Маргарита Симоньян - В Москву!
— Да ты с ума сошла! — воскликнула Нора. — Мы за ручки даже не держались!
— Ладно, кому другому расскажи. А то я тебя не знаю. Не боись, я никому не скажу. Не хочешь рассказывать — не рассказывай. Тогда помоги мне придумать, как назвать автора письма. Степан Хуторской подойдет, как считаешь?
— Перебор. Умные догадаются, что письмо ненастоящее.
— Умные нашу газету не читают, — ответила Маруся. — А я хочу свалить пораньше. Мы сегодня с Бобом в кино идем на «Титаник».
В это время к Шмакалдину пришло вдохновение. В пустой строке про губернатора он написал:
По-крестьянски мудр и взыскателен. Природа щедро одарила его проницательностью и юмором, а мать — потомственная казачка — честностью и трудолюбием. Все хитрости людские он видит как-то поособому, изнутри. От детства у него два пристрастия: работа с утра до вечера и книги. Другого времяпрепровождения за ним не замечалось.
Был еще в «Вольной Ниве» главный обозреватель — гордость ее и краса. Чтобы было понятно, почему потом все сложилось так, как сложилось, и не могло сложиться иначе, нужно о нем рассказать подробнее.
Главный обозреватель один занимал отдельную комнату с живописнейшим видом на очередь у анонимного кабинета. Он восседал над столом в галстуке с русским орлом. На грудь был нацеплен красный значок, и хитро блестел зрачок.
Пронырливый сорокалетний Вася Пагон только что завершил восемь свежих материалов про сионизм. Невозможно не привести отрывки хотя бы семи.
Для начала Пагон отозвался на письмо от читателя:
«Этот, с позволения сказать, читатель просит редакцию разъяснить, кто такие сионисты и какой их процент проживает на Кубани. Как узок кругозор этого человека!»
Дальше шел доходчивый экскурс в историю сионизма:
«Однажды Ротшильд собрал своих родственников, и в тайном сговоре они решили создать свою партию. Это и есть сионизм. Наполеон говорил маршалу: «Я бы не рад воевать с Россией, да Ротшильды велят».
Третья была про русских:
«Пока русские убивали русских, выиграл сионизм. Но русский народ нашел в себе силы противостоять силам зла. Тогда во главе его стал державник, с именем которого у народа связаны лучшие воспоминания. Это И. В. Сталин. Да, репрессии были. Но делал это не Сталин, а сионисты — от ярого масона Троцкого до самопровозглашенца Бухарина».
Четвертая вытекала из третьей и называлась «Сталин о сионизме». Она состояла сплошь из того, что Пагон называл цитатами позднего Сталина:
«Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. И мое имя будет оболгано, оклеветано».
Пятым шло интервью Васи Пагона с начальником отдела межнациональных связей. Тут сионисты почти не упоминались, зато в лиде было написано:
«Удельный вес лиц кавказской национальности в сальдо миграции сократился на 30 процентов, и это — заслуга губернатора».
За лидом шло само интервью:
Вася:
Наверняка миграционные процессы порождают целый комплекс проблем — социальных и политических?
Начальник:
Несомненно, порождают.
Вася:
Согласитесь, мигранты занимают рабочие места коренного населения?
Начальник:
Безусловно, занимают.
Шестым было эссе «Я не шовинист. Я просто русский человек».
— Вглядимся: кто пропагандирует голубых? Нерусские. Кто пытается легализовать проституцию? Опять нерусские. Кто русскую землю распродает-разворовывает? Вновь они. Случайность? Нет, закономерность! Сионократические СМИ обрушивают на молодежь потоки крови, насилия и секса.
А седьмым — обращение к молодежи края под названием «Молодые, опомнитесь!».
— Вы, молодые, уже вдоволь хлебнули человеконенавистнической политики сионократов, и многие начинают прозревать. Спасут Россию только молодые русские патриоты.
В обращении Вася Пагон призывал наказать всех краевых сионистов, подвергнув их повешению от трех до пяти секунд или расстрелу резиновыми пулями. Подшивки газеты «Вольная Нива» в библиотеке им. Пушкина по сей день хранят эти призывы, и прямо так там и написано: резиновыми пулями.
Рядом с воззванием шел список сионократов и курощупов — слова, известного только Васе и губернатору. В некоторых курощупах было несложно узнать Васиных бывших соседей, несговорчивых знакомых девушек, жадных работодателей и других персональных врагов.
