Кармело Сардо - Сорняк
Каждый вечер, каждую ночь, ворочаясь перед сном на скрипучей, неудобной койке, я спрашиваю себя: а что, если бы в то лето я не вернулся на Сицилию? Пошла бы моя жизнь иначе, если бы я снова отложил свой приезд? Превратился бы я в преступника, в чудовище, каким являюсь? Точнее, каким был давным-давно? Я использую прошедшее время, поскольку тот период моей жизни и тот человек, каким я был, кажутся мне погребенными в воспоминаниях.
Возможно, я все равно стал бы преступником. От судьбы не уйдешь. Здесь, в тюрьме, я познакомился со многими заключенными, и у каждого была своя философия жизни. Но особенно мне запомнился один трапаниец, сказавший как-то раз: “В чем моя вина, коли я родился в семье преступников? Какое будущее могло меня ждать? Родись я в семье английской королевы, разве закончил бы я жизнь на нарах? Но семью не выбирают, это судьба!”
Кто знает. Вполне вероятно, мы сами делаем все, чтобы свершилось предписанное судьбой? Над этим стоит поразмыслить, и философствование облегчает участь человека, обреченного умереть в заключении. За годы тюрьмы я изучил многие вещи. А сколько еще мне предстоит прочесть и узнать!
Помню и другого заключенного, сицилийца, как я, он иронично спросил меня на нашем общем диалекте: “И к чему тебе вся эта философия? Разве мыслями сыт будешь?”
И он по-своему прав. Однако философия помогает, еще как помогает! Она помогает распутать клубок мыслей и действий, разобраться в них, увидеть жизнь в перспективе, осознать, что не всегда поступаешь правильно. Но прежде всего размышления позволяют заглянуть внутрь себя, измениться, понять других людей и другие ценности. Есть опасность впасть в излишний догматизм. Я боюсь людей, которые оправдывают себя каким-либо учением, логикой или теорией. Логика должна основываться на правде жизни и снимать противоречия. Каждое учение следует принимать осмысленно, а не слепо. Те, кто оправдывает себя постулатами теории, часто оказываются сообщниками по преступлению. Мы можем оставаться самими собой, меняясь и смотря по сторонам. Мой уважаемый учитель, профессор Джузеппе Ферраро из Неаполитанского университета имени Фридриха II, человек, которого я искренне люблю и ценю, объясняя мне платоновский миф о тенях в пещере, научил меня критически осмыслять окружающую действительность. Не обманываться видимостью.
Возвращение на Сицилию
Дома меня встретили радушно. Родные в самом деле были счастливы меня видеть. Даже отец, который обычно не давал мне спуска, на этот раз смягчился. Правда, когда братья сообщили ему, что часы “Ролекс” у меня на запястье – из чистого золота и стоят бешеных денег, он превратился в привычно строгого отца:
– Не стыдно тебе носить такие часы? Ты ведь сын простого рабочего. Что ты пытаешься доказать? У кого ты их украл?
В общем, он продолжал говорить те глупости, которыми часто сыплют отцы, особенно если они фанатичные коммунисты.
– Я предприниматель, – ответил я.
– Предприниматель? И чем же ты занимаешься?
– Я хозяин крупного ресторана в Гамбурге!
Отец рассмеялся, но, поняв, что это не шутка, замолчал. Такая новость стала для него неожиданностью. Он пошел в соседнюю комнату и позвонил Фофо. Мой друг, как всегда, выбрал самую правильную стратегию. Когда отец спросил, чем я все-таки занимаюсь в Гамбурге, Фофо ответил, что лучше выяснить это у меня самого. И отец понял: Фофо никогда не выдаст меня, он мне настоящий друг, а не нянька. Однако отец заставил Фофо подтвердить, что я на самом деле владею рестораном. Фофо сказал, что это истинная правда и пусть отец сам, лично убедится.
Отец не находил слов.
Я не переставал удивлять его, и он досадовал на то, что я всегда поступал по-своему. С тех пор отец больше не пререкался со мной. Никогда.
Лето 1986 года я провел в компании своих друзей, и это было прекрасное лето. Мы плавали, ловили рыбу и сразу жарили ее на гриле, почти каждый вечер. Но скоро, стоило мне появиться в центре городка, меня стали осаждать знакомые и просить денег. От них не было отбоя, а отказать я не мог. Другу, с которым мы не виделись вечность и который влез в долги, пытаясь открыть свое дело, я дал пятьдесят миллионов лир. Другие занимали миллионов по пять – десять. В итоге лишь за месяц я раздал около ста миллионов лир.
Я решил больше не показываться на людях и заперся дома, но тут меня начала преследовать родня: они требовали, чтобы я подумал о своем будущем. Хотели сделать из меня торговца рыбой. Я представил, что придется вставать в четыре утра и вкалывать по двадцать часов в сутки в холодильной камере. Родственники даже слушать меня не желали, им в голову не приходило, что я хочу вернуться в Германию. Но я-то уже определился: вот закончится лето, и уеду в Гамбург.
