Григорий Бакланов - Друзья
— Перестань, Витька.
— Нет, я хочу сказать. — Виктор положил ладонь на его руку. И смотрел в лицо любящими, растроганными глазами. — Вот так один, здесь… Андрюша, я все знаю.
Все! И этого я тебе не забуду никогда!
— Знаешь, Витька, если мы еще считаться начнем…
— Я хочу, чтобы когда-нибудь…
— Да перестань!
— Нет, я хочу. Я имею право.
— Имеешь, имеешь.
Чудак Виктор. Из двух возможных — отдавать и брать — приятней отдавать. А он отплатить хочет.
Через две недели, когда минули волнения и Мила была уже дома — ни в лес, ни на речку она пока еще не ходила, целый день лежала с книжкой в саду, — к Медведевым пришла Зина, очень возбужденная.
— Андрей! Нет, ты только пойми меня правильно… Я даже не знала. Оказывается, ты отдал шоферу свои часы?
Андрей брился перед зеркалом, но и с намыленными щеками было видно, как он покраснел.
— Ты тоже не знала? — Зина перехватила Анин взгляд, и голос ее стал разоблачающим. — Вот видишь…
Самое стыдное было то, что он действительно не рассказал Ане. В тот момент, в машине, все было само собой разумеющимся. Но потом чего-то вроде стыдно стало.
Он знал первый вопрос, который Аня задаст: «А он бы отдал за тебя?» Тут Аня была ревнива.
— Почему ты думаешь, что я не знала? — ровным голосом спросила Аня за его спиной.
— Нет, мне показалось. Ты, пожалуйста, Аня, не думай ничего. Просто Андрей как-то нам ничего не сказал…
— Но вот ты же знаешь. Надо думать, не от шофера. И потом, как ты вообще представляешь себе: он, что, должен был посоветоваться?
— Я не знаю, конечно, но все-таки мы тоже… Хотя бы тэт на тэт.
Андрей, выбривавший угол рта, едва не прыснул. Зинино уверенное «тэт на тэт» и еще «жаба грудей» доставляли Ане всегда огромное удовольствие.
— Я все-таки не понимаю, — говорила Аня, и в зеркале за спиной у себя Андрей видел ее смеющиеся глаза. — Часы его, имеет он право дарить кому захочет?
— Нет, ну как же? Если бы он сам… Но ведь и мы тоже в какой-то степени… — Зина была вся в волнении: ей и сказать хотелось, и надо было не сказать лишнего.
Челочка на ее лбу трепетала. — Мы бы тоже как-то участвовали, если б знали заранее. Шофер — конечно… ха-ха… Почему ж ему не взять?
Андрей повернулся от зеркала.
— Мила как?
— Мила, конечно, лучше сейчас. Это я должна прямо сказать.
— Ну вот видишь. Значит, все слава богу.
— Нет, но мы обязательно со своей стороны… — Зина становилась уверенной, по мере того как позиции обеих сторон прояснялись. — Мы непременно, как же так? Мы так не можем. Хотя бы в какой-то мере.
— Слушай, мы ведь поссоримся.
— Нет, мы так не можем.
— Вот и хорошо.
— Нет, нет, Андрей! Как же так? Встань на наше место. Ты встань.
— А сидя можно?
Зина не враз поняла. Не потому, что она вообще трудно понимала, а потому, что мысль и слух ее были нацелены совсем не на шутки.
— Ты все шутишь, Андрей. А я думаю, и ты бы на нашем место не захотел! Если уж так уж, тогда мы ко дню рождения… Вот будет у тебя день рождения, и мы со своей стороны обязательно… Так нельзя. Мы тебе очень благодарны, но мы не хотим быть должны…
— Дурак ты, дурак! — сказала Аня, когда Зина ушла. — А я рада. Если ты мог не сказать мне…
— Перестань!
— Нет, я хочу, чтоб тебе было стыдно. Ты что же, думал, что я…
— Да нет, нет!
— Я-то пойму, потому что я тебя знаю. Но ты! Столько лет прожили вместе — и ты не знаешь до сих пор…
— Ну не обижайся.
— Участвовать пришла… Дочь у нее тоже при участии?
— Знаешь, — робко сказал Андрей. — они ведь отставали здорово. И даже забегали вперед…
— Да? А мне всегда казалось, они точно шли.
— Что ты! Останавливались сколько раз.
— Подумать! И это были самые точные часы в нашем доме.
Она улыбалась. А в душе было больно за него. «И это твой друг! — хотелось сказать ей. — Да что ж его пытали? Каленым железом жгли? Кем надо быть, чтобы позволить ей прийти?»
Она знала Виктора, могла представить, как это обсуждалось. Как Зина пошла сама, потому что он тряпка, а она лучше сумеет сказать. И ему удобно: раз не он сам, значит, ничего не было. В крайнем случае, глаза отведет в сторону.
Но ничего этого она не сказала. Его ей было жаль. Кто еще в целом мире пожалеет его, если не она?