Вася Пагон был не только самым известным журналистом края, не только любовником губернаторовой любовницы, не только последним мерзавцем. Дела обстояли хуже: он был властителем дум. Читая его заметки, вырастал, например, Толик Воронов, добрый и умный воспитанный мальчик, начинающий фашист.
Толик имел все шансы стать неплохим человеком, но однажды он прочитал в «Вольной Ниве» интервью, которое один бедный российский еврей взял у одного богатого российского еврея. Пагон нашел это интервью в центральной московской газете и перепечатал в «Вольняшке».
Бедный еврей говорил богатому: «Впервые за тысячу лет мы получили реальную власть в этой стране», — имея в виду Россию. А богатый еврей ему отвечал: «Евреи умеют проигрывать и подниматься снова. А даже самый талантливый русский не держит удар. Они после первого проигрыша выпадают из игры навсегда».
Два этих еврея как будто нарочно хотели позлить Толиков всей страны.
У них получилось — Толик Воронов остолбенел. В пути у него помутнелось в глазах, как говорится. «Удар мы не держим, — прошипел он вслух и стукнул кулаком в стену. — Мы вам покажем, как мы удар не держим. Мало вам не покажется!»
Бывает один человек — бац! — и в секунду становится другим. Вот это и случилось тогда с Толиком Вороновым.
Потом он пошел учиться на журналиста и устроился в «Вольную Ниву» — на подхвате у Васи Пагона. В свободное время Толик изучал чеченский язык, занимался вольной борьбой и спал с Норой.
Нора села к своему столу, заваленному «Космополитеном», и быстренько дописала статью про Бирюкова. Статья была вполне в стилистике «Вольной Нивы». Там было и про «слетевшихся на Кубань невесть откуда взявшихся шустриков», и про «демонократию», и про «строят себе дворцы с золотыми унитазами, ездят на мерседесах, в то время как простым людям нечего есть».
Нельзя сказать, чтобы Нора разделяла взгляды газеты, в которой работала, но и нельзя сказать, чтобы она их не разделяла. Она вообще об этом не думала.
Шмакалдин пробежал заметку глазами наискосок и ее отверг.
— Это нам не подходит, — сказал он. — Не ложится в нашу редакционную политику.
— Почему не ложится? — возмутилась Нора. — Олигарх купил совхоз, построит там дворцы, людей выгонит, это разве не ложится? У нас же патриотическая газета!
— Говорят тебе, губернатор проект Бирюкова поддержал. И нечего тут обсуждать!
— А как же гражданская миссия, нерушимые принципы? Вы же сами нас учите!
— Одно дело — нерушимые принципы, а другое дело — жизнь. Запомни это навсегда, деточка, — ответил Шмакалдин.
Пятая глава
Дети из деревни Пупки всегда знали, что, когда вырастут, станут алкоголиками, но на всякий случай мечтали стать космонавтами.
Такой анекдот«Барышни, смывайте свое дерьмо», — гласила надпись, сделанная черным маркером на стене женского туалета. Ниже кто-то дописал сиреневой помадой: «Принцессы не какают». Солнце сочилось сквозь замазанное краской окно — замазали, чтобы маньяки, которых вокруг наверняка полно, не подглядывали за принцессами в процессе.
Общежитие номер два, вечно полное надежд и не знающее разочарований, провожало минувшие сутки.
В комнате триста пятнадцать было, как обычно, сыро. На столе на газетном обрывке валялся высохший кусочек колбасы, стояли грязные чашки с заваренными по четвертому разу чайными пакетиками. На книжных полках в беспорядке лежали библиотечные учебники, много Борхеса, чуть-чуть Маркеса и весь Достоевский. На книжки было навалено много разного хлама.
У шкафа висела Памела Андерсон с засиженной мухами грудью. Пол в комнате считался паркетным, но был скрыт под слоями утоптанной грязи.
Здесь жили Толик, Димка и Педро и примкнувшая к ним Нора. Нора училась заочно, общежитие ей не полагалось. Но за десять рублей в месяц и коробку конфет по случаю вахтерша делала вид, что Нору она не видит.
Толик много учился, Димка много читал, а Педро бренчал на раздолбанной желтой гитаре, настроить которую было нельзя, но можно было не слушать. Нора варила по вечерам жиденькие супы и плела фенечки из разноцветного бисера.
