Александр Покровский - Кот
– Ушел… кораблик…
– Совсем?
– Ну да… совсем…
– А куда он ушел?
Они разговаривали бы так еще очень долго, если б за спиной у Матвеича не раздался, наконец, дьявольский хохот.
Матвеич обернулся в ужасе, как если б ему предстояло узреть преисподнюю.
И о, счастье!
В ту же секунду он нашел свой корабль.
Алмаз
Знаете ли вы, что такое полная географическая невинность?
Полная географическая невинность - это когда моряк на карте плачет и не может найти Америку.
А высшая степень все той же невинности? Это когда проходим Гибралтар и я говорю сигнальщику: "Вот ведь в точку попали! Слева - Европа, а справа - Африка", - а он смотрит на меня, вытаращив глаза, и говорит одно неприличное слово, которое в обычной, гражданской жизни можно заменить только тремя: "Ладно вам привирать".
А как радовался мой матрос из далекой Сибири, когда он первым понял, что такое "десять в минус десятой степени"?
Он был просто счастлив. У него не было сил сдержать себя, он засмеялся и тут же дал подзатыльник тому своему товарищу, до которого это пока не дошло, после чего он сказал ему: "Ну ты и бестолочь!"
А потом мне прислали Алмаза. У Алмаза в графе "специальность" стояло "киргиз".
И по-русски он знал только два слова: "шестнадцатый склад".
Алмаз был человеком потрясающей доброты и всю жизнь прослужил на камбузе.
А он так хотел быть дозиметристом.
Когда он попадал-таки на свое родное ЦДП, он садился в кресло, и лицо его обретало покой.
Как-то он пришел на моей смене как раз перед докладом в центральный.
А мне до смерти надо было в гальюн.
Я усадил Алмаза перед пультом и сказал, показывая на каштан: "Когда отсюда скажут: "ЦДП!" - ответишь: "Есть, ЦДП!" А если скажут: "Есть, пульт!" - доложишь: "На ЦДП замечаний нет!" - после чего я кубарем слетел по трапу в гальюн.
А центральному захотелось открыть переборочные захлопки.
"ЦДП!" - Алмаз сидел перед пультом, спокойный, как внучатый племянник Будды.
"ЦДП!" - "Есть, ЦДП!" - "Открыть переборочные захлопки по вдувной!" - "Есть, ЦДП!" - сказал Алмаз и отвернулся от каштана. Захлопки он, конечно, не открыл. Он даже не знал, что это такое.
"ЦДП!" - "Есть, ЦДП!" - "Открыть переборочные захлопки…" - так они общались минут пять, пока я пребывал на дучке.
"ЦДП!!!" - орал центральный. "Есть, ЦДП!" - отвечал ему великолепный Алмаз. Наконец центральный не выдержал: "ЦДП! Что у вас там происходит?!" - слова эти были новые, и Алмаз решил, что пора воспользоваться второй частью разрешенной ему фразы: "На ЦДП замечаний нет!"
Как-то с нами пошел доктор из института. Он всех матросиков заставлял проходить психологические тесты, заполнять таблицы. Ночью поднял Алмаза после смены на камбузе таблицу заполнять - крестики-нолики ставить. "Я ничего не знай!" - сокрушался Алмаз. Самым близким для него человеком на корабле был я, и он явился сокрушаться ко мне.
"А что тут знать? - сказал я. - Тут же крестики надо ставить! Вот и лепи!"
Алмаз повеселел и принялся лепить крестики.
"Стой! Ты подряд-то не лепи. Ты их ноликами разбавляй"
Алмаз стал разбавлять. Когда он почти закончил, я его опять остановил: "Парочку оставь. Доктор спит уже? Хорошо! Сейчас ты его поднимешь и скажешь, что как раз в этом месте ты ничего не понимаешь".
Алмаз - человек с юмором, он криво усмехнулся и отправился будить доктора.
О смехе
Всё, что я здесь расскажу о смехе, когда-то уже было сказано.
Великим или мелким. Мыслителем или не мыслителем.
Например, Гоголь считал смех - порядочным человеком.
И это правильно, потому что порядочный человек всегда ко двору.
Мироздания, конечно.
А смех есть великое приобщение к тайнам того же мироздания.
Так говорили древние.
И еще они говорили, что время смеха не засчитывается в жизнь.
То есть уже древние интересовались смехом и пытались понять, разгадать, объяснить и себе и окружающим его феномен.
А действительно - как, почему, отчего? - возникают все эти судорожные всхлипывания, содрогания, встряхивания всего организма?
Они возникают от понимания - это тоже кто-то сказал. Так оно на человека действует, понимание или подсоединение ко Всеобщему Знанию.