Жизнь на Сицилии, казалось, была не для меня. Да, это земля сочных и ярких красок, насыщенных вкусов, запахов – но что она может предложить молодому человеку? Ничего. Разве смог бы я прожить в городишке с одним кинотеатром и бильярдным залом? Я не выдержал бы без бассейна, сауны, теннисного корта, мощных машин, красивых женщин и игрового азарта. Нет, жизнь на Сицилии подобна смерти. Я любил свою семью и готов был отдать за них жизнь, но не позволил бы пленить свое тело и разум прозябанием в Казамарине.
Но именно в то жаркое лето в городке произошли убийства. Тогда меня это не особенно заинтересовало, но поразил тот факт, что все убитые носили фамилию Резина.
Позднее мне все стало ясно.
Женитьба Тино
Каждый сидел за отдельным столом со своей родней. Наши взгляды встретились. Гул голосов, музыка – народ пел и танцевал. Я, Манчино и Гроссо подняли бокалы за нашу дружбу и произнесли беззвучно, лишь шевеля губами, школьную клятву верности.
Я поставил бокал на стол, обернулся и посмотрел прямо в глаза отцу. Он покачал головой: он догадался! Только он понял нашу тайную клятву. Боже мой, он всегда относился ко мне как к мальчишке. Не знаю, какие мысли вертелись у него в голове, но отец понимал, что мы с Манчино и Гроссо храним свои секреты. Впрочем, мы втроем всю жизнь были не разлей вода. Наши отцы всегда чуяли, что мы в сговоре: когда нас допрашивали после очередной проделки, мы с невинным видом твердили одну и ту же версию истории. И даже побоями от нас ничего не могли добиться. А после мы частенько смеялись над полученными синяками – наша шкура просто пестрела лилово-черными подтеками.
Постепенно суровым родителям прискучило колотить нас. Они пытались помешать нам видеться друг с другом. Но от этого наша дружба только крепла. Каждый раз, когда отец спрашивал, с кем я шатался, я отвечал: “С Нелло и Тино”. В конце концов он смирился.
Чуть поодаль сидел Тото. Я с радостью поздоровался с ним. Мне, и правда, было приятно встретить его спустя много лет. Я силился припомнить, когда мы виделись в последний раз, и в памяти всплыл случай с мотоциклом карабинеров, когда Тото в шутку подставил меня, а я всыпал ему как следует.
Тото робко ответил на мое приветствие. Я подошел к нему и крепко обнял, отметив про себя, что его встречное объятие было каким-то вялым, почти неохотным. Он познакомил меня с женой и дочкой, прелестной малышкой нескольких месяцев от роду. Мы побеседовали о том о сем, потом он отлучился вместе с женой в туалет, чтобы сменить малышке подгузник.
Мы с друзьями весь вечер отплясывали с матронами из нашего квартала, которые почти что вырастили нас, даря свою ласку и любовь, а иногда не скупясь и на подзатыльники.
Даже Калуццо подобрел. Раньше он всю душу вкладывал в свой огород и увлекался цветоводством. Вечерами после работы он пропадал в своем садике, который находился рядом с футбольным полем. Если мяч попадал к нему в сад – значит, игре конец. Калуццо отбирал мяч без всякой жалости. За это мы платили разбитыми вдребезги окнами в его доме. Однажды Калуццо поймал Гроссо и пребольно отодрал его за ухо. Тогда мы с Тино набрали увесистых камней и пригрозили, что, если Калуццо не отпустит нашего приятеля, мы запустим их не только в его окно. Он испугался и отпустил Гроссо. И слава Богу, ведь иначе я размозжил бы Калуццо голову.
За пару дней до свадьбы мы пригласили Калуццо в таверну посмеяться над старыми временами и напоили его. Это было что-то вроде вендетты. Калуццо разгадал наш план и, вконец пьяный, сказал:
– Вы правы, мерзавцы. Мне следовало не мячи у вас отнимать, а головы откручивать. Ух, и попортили же вы мне крови, маленькие ублюдки!
Мы засмеялись и поняли, что слегка переусердствовали в школьные годы. Вообще я еще раньше пытался помириться с ним, привезя из Германии целый ящик семян и разных средств для ухода за садом, но окончательно мы помирились только в тот вечер.
Свадьба Тино удалась на славу. Сбылась мечта влюбленных. Особенно счастлива была невеста, сиротка Марчелла: ее отец-рыбак погиб в море, а мать вскоре скончалась от тяжелой болезни. Я был растроган, наблюдая за счастливой парой. Возможно, я немного перебрал – не смог удержаться от слез.
