Андрей Бондаренко - Беглец и Беглянка
Старик — слегка подрагивающими тёмными пальцами — расстёгивает верхние пуговицы на своём малахае и что-то ищет в его внутреннем кармане. Находит, вынимает руку из-за пазухи и разжимает кулак: на морщинистой ладони лежит овальный кусок бело-сиреневого халцедона с идеально-ровной плоскостью, из которой «выступает» крохотная фигурка бегущего куда-то северного оленя.
Костька медленно поднимается с берёзового бревна и протягивает — над костром — халцедоновый овал.
— Да, это та самая камея, про которую мне рассказывали, — говорит через полторы минуты пацан. — И на обратной стороне приметная трещинка имеется — раздвоенная…
— К-кто тебе, однако, рассказывал?
— Не торопитесь. Сейчас всё сами поймёте. У меня в кармане тоже кое-что имеется…. Вот, вы мне одну вещь дали, а я вам сразу две возвращаю: и свою, и вашу. Держите…
Ворон садится на прежнее место, на его ладони — кроме халцедоновой камеи — лежит непонятный металлический шестиугольник.
«Сделан, скорее всего, из мельхиора», — рассуждает про себя Олег. — «Или же из какого-то другого хитрого и «долгоиграющего» сплава. Достаточно старенький, слегка потемневший и с глубокими царапинами. По центру шестиугольника выгравирован северный олень, бегущий куда-то. Внизу выбит номер: 104/2…. Хм. Жетон, подтверждающий причастность к некой группе людей?».
— Ага, жетон, однако, — словно бы прочитав мысли Олега, бормочет мёртвенно-бесцветным голосом шаман. — То ли, однако, опознавательный. То ли, наоборот, памятный. Трудно сказать, однако. Я так и не понял. Нам всем тогда, в 1956-ом году, однако, такие выдали. Новенькие, блестящие, с номерами. Типа — именные. Мой номер — «сто девять»…. Где, спрашиваешь, выдали? Не важно, однако…. Путник, — обращается к белёсому мальчишке, — получается, что тебе про камею с оленем Ивнэ Жукова рассказала?
— Да, моя бабушка Ивнэ. Перед смертью. И про камею. И про всё остальное…. А ещё она так сказала: — «Если, вдруг, попадёшь в серьёзную беду, и не к кому будет обратиться за помощью, то сразу же иди в Сиреневый распадок. Он находится севернее посёлка Ключи, недалеко от знаменитого вулкана Шивелуч. Там найдёшь ительмена по имени — «Кутхе Атэс». Попросишь его показать камею с северным оленем. Если покажет, то отдай ему мой именной служебный жетон. А после этого Ворон тебе обязательно поможет. Во всём…».
Над речным берегом повисает тревожная и вязкая тишина.
Олег встаёт с бревна и подбрасывает в костёр сухие ветки, обнаруженные поблизости. Языки пламени тут же оживают и становятся гораздо выше. Глухая тишина сменяется уютным потрескиванием.
— Спасибо, — благодарит мальчишка.
— Уг-гы-ы, — находясь «в образе», негромко отвечает Олег. — Милгымил[11], однако…
— Как, путник, мне обращаться к тебе? — прерывает затянувшееся молчание Костька.
— Зовите, например, Иваном.
— А может, Дарьей, однако?
— Как вы узнали? — путник поражён. — Кто вам рассказал? Или же всё дело в тайных шаманских способностях?
— Нет, однако. Всё гораздо проще…. Сегодня утром нас на полигоне «Кура» остановил «камуфляжный» патруль. Показали, однако, фотографию милой черноволосой барышни, которую зовут — «Дарья Петрова». Мол, на днях сбежала из козыревского Детского дома, и теперь её ищут…. Из камчатских Детских домов — по нынешним мутным Временам — много ребятишек сбегает, однако. Очень много. Но к их поискам армейцев не привлекают. Никогда. Значит, однако, здесь что-то другое. Важное…. Вот, я и соединил одно с другим. Утреннюю информацию. И твоё появление здесь, однако…. Коротко подстригла волосы и осветлила их с помощью аптечной перекиси водорода?
