь губить свой синдром. Вот почему я никогда не ем никаких фруктов.
— Ага, теперь мне ясно, — сказал Милоу, — фрукты вредны для вашей печени.
— Нет, фрукты как раз полезны для моей печени. Потому‑то я их никогда и не ем.
— В таком случае что же вы с ними делаете? — поинтересовался Милоу и, отчаянным усилием преодолев смущение, выпалил вопрос, вертевшийся у него на кончике языка: — Вы их продаете?
— Я их отдаю.
— Кому? — испуганно вскрикнул Милоу.
— Любому, кто захочет! — гаркнул в ответ Йоссариан.
Милоу испустил протяжный скорбный вопль и отпрянул от Йоссариана. Лицо его посерело и покрылось испариной.
Дрожа всем телом, он рассеянно подергал усы.
— Большую часть я отдаю Данбэру, — продолжал Йоссариан.
— Данбэру? — с трудом ворочая языком, переспросил Милоу.
— Ага. Данбэр может есть любые фрукты в любом количестве, и от этого ему нисколько не становится лучше. Я оставляю коробку прямо здесь, открытой. Всякий, кто хочет, может подойти и взять. Аарфи захаживает сюда за черносливом, потому что, как он говорит, в столовой чернослива не допросишься. Когда у вас будет время, поинтересуйтесь этим вопросом, потому что мне не доставляет удовольствия видеть, как Аарфи околачивается у моей палатки. Ну а когда запас кончается, я прошу капрала Снарка снова пополнить коробку. Нейтли, когда отправляется в Рим, тоже прихватывает с собой фруктов. Он там влюблен в одну шлюху, которая нисколько не интересуется им. У этой красотки целая орава подружек, они постоянно крутятся вокруг Нейтли, и он им всегда привозит фрукты.
— Он продает им фрукты?
— Нет, так дает. Милоу нахмурился.
— М‑да, я полагаю, что это весьма великодушно с его стороны, — заметил он без особого воодушевления.
— Да, весьма, — согласился Йоссариан.
— И главное, я убежден, что это — абсолютно законная операция, — сказал Милоу. — Ведь после того как вы получили эти продукты от меня, они принадлежат вам. Если учесть, что положение с продовольствием тяжелое, я полагаю, эти люди весьма рады таким подаркам.
— Ужасно рады, — заверил его Йоссариан. — Две девки сразу подхватывают ящик, относят его на черный рынок и распродают все дочиста, а потом на вырученные деньги покупают всякие бусы, брошки, побрякушки и дешевые духи.
Милоу заметно оживился.
— Бусы и брошки! Этого я не знал! А сколько там стоит всякая такая галантерея?.. Возьмите меня в партнеры! — выпалил он. В глазах его была мольба.
Йоссариан отверг это предложение, хотя ни секунды не сомневался, что, с помощью записки доктора Дейники получая в офицерской столовой целые грузовики фруктов, они с Милоу смогли бы распорядиться ими наилучшим образом.
Милоу был чрезвычайно огорчен отказом Йоссариана, но с тех пор поверял Йоссариану все свои секреты, проницательно полагая, что человек, не способный обкрадывать любимое отечество, не способен обокрасть и отдельного гражданина. Милоу поведал Йоссариану все свои секреты, кроме одного — местонахождения тайников, которые он вырыл в холме и куда начал прятать денежки, после того как однажды, вернувшись из Смирны с самолетом, полным инжира, узнал от Йоссариана, что в госпиталь приходил сотрудник контрразведки. Для Милоу, который по простоте душевной добровольно взял на себя обязанности начальника офицерской столовой, его новая должность была священной.
— Я даже не подозревал, что мы подаем офицерам мало чернослива, — признался он в первый же день. — Я думаю, это оттого, что мне еще не хватает опыта. Я поговорю об этом с моим шеф‑поваром.
Йоссариан бросил на него злой взгляд.
— С каким еще шеф‑поваром? — сурово спросил он. — Нет у вас никакого шеф‑повара.
— Капрал Снарк, — объяснил Милоу, — он у меня единственный повар, так что я могу его считать своим шеф‑поваром, хотя и собираюсь перебросить его на чисто административную работу. Капрал Снарк, видите ли, натура, пожалуй, слишком творческая. Он полагает, что работа в столовой — это своего рода искусство, и постоянно жалуется, что вынужден проституировать свой талант.
Никто не требует от него таких жертв! Кстати, вы, случайно, не знаете, почему его запихнули в рядовые и он всего‑навсего капрал?
— Знаю, — сказал Йоссариан. — Он отравил всю нашу эскадрилью.
Милоу снова побледнел:
— Что он сделал?
— Он намешал в картофельное пюре несколько сот кусков солдатского мыла, желая доказать, что военные — это каннибалы, не способные отличить изысканное блюдо от явной дряни. Весь состав эскадрильи маялся животами. Боевые операции были отменены.
— Ну и ну! — поджал губы Милоу. — Надеюсь, он осознал, что поступил дурно?
— Наоборот. Он убедился, что был прав. Мы уплетали это пюре целыми тарелками и требовали добавки. Мы все чувствовали, что заболели, но мы и понятия не имели, что отравлены.
Милоу фыркнул от возмущения.
— В таком случае я обязательно переведу этого человека на административную работу. Я не желаю, чтобы подобные вещи происходили в то время, как я заведую офицерской столовой. Видите ли, — признался он серьезно, — я намерен обеспечить личный состав этой эскадрильи самым лучшим питанием в мире. Это действительно достойная цель, ведь верно? Если начальник столовой ставит перед собой иную, более скромную цель, то, мне кажется, он не имеет права вообще занимать свою должность. Не правда ли?
Йоссариан медленно повернулся к Милоу и уставился на него недоверчивым, испытующим взглядом. Он увидел простое, дышащее искренностью лицо человека, не способного на хитрость и коварство, честное открытое лицо с большими глазами, косящими в разные стороны, рыжеватую шевелюру, черные брови и рыже‑каштановые усы. У Милоу был длинный тонкий нос с принюхивающимися влажными ноздрями, причем казалось, что нос его всегда повернут не в ту сторону, куда смотрит его хозяин. Это было лицо человека с цельной душой, для которого сознательно изменить своим моральным принципам — гранитному фундаменту всех добродетелей — так же невозможно, как превратиться в гнусную жабу. Один из этих моральных принципов заключался в том, что в торговой сделке не грешно запрашивать максимальную цену. Он был способен на бурные вспышки благородного негодования, и такая вспышка произошла, когда он узнал, что приходил контрразведчик и разыскивал его.
— Он не вас разыскивал, — сказал Йоссариан, пытаясь успокоить Милоу, — он искал в госпитале какого‑то человека, который, просматривая письма, подписывал их именем «Вашингтон Ирвинг».
— Я никогда не подписываю своих писем именем «Вашингтон Ирвинг», — торжественно объявил Милоу.
— Разумеется, не подписываете.
— Это трюк! Они хотят заставить меня признаться, что я зарабатываю на черном рынке! — дико взвыл Милоу, топорща свои выцветшие усы. — Не люблю я этих типов. Вечно они суют свой нос в дела таких честных людей, как мы с вами. Почему государство не займется экс‑рядовым первого класса Уинтергрином, если оно действительно хочет навести порядок? Этот человек нарушает правила и уставы и постоянно сбивает мне цены.
