Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин
Нет? Ну что ж. Он, кажется, не слишком удивился. Встал, чтобы тотчас уйти, но как истинный коммивояжер, истративший драгоценные двадцать минут на возможного покупателя, вежливо дал мне понять, что я напрасно не принял его предложения. Уже в дверях он на минуту задержался. Не знаю ли я какую-нибудь киноактрису? Он подрабатывает продажей нового крема для лица, специально против пересыхания кожи от студийных юпитеров. Им пользуются все голливудские звезды, но в Европе крем пока совершенно неизвестен. Если бы нашлось пять-шесть местных актрис, которым можно порекомендовать его, они бы получили бесплатные образцы, а в будущем поставки за пол цены.
После минутного колебания я дал ему адрес Салли. Сам толком не знаю, зачем я это сделал. Отчасти, конечно, чтобы избавиться от юнца, который, кажется, готов был снова усесться и продолжить беседу. А может, и со злости: от Салли не убудет, если она поболтает с ним часок-другой — ей же нравятся предприимчивые мужчины. А может, ей даже перепадет баночка крема, если он вообще существует. А если парень выклянчит у нее двести марок, то тоже не велика беда. Хотя вряд ли она поддастся на его уговоры.
— Как бы то ни было, — предупредил я его, — не говорите, что это я вас послал.
Он усмехнулся и сразу согласился. Наверное, он как-нибудь объяснил себе мою просьбу, поскольку ничем не выдал своего недоумения. Он вежливо приподнял шляпу и удалился. К следующему утру я совершенно забыл о его визите.
Через несколько дней Салли позвонила мне. Звонок отвлек меня от урока, и я был не очень-то любезен.
— Это ты, дорогой Кристофер?
— Я.
— Послушай, ты не можешь сейчас же прийти ко мне?
— Нет.
— О! — От моего отказа Салли, видимо, оторопела. Последовала короткая пауза, потом она предположила тоном непривычного смирения:
— Наверное, ты ужасно занят.
— Да, занят.
— В таком случае, ты не очень рассердишься, если я сама загляну?
— Зачем?
— Дорогой, — голос Салли звучал совсем обескураженно, — я не могу объяснять по телефону… Дело правда серьезное.
— А, понимаю, — я попытался вложить в свой ответ как можно больше издевки, — еще одна статья в журнал.
И все же, как только я произнес это, мы оба расхохотались.
— Крис, ты паскудник. — Голос Салли зазвенел колокольчиком, но она тут же осеклась: — Нет, дорогой мой, поверь мне, на этот раз все очень серьезно, поверь мне, правда. — После паузы она остановилась, потом с чувством добавила: — Ты единственный, кто может мне помочь.
— Ладно, ладно, — я почти оттаял. — Приходи через час.
— Дорогой мой, начну с самого начала, хорошо? Вчера утром позвонил один человек и спросил, нельзя ли зайти ко мне. Объяснил, что он по очень важному делу, и, поскольку он знал мое имя и все прочее, я, конечно, сказала: «Пожалуйста, приходите сейчас же…» И он пришел. Представился Раковским — Павлом Раковским, европейским агентом «Метро Голдвин-Мейер», и сразу заявил, что у него ко мне деловое предложение. Сказал, что они ищут актрису-англичанку, говорящую по-немецки, на роль в комедийном фильме. Снимать будут на итальянской Ривьере. Расписал все жутко убедительно: назвал режиссера, сценариста, даже оператора и постановщика не забыл. Я, конечно, ни о ком из них слыхом не слыхивала, но решила, что удивляться тут нечему. Наоборот, так даже правдоподобнее, ведь для того чтобы наврать, большинство выбрало бы знаменитостей, на которых то и дело натыкаешься в газетах. В общем, он сказал, что теперь, после встречи со мной, убежден — лучшей претендентки на роль не найти, и он практически обещает мне ее, если пробы окажутся успешными… Сам понимаешь, я ужасно загорелась и спрашиваю: а когда начнутся пробы? Он говорит, это долгое дело, поскольку ему предстоит вести переговоры со студией…
Потом мы стали разговаривать о Голливуде, он рассказывал всякие байки, вычитал небось в разных киношных журналах, хотя я почему-то уверена, что он знает их не понаслышке. Потом стал объяснять мне, как делаются звуковые эффекты и прочие киношные трюки, мне было действительно ужасно интересно, видно было, что он поработал не на одной студии. В общем, когда мы покончили с Голливудом, он пустился рассказывать мне об Америке, о своих знакомых, о гангстерах, о Нью-Йорке. Оказывается, он только что оттуда, и весь его багаж на таможне в Гамбурге. Я еще раньше удивилась, что он так бедно одет, но раз он прямо с самолета, это вполне естественно, так я решила…
А теперь обещай, что не будешь смеяться, Крис, иначе я просто не смогу рассказывать дальше. Он вдруг набросился на меня, и мы начали заниматься любовью. Поначалу я ужасно разозлилась, что за манера — смешивать дело с удовольствием, но потом сдалась: он был очень привлекательный, в русском стиле… В конце концов он пригласил меня пообедать, мы отправились к Хорчеру и съели там потрясающий обед — лучшего я в жизни не едала, хоть одно утешение. Но когда принесли счет, он сказал: «Кстати, дорогая, не можешь ли ты мне одолжить триста марок до завтра? У меня с собой одни доллары, мне надо зайти в банк поменять». Я, конечно, одолжила ему, как назло, в тот вечер у меня было много денег… А потом он сказал: «Давай закажем шампанского, отметим твой контракт». Я была не против, видно, к тому времени изрядно захмелела, и когда он предложил мне провести с ним ночь, не раздумывая согласилась. Мы пошли в один из небольших отелей на Аугсбургерштрассе — названия я не помню, но я его найду легко. Дыра еще та… В общем, я смутно помню, как закончился вечер.
