Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше
Но я и не нуждалась ни в каких необычных идеях. Всё и так оказалось ужасно романтично. По чудесной случайности звонки раздавались всегда в то время, когда я бывала дома, а не в школе, и от этого у меня голова шла кругом.
Когда я не бывала в школе, конечно. Потому что в школу, вопреки всем своим намерениям и ожиданиям тех, кто знал о моей ненависти к Колледжу, я вернулась. В третий понедельник октября, спустя неделю после разговора с Марио.
Таков уж был Марио. Он менял твою жизнь. Запросто. Не агностик,[10] не суеверный, не лишённый воображения, но не слишком драматизирующий жизнь. Если мама, папа, бабушка и Мария не смогли изменить мою жизнь, не сумели тогда убедить меня пойти в школу, то Марио это сделал, потому что не стал разъяснять мне ни философски, ни магически, ни прозаически, ни мелодраматически то, чего я не понимала.
Марио не раскрывал мне концепций. Марио объяснял мне простые вещи. Если я рассказывала ему, как девочки смеются надо мной, он не советовал «не обращай внимания», как предлагал отец, не говорил, как мама, «они просто завидуют тебе, дорогая моя», или же, как рекомендовала Мария, «отплати им той же монетой», и даже не повторял слова бабушки — «деточка, деточка, не плачь как лягушонок!».
Надо ли пояснять, что Марио не советовал мне надавать всем оплеух, как могли бы подсказать Либеро и Фурио. Марио не советовал делать то, что я в своём возрасте могла бы совершить по глупости или незнанию и над чем девочки смеялись бы только ещё больше. Марио выходил во двор Колледжа и сражался вместе со мной.
На третий день пребывания в школе, когда мои одноклассницы учились уже две недели и когда я в третий раз оказалась в центре гадкого хоровода, я сказала Элеоноре, что ем яблоко потому, что у меня редчайшая аллергия на сложные углеводы.
Когда прозвенел второй звонок, все девочки ещё окружали меня, только на этот раз подобно пчелиному рою, слетевшемуся на ложку с мёдом, оставленную на тарелке, и наперебой спрашивали, не хочу ли я стать их сердечной подругой.
Надо ли пояснять, что, отвечая «нет» и по-прежнему называя своей сердечной подругой Ноэми, я не только превратилась в объект её полнейшего обожания, но и сделалась предметом вожделения всех остальных девочек.
Мой третий день в школе, благодаря Марио, оказался самым прекрасным за всю мою школьную жизнь.
С тех пор я больше не останавливала дыхание, чтобы вернуться домой, и не повышала себе температуру, чтобы не ходить в школу.
Теперь, с этой замечательной аллергией на сложные углеводы, я определённо располагала немалым преимуществом по сравнению со всеми девочками. Их отношение ко мне балансировало где-то на грани между благоговением и недоверием, но и в худшем случае оставалось в рамках уважения.
Время от времени я попадала в какой-нибудь переплёт, допуская промах. Но теперь я уже знала, как выйти из положения.
Марио объяснил, что в моей ситуации лучше всего использовать загадочное молчание. Чтобы не споткнуться о какую-нибудь банальность — для меня такую же редкость, какой оказались бы для девочек цветы синьора Паоло, — следовало воздержаться от комментариев, если я чего-то не понимаю.
Если же это непонятное интересно или всё-таки требует какого-то моего участия, тоже лучше помолчать, но запомнить, о чём идёт речь, рассказать ему, и он всё объяснит.
Так я и поступила в случае с телевидением, когда Элеонора вдруг спросила меня, смотрела ли я накануне сериал о принцессе Хико. Из её слов выходило, будто принцесса Хико узнала наконец, что её отец не только не погиб, но и оказался ни больше ни меньше как Хираши — императором Хошикавы.
Открыв рот, она ожидала, что я отвечу. Я состроила гримасу, и, видимо, столь неудачно, что Элеонора, удивлённо подняв брови, начала со вполне логичного вопроса, а именно:
— Но ты вообще-то смотришь этот сериал? — И сразу перешла к главному: — А телевизор-то у тебя есть?
Меня спас звонок, словно огненный ангел.
Марио в тот день очень спешил. Он как раз звонил Руббертелли, чтобы предупредить, что опоздает на занятие.
— Марио. У тебе есть телевизор?
— Ещё бы.
— И что это такое?
— Послушай, Ле, ты что, смеёшься надо мной?
— Нет, а что?
— Не станешь ведь ты уверять, будто у вас в доме нет телевизора?
— Нет.
— Час от часу не легче…
— Это очень плохо, Марио?
— Да нет, ничего плохого… только это же… Подохнуть можно! Да ты понимаешь, это ведь чистое безумие… А я так спешу, что и сказать не могу… Может, в другой раз скажешь Элеоноре, что у тебя есть телевизор?