— Да, всё так и было. Подстригла и осветлила. А потом, ещё в Козыревске, (стыдно, конечно), спёрла этот спортивный костюмчик с бельевой верёвки и переоделась. Мне маскироваться — не привыкать, чай, не первый раз в бегах…. Лодка? Случайно её обнаружила, когда уже выходила из Ключей вдоль русла Камчатки: стоит себе не привязанная в заводи, возле самого берега, вёсла лежат на дне. Пусть, думаю, усталые ноги немного отдохнут, а руки, наоборот, поработают. Мобильность дополнительная, опять же…. Почему пристала на ночёвку именно к этому берегу? А на противоположном, как выяснилось, размещены подозрительные развалины. Мрачные и хмурые все из себя. В таких, говорят, запросто могут обитать всякие Призраки и Привидения…. Бр-р-р! Страшновато. По мне, так ночевать в лесу — гораздо безопаснее…
«Надо же, девчонка», — мысленно восхищается Олег. — «Отвязанная, судя по всему, раз ей в бегах находиться не впервой. Только больно, уж, болтливая. Вон, как языком бойко чешет. А ещё и Приведений с Призраками опасается. Девчонка, одним словом. Но симпатичная. Ямочки, понимаешь, на щеках…».
— Ай! — торопливо вскакивая на толстый берёзовый пенёк, вскрикивает Дарья. — Там мышь! — указывает рукой. — Огромная! Только что забежала за корягу…
— Гав! — незамедлительно бросается в нужном направлении Найда. — Гав! Гав!
— Хрум-хрум-хрум, — раздаётся из-за трухлявой коряжины через несколько секунд.
— Она, что же, съела мышку?
— Ага, слопала, однако, — невозмутимо подтверждает Костька. — Причём, с превеликим удовольствием. Обычное дело, однако, для самоедской собаки…. Значит, Дарья, Даша?
— Конечно. И никак иначе. А в Детском доме меня все «Дашутой» называли.
— Как-то, Дашута, не похожа ты на девицу из детдома, однако. Ни по манере поведения. Ни по построению речи. Ни по вежливости, однако…. Что скажешь?
«Верно подмечено», — соглашается с шаманом Костька. — «Детдомовские ребята, они на лесных волчат здорово похожи. На тех, которые знакомы с регулярным голодом и прочими мрачными обстоятельствами. Постоянно скалятся. Сквозь зубы сплёвывают. Косо посматривают…. Да и молчаливые они все — поголовно. А если и говорят, то, в основном, с использованием классических матерков и полублатного сленга…. На кого похожа эта славная девчонка? На молоденькую барышню из приличной и обеспеченной семьи. Вот, на кого…».
— Я только три с половиной месяца прожила в «пятьдесят втором» Детском доме, — тяжело вздохнув, признаётся девчушка. — Вернее, пряталась я там. Под чужими именем-отчеством-фамилией. Никакая я ни «Дарья». Да и ни «Петрова». Так, вот, получилось. А теперь, увы, снова пришлось в побег отправляться…. Впрочем, так «Дашей» меня и называйте. Привыкла я уже. Да и не хочется о прошлой жизни — лишний раз — вспоминать. Страшно, честно говоря…. Поможешь, дедушка Ворон?
— В чём, однако?
— Спрятаться мне надо. Очень надёжно. А ещё лучше — покинуть Камчатку на долгое время. Но не навсегда…
— Помогу, однако, — помолчав, произносит старик. — Как не помочь? А ещё ты меня и дедушкой назвала. Причём, несколько раз.…. Дедушкой? Странно, однако, слышать. И непривычно. Но очень приятно…. Рассказывай, Дашутка. Всё-всё рассказывай. Сперва — про Ивнэ. Когда она умерла? Как? От какой болезни? Что поведала тебе перед смертью? А уже потом, однако, и про всё остальное расскажи. Про жизнь свою. Про родителей. Про Детский дом. Про врагов, однако…. Договорились? И на «ты» ко мне обращайся. Как между своими, однако, и полагается.