А при подсоединении возникает перепад, может быть, напряжения, которое отнюдь не губительно, оно даже полезно, потому что губительно как раз существование вне этого подсоединения и перепада.
И человек вдруг понимает устройство.
Чего угодно.
Что вызывает смех.
Смех посрамляет пафос. Да-да, он его подстерегает и посрамляет. То есть показывает всем его полный срам. А срам у пафоса всегда полный, потому что я нигде не видел незначительный срам пафоса, недосрам или полусрам. Нет! У пафоса всегда срам полный. Как обвал в горах, который не может быть недообвалом или полуобвалом.
Но, посрамляя, смех не уничтожает пафос. Отнюдь.
Он его подстригает, не дает ему разрастись.
Потому что пафос-переросток - это уже пошлость, а пошлость - неправильно понятая ценность (одно из определений).
Значит, смех позволяет пафосу существовать, постоянно указывая на его тщетность в виде некоторого газона, радующего глаз, и тем самым смех делает все ценности правильными.
Если они ценности.
А не какая-нибудь там лабуда.
То есть смех - это правильно. Это хорошо. Это должно быть. Чтобы жить. Чтоб не умереть. Необходимо. Не завтра, а сейчас. Всем. Как воздух. Да. А вы думали? Если вообще думали. Очень. Нужен. Чтоб не вылететь из цепи случайностей, возникающих по вине особого многомерного, многогранного устройства Вселенной.
Когда в него, в это устройство, влезают со своим убогим трехмерным воображением всякие недоумки и пытаются ножницами отхватить от ее, Вселенной, подола кусочек, чтобы выкроить из него свой миф.
И тут появляется смех.
Смех позволяет увидеть себя со стороны и тем оправдать свое существование.
А как по-другому доказать себе, что ты существуешь? Только посмотрев в зеркало, скорчив себе рожу, завопив при этом: "Молчать! Право на борт! Молчать! Право на борт!"
Вот так и возникает смех - великое понимание невеликих вещей.
Пафос и эрекция
В этом мире связано все.
Особенно пафос и эрекция.
А почему?
Потому что в свое время на Олимпе среди красавцев затесался один очень вредный божок.
Его звали Пафос.
Его боялись все, потому что он отвечал за эрекцию.
И он мог лишить этого ценного качества любого бога.
А действительно, что за пафос, если нет эрекции? Кудри, грудь, руки, ноги и прочее - и вдруг без вот этого. Без эрекции. Для чего же тогда кудри и грудь?
Его даже Зевс боялся.
Пафос действовал всегда исподтишка, и всегда все обнаруживалось в самый неподходящий момент.
"Ах ты!.." - восклицал Апполон, открывая в себе подобное недомогание, после чего он начинал вспоминать, что же он такое наговорил в течение дня.
Дело в том, что Пафос терпеть не мог, если кто-то говорит торжественно или велеречиво.
То есть он терпеть не мог ложный пафос.
И какая перед ним разновидность пафоса, ложная или натуральная, - это, извините, тоже решал только он сам.
А потом он делал так: опля! - и бедняга на сегодня свободен.
"Злобный заморыш!" - говорил в таких случаях Зевс, но ничего не мог поделать.
Зевс не мог отменить свой собственный дар.
Ведь именно он наградил Пафоса подобной способностью, потому как громы и молнии - дело хорошее, но всегда хочется чего-то не совсем обычного.
А хотите необычного - получите.
Причем закон распространялся на всех, в том числе и на Зевса (Зевс в этих делах был известный демократ).
Всё это пришло мне на ум, когда ночью позвонил мой давнишний приятель, а ныне министр, скажем, мультуры.
(Слово, конечно, другое, но "мультура" мне как-то нравится.)
– Саня, у меня нет эрекции!
Мои приятели считают меня чем-то вроде медика.
Я посмотрел на часы - было четверть первого.
Вообще-то слово "эрекция" не из лексикона моего министра. То есть дело сложное.
– Давно?
– Со вчерашнего дня.
И тут меня осенило.
– А ты случайно не говорил где-нибудь таких слов, как "святая святых", "долг", "честь", "интересы государства", "нравственные критерии"?
– Говорил.
И я ему рассказал историю с Пафосом.
– Быть не может!
– Может. Это вас услышал Пафос. У нас на Олимпе такое бывает. Особенно если с трибуны сказал слово "нравственность". Сказал - потом баня, бабы, скатился по лестнице, головой о дверь - лишился ума. Сплошь и рядом.
– Иди ты…
– А как же.
– Что делать?
– Сходи в тюрьму.
– Куда?
– А что такое? Что в этом необычного? Сходишь, посмотришь, как там люди живут.