— Нет.
— Нет, нет… Но это же не вопрос жизни и смерти!
— Только смерти.
— Чёрт побери тебя и того, кто придумал этот вопрос, Ле… Ладно… Давай по-быстрому, однако… Так вот, слушай меня, Ле…
Он помолчал немного, потом заговорил:
— Начнём с формы. Ты хоть представляешь, как он выглядит?
— Ммм… Круглый!
— Ну да. Как футбольный мяч! Пошли дальше, Ле, и давай без импровизаций, потому что мне некогда…
— Извини.
— Леееее!
— Ах да, извини… то есть не извини… я хотела сказать — ладно.
— Видишь, опять у тебя с этими извинениями конца не видно… Ле… Сколько раз я тебе говорил, что никогда не нужно извиняться попусту… Слушать надо, что тебе говорят… Ну ладно, идём дальше… Так вот, телевизор — это такая пластиковая коробка. Прямоугольная. Большая, как духовка. И в ней новости, викторины, фильмы и мультики. А радио у тебя есть?
— Да. Но его слушает только Мария.
— Неважно. Сойдёт. Так вот… Телевизионные новости — то же, что радийные, но тебе не только рассказывают, что происходит на свете, а ещё и показывают всё это. Включаешь в семь вечера и настраиваешься на волну 99,3, потому что в это время идут новости, и представляешь себе всё, что рассказывают. Дальше. Викторины — это такие игры, когда люди должны угадать ответы на вопросы, которые им задаёт хорошо одетый человек. Кто угадает, выигрывает гору денег. Фильмы — это истории, которые тебе рассказывает бабушка, только действующие лица там настоящие. Мультики — те же фильмы, только вместо людей рисунки чуть получше тех, что рисуешь в школе. Ни пуха ни пера, Ле, я пошёл.
— Да, Марио.
— Чао, Ле.
— Чао, Марио. Спасибо.
— Да, Ле…
— Что, Марио?
— Если спросят, видела ли ты принцессу Хико или ещё про какой-нибудь фильм, скажи, что дома у вас параболическая антенна и вы смотрите русское телевидение. А спросят, что показывает русское телевидение, скажи первое, что придёт в голову. Придумай какую-нибудь историю. Чао, Ле.
— Чао, Марио. Спасибо.
— Да, Ле…
— Что, Марио?
— Параболическая антенна устанавливается на крыше. И похожа на печенье марки Туччи, однако не оранжевая, а серая. Но это только если спросят.
— Чао, Ма…
— Подохнуть можно! Я же забыл про рекламу!
— Не беспокойся, про неё мне всё известно.
— Откуда?
— Не могу сказать.
— Почему?
— Обещала.
— Да ладно тебе… Мне-то можешь сказать.
— Не могу. Обещала.
— И с чего бы?
— Дело серьёзное.
— Чёрт побери. Это я тебя научил так отвечать?
— Нет. Мария.
— Сильна твоя Мария.
— Даже слишком, Марио.
— Ладно… Мой совет: если спросят, скажи, что смотришь и русскую рекламу, так будет лучше.
— Хорошо, Марио.
Надо ли говорить, что на следующий день я блистательно вышла из положения. Мне известно, как выглядит телевизор, значит, он у меня есть. Если Сальгари[11] сумел описать тигра Момпрачена, глядя на своего кота, то я сумела обрисовать телевизор, припоминая, как выглядит духовка Марии, и если мои одноклассницы, читавшие Сальгари, нисколько не сомневались, что он когда-то побывал в Малайзии, то не усомнились и в том, что у меня есть телевизор.
Элеонора с облегчением вздохнула, кивнула другим, и те тоже испустили вздох облегчения. В этот день обошлось без сжигания ведьм на костре. Я осталась святой.
Правду я сказала только Ноэми. Она побледнела как полотно и уткнулась лицом в колени. Я подняла её за шиворот, как, наверное, поднял своего кота Сальгари, и объяснила, что ей не о чем беспокоиться, она сама видела, как всё прошло хорошо, они всё проглотили.
Я сказала правду только ей, потому что она — моя сердечная подруга. Ноэми поверила мне и улыбнулась.
— Ладно. Только не нужно мне всякий раз говорить правду, — таков был её ответ.
А вот на следующий день, когда стали выяснять, смотрела ли я всё же или нет фильм про принцессу Хико, состоялся мой триумф. Ни в какое сравнение не идёт с историей про аллергию.
Параболическая антенна и русское телевидение сделали меня слаще ванильной палочки.
Благодаря Булгакову, я преспокойно жила до конца учебного года. В школьном дворе, усевшись вокруг меня на гальке, девочки открыв рот слушали очередную серию, которую я смотрела по русскому телевидению накануне вечером. То есть ту, которую мне поведала накануне бабушка.