— Всё рассказать? — сомневается Даша. — Можно, конечно. Только, вот, ваша…, извини, твоя спутница…
— При Красаве можешь говорить всё, однако. Я верю…э-э-э, этому человеку, как самому себе.
— Красава?
— Ну, да, — улыбается Костька. — Что, имечко не нравится?
— Нравится, — непонятно посматривая на Олега, заверяет девчонка. — Хорошее имя. Замечательное. Нередко встречается у коряков. Особенно у прибрежных…. Так как? Рассказывать?
— Давай, однако.
— Только пообещай, дедушка Ворон, что не будешь излишне волноваться. Не надо…. Обойдёмся без дурацких инфарктов. Хорошо?
— Неплохо было бы, однако. Обещаю.
— Про бабушку Ивнэ все уже давно забыли. Знали, что она родила мою маму в 1960-ом году, в Москве, определила в интернат при КГБ СССР, а после этого исчезла…
— Подожди-ка, д-девонька, однако, — громко сглотнув слюну, просит Ворон. — Когда, говоришь, р-родилась твоя мама?
— Семнадцатого июля 1960-го года, дедушка.
— Действительно, однако, дедушка. Продолжай, внученька. Продолжай, родимая…
— Мама выросла. Окончила Высшую школу профсоюзов. Встретила папу, полюбила его и вышла замуж. Потом их отправили работать — по профсоюзной линии — в Петропавловск-Камчатский: мама, как-никак, имела непосредственное отношение и к корякам, и к ительменам…. В 1985-ом году родилась я. Потом началась Перестройка. Родители ударились в бизнес: грузовые и морские перевозки, торговля продовольствием, спиртным и товарами народного потребления, строительство. Начинали, как водится, со скромного кооператива, а потом доросли и до трёх крупных разнопрофильных компаний, про которые и в краевых газетах частенько писали…. А два с половиной года тому назад к нам приехала бабушка Ивнэ. Вернее, прилетела. Как снег на голову, без предупреждения. Умирать, по её же собственным словам, прилетела. Рак поджелудочной железы — совсем и не шутка…. Ей уже совсем мало оставалось, всего-то три недели. Мама и папа были плотно заняты своим бизнесом. Поэтому с бабушкой я, в основном, сидела. Ивнэ рассказывала, а я слушала. Слушала и запоминала…. Оказывается, она всё это время, начиная с 1961-го года, проработала русской разведчицей. На Алеутских островах, штат Аляска, Соединённые Штаты Америки. Там располагается какая-то жутко-секретная американская военная база. Вот, она там и трудилась. Сперва старательно вживалась («по легенде»), в среду местных алеутов. Потом устроилась на работу при базовой кухне. Для начала — посудомойкой. Потом — помощницей повара. Несколько раз выходила замуж. Последний раз (для пользы дела), за американского офицера. Только детишек у неё больше не было. Информацию об американской базе все эти годы старательно собирала и передавала — куда надо…. А потом, как я уже говорила, началась «горбачёвская» Перестройка. И всё. Никому заслуженная разведчица стала не нужна. Даже все каналы связи перестали работать. Свинство и скотство самое натуральное…. От расстройства, как я думаю, бабушка Ивнэ и заболела. Трудно жить с такими тяжкими думами, мол: — «Как же жизнь быстро прошла. Как же быстро. И бездарно, если смотреть правде в глаза…». Она и в Россию прилетела по своим американским документам, получив — в официальном порядке — трёхмесячную туристическую визу. Мол, Ахсину-х Томпсон, американская подданная…. Дедушка, ты плачешь?