Только наутро, пока он спал, я смогла спокойно все взвесить и сообразить что к чему и подумала: тут дело нечисто… Вечером я не заметила, какое у него белье, а тут буквально пришла в ужас. Важный киношник ведь должен носить шелковое, правда? Ну, а это было из чего-то невообразимого, типа верблюжей шерсти или вроде того, словно он призанял его у Иоанна Крестителя. А галстук у него был заколот самой обыкновенной металлической булавкой, какие продаются на каждом углу. Не в том дело, что вещи были потрепанные, видно было, что это просто барахло…
Я только решила выскочить из постели и пошарить у него в карманах, как он проснулся. Ну, заказали мы завтрак… Не знаю, может, он думал, что я безумно влюблена и ничего не замечу или просто не желал больше притворяться, но наутро это был совершенно другой человек — самый обыкновенный уличный бродяга. Джем он ел с ножа и, конечно, обляпал всю кровать. И еще с ужасным хлюпающим звуком высасывал желток из яйца. Я не могла удержаться от смеха, а он нахмурился и начал хамить… Потом сказал: «Я хочу пива!» На что я ответила: «Ну и что, позвони и закажи». По правде говоря, я стала его побаиваться. Он злобно сверкал глазами — прямо дикарь какой-то. Я решила, что он просто сумасшедший и лучше ему во всем потакать. А он, видно, подумал, что я дала прекрасный совет, позвонил в ресторан и долго разговаривал, потом совсем рассвирепел, потому что они, видите ли, отказались принести пиво в номер.
Теперь-то я понимаю, что он все время водил меня за нос, просто играл и делал это очень ловко. Но тут я была слишком напугана, чтобы на все обращать внимание. Мне показалось, что он чего доброго убьет меня из-за того, что ему не дали пива… Однако он просто сказал, что придется ему одеться и самому сходить вниз за пивом. Я согласилась. Ну, ждала и ждала, а он все не приходил. Тогда наконец я позвонила и спросила горничную, не видела ли она его. Та говорит: «Видела, господин уплатил и ушел час назад… Он просил, чтобы вас не беспокоили». Я так удивилась, что просто сказала: «Хорошо, спасибо…»
Смешнее всего, что я к тому времени окончательно уверилась в том, что он полоумный, и мне даже в голову не пришло, что он просто мошенник. Может, именно этого он и добивался. Во всяком случае, он оказался не таким уж полоумным. Заглянув в сумку, я обнаружила, что он прикарманил все мои денежки, как, впрочем, и сдачу от трехсот марок, которые я одолжила ему предыдущей ночью… Этот мерзавец видно решил, что я постесняюсь пойти в полицию. Вот что меня больше всего бесит. Ну ладно, я ему докажу, что он ошибается…
— Послушай, Салли, а как этот молодой человек выглядел?
— Примерно твоего роста, темноволосый, бледный. Явно не урожденный американец, говорит с акцентом…
— Ты не помнишь, не упоминал ли он человека по имени Шраубе, проживающего в Чикаго?
— Постой, постой… Ну конечно, он много рассказывал о нем. Но откуда ты знаешь, Крис?
— Понимаешь, тут такое дело… Я должен кое в чем тебе признаться… Не знаю, простишь ли ты мне когда-нибудь?
В тот же вечер мы отправились на Александерплатц. Разговор получился еще более фантастическим, чем я представлял. По крайней мере для меня. Салли если и ощущала неудобство, то никак его не показывала, разве что иногда у нее подергивалось веко. Она описывала все приключение двум полицейским, вооруженным очками, так невозмутимо, с такими подробностями, будто пришла просить, чтобы разыскали ее пропавшую болонку или зонтик, забытый в автобусе. Поначалу полицейские — оба, очевидно, почтенные отцы семейств — казалось, вот-вот лишатся самообладания. Они излишне часто тыкали ручки в фиолетовые чернила, неуверенно возили по столу локтями, прежде чем занести услышанное в протокол, разговаривали сухо и отрывисто.