— Только уж как хочешь, но день рожденья твой в этом году отменяется. А то дождемся, что она за ручку поведет тебя покупать часы. В складчину. — И тут Аня позволила себе маленькое удовольствие. — Чтоб ты «встал» на ее место.
ГЛАВА X
Когда на лето вывозили детей в деревню, Андрей говорил: «Ну, полдела позади.
Осталось вернуться». Это первое утро в деревне — а впереди все лето! — казалось бесконечным. Дети выскакивали во двор как в мир. И все в этом мире только начиналось. Еще весенней была листва на деревьях, черными — грядки огородов, а лес — без грибов. За наседками на ножках-соломинках катились желтые выводки пушистых цыплят. Народившиеся за весну телята, отнятые от матерей, недавно выгнаны на молодую траву.
И день, когда снова в школу, был так далек, что можно и не думать.
А потом как-то все быстро свершалось. Ночные зарницы освещали хлебное поле за деревней, а в садах в темной листве — белые яблоки. Цыплята бегали голенастые, с хищными клювами, у телят торчали короткие рога, а из горла рвалось грозное мычание, и глаз посвечивал диким фиолетово-красным огнем. И дети, открывшие за лето не меньше, чем за год узнают из книг, вытянувшиеся, загорелые и как будто похудевшие даже, становились не похожими на себя.
Первое купание дома в ванной смывало с них половину загара. Чистых, с вымытыми головами, Аня рассовывала их по постелям: «Спать!» — и в доме после переезда, после уборки наставала наконец тишина.
Хорошо было проснуться утром, сознавая, что все сделано и впереди до работы еще целый день.
— Рук не чувствую, — жаловалась Аня, с удовольствием оглядывая свое стерильное царство; все в их квартире она любила. — Ты посмотри, как пальцы опухли. Вот буду сегодня лежать целый день, ухаживайте друг за другом.
Но мысль «чем их кормить?» скоро подняла ее на ноги.
— Напеку я вам оладьев на завтрак.
— Ты же хотела лежать весь день.
— С вами полежишь.
Первой из детей в это утро проснулась Машенька. В рубашке до полу, сонная, глаз не раскрывая, протопала босиком к матери в постель. И только бухнувшись под одеяло, обнаружила отца.
— Ты какой жесткий! Все колени об тебя отбила, — говорила она, умещаясь у него под рукой и ерзая недовольно.
Длинноногая стала дочка за лето.
— Не шурши газетой, я спать буду, фу! Она керосином пахнет. Зачем ты ее читаешь?
Спать она, конечно, уже не могла и, раскрыв ясные-ясные глазенки — Анины, только веселые всегда, — занялась любимым делом: начала считаться родинками.
— Смотри, у тебя на плече родинка. И у меня тоже. Мы — родные. И вот, и вот. А этой у тебя нет, ага! Это мамина.
Митя услышал их голоса из другой комнаты и появился в дверях босой, волосы после мытья торчком, жмурится от встречного солнца.
— Про что ты ей рассказываешь?
В кровать лезть стесняется: все же большой. А хочется.
— Лезь к нам, — сказал Андрей.
И Митя тут же забрался под одеяло, под левую отцовскую руку.
— И у Димки этой родинки нет! — кричала Машенька. — Ага, ага! У одной у меня мамина родинка. Мы с мамой — родные. А он — не родной!
Они уже затеяли возню, отталкивая друг друга от отца. Как котята. В ушах звенело от их голосов:
— Пап, скажи ему!
— А чего она?..
Он лежал между ними с газетой в руках. Вообще-то надо было позвонить Немировскому, узнать, как все же дела. Еще вчера, едва вошли в квартиру, телефон потянул к себе. Но удержался. Хорошее не уйдет, беда сама разыщет. А портить себе настроение на ночь… Но проснулся с этой первой мыслью. И что-то опять удерживало.
— Э, нет, драться не надо, сын.
— Да? А ты посмотри, чего она!..
— Но ты же старший. Парень.
А зачем звонить? Сейчас ему хорошо. И пусть так будет.
— Лежат!.. Нет, вы посмотрите на них! Я там боюсь стукнуть, звякнуть: спят, думаю. А они вон что, оказывается… — говорила Аня с веселым ужасом в глазах, стоя в двери. Не было для нее на свете зрелища радостней: отец и дети вокруг него. — А ну марш! Чтоб через пять минут все были умытые. У меня завтрак готов.
Быстро, быстро, как муравьи, перетаскать все из кухни на стол!
После завтрака неожиданно явились Анохины: Виктор и Зина.
— А мы знаете что? Нам вдруг идея пришла. Аня, у тебя есть какая-нибудь ваза? — громко говорила Зина, цветами прокладывая путь к миру. — Мы вдруг подумали: а что, если нам отметить этот день? — …подумал он, — из-за ее спины подал голос Виктор.
— Виктор, не мешай! И вовсе не он это подумал, а я. Аня, дай же вазу. Или ты хочешь, чтоб я так и стояла с цветами в руках, как… как… — И, застыдясь, выговорила наивно: — Как дурочка?
