Кармело Сардо - Сорняк
Я научился собирать и разбирать винтовку. Довелось освоить и артиллерию: в мою задачу входила обработка координат, полученных из штаба командования, и наводка орудия на цель. Я стрелял из гранатомета, бросал гранаты, спал под открытым небом в спальном мешке и по три дня кряду питался консервами и сухарями.
В составе группы солдат из разных отрядов меня послали на несколько месяцев в Удине выполнять боевое задание. Помимо караулов на зверском холоде и подчинения приказам на блокпостах, в нашу задачу входил обстрел тирольских террористов, которые взрывали столбы на линии электропередач. Я так и не понял, была ли служба в Удине чем-то вроде наказания или, наоборот, признаком исключительного доверия со стороны командования. Но в одном я не сомневался: мне хотелось поскорее убраться оттуда, надоел вечный холод, который продирал до самых костей и хватал за задницу.
Каждое утро я ходил завтракать в столовую, а потом отправлялся на армейские учения: полоса препятствий, подтягивания на турнике, отжимания – просто чтобы держаться в форме. Тогда я весил шестьдесят шесть килограмм и не имел ни капельки жира. Я мог отжаться, опираясь только на большой и указательный пальцы. Я ел за троих, но не полнел. Близилось завершение очередного этапа моей жизни.
Капитан и лейтенант убеждали меня подписать контракт и поступить в армию на постоянную службу. Я поблагодарил их, но отказался, объяснив, что, отбыв в казарме положенный год, не поеду даже домой, а возьму билет на самолет до Гамбурга. Они прекрасно поняли меня и подписали рапорт о моей отставке в звании сержанта.
Тогда я был действительно растроган – думаю, они тоже. В последний раз я вытянулся по стойке смирно и попрощался с начальством.
На “тайной вечере” – так в шутку армейские окрестили прощальный ужин – мы чуть не прослезились. Целый год я прослужил с товарищами в казарме. Мы знали друг друга как облупленных. Особенно грустно мне было расставаться со своими друзьями с Сардинии. В последний раз поднялся флаг, отзвучал гимн – от всего этого защемило сердце. Вечером мы напились, а ночь напролет куролесили. Но на нас никто не стал жаловаться, даже часовой. “Проявили-таки чуточку уважения к дедам, черт вас возьми! – подумал я.
– Второй отряд выполнил свой долг!”
Я позвонил домой и сообщил, что с армией покончено. Родня уже знала об этом и даже готовила праздник по поводу моего возвращения. Но я сказал, что звоню из римского аэропорта в ожидании рейса на Гамбург. На другом конце провода повисло красноречивое молчание.
Возвращение в Гамбург
Самолет приземлился в Гамбурге в восемь часов вечера. 26 марта 1986 года выдалось необычайно теплым. А мне в тот день стукнуло двадцать один.
Фофо приехал встретить меня. Он явно был не в духе и вел себя холодно, хотя и достаточно вежливо. Я получил багаж, мы сели в машину и направились к хорошо известному нам обоим ресторану. В машине Фофо оставался все так же сдержан. Я уже собирался сказать ему, что в ресторан не поеду, а хочу переодеться и принять душ, но передумал: отказать Фофо невозможно. Похоже, подумал я, стряслось что-то серьезное.
Едва мы вошли в ресторан, свет внезапно погас, и в темноте я увидел огромный торт со свечами. И одновременно услышал, как множество голосов запели: “С днем рождения тебя!” Когда снова включили свет, все мои друзья с женами бросились обнимать и поздравлять меня, словно я был ветераном, вернувшимся с победоносной войны.
На мгновенье я потерял дар речи, а затем взял ведерко с шампанским и вылил Фофо на голову ледяную воду со льдом: он напугал меня не на шутку. Потом Фофо пытался убедить меня снять квартиру в другом районе города, так как жить в Санкт-Паули, по его мнению, было неприлично. Никто из моих друзей с их законными супругами якобы не сможет прийти ко мне в гости. Но меня это не волновало: я хотел вернуться в свое старое доброе жилище на улице Репербан. Что до друзей и их жен, то я сам готов приходить к ним в гости.
Тогда Фофо заявил, что уже снял – в качестве подарка ко дню рождения – квартиру и при помощи одного дизайнера обставил ее во вкусе плейбоя вроде меня. В этой квартире были снесены все стены, а посредине стояла огромная кровать. На стенах висели копии шедевров двадцатого века. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому открытому пространству. Потом я развлекался, наблюдая за реакцией своих случайных подружек, которые оказывались в этой квартире. Некоторые даже стеснялись идти в туалет в моем присутствии и просили подождать на балконе. Но для большинства из них это не представляло никакой проблемы, что лишний раз убедило меня в раскованности северных женщин.
Квартира оказалась не единственным подарком Фофо. Ему удалось увеличить оставленный мною капитал в десять раз. Теперь в моей банковской ячейке лежало около двухсот тысяч марок, то есть около ста восьмидесяти семи миллионов лир.
Прежде чем въехать в свою новую квартиру, я купил огромный букет роз и изоленту. На каждой двери дома я прикрепил розу с запиской: “Ваш друг Антонио поселился в квартире 34… Приходите на чашечку кофе”.
Такой жест был естественным в Санкт-Паули, где на улице Репербан сдавались крошечные квартирки девушкам, приехавшим на заработки из разных краев, – славянкам, турчанкам, румынкам. Там также жили геи, транссексуалы, трансвеститы. В том квартале царили доброта, душевность, редкостная деликатность, альтруизм и настоящая дружба. Там жили отверженные, маргиналы, то есть люди, познавшие крайнюю нужду и унижение. Некоторые из них скрывали правду от собственных родителей, детей, друзей, оставленных, возможно, в какой-нибудь забытой Богом деревушке Восточной Европы: то были одинокие парни и девушки. И ощущение одиночества еще сильнее сближало нас всех.
Когда кто-то заболевал, сразу же вызывали знакомого доктора. Если кого-то отвозили в больницу, мы все шли навещать больного. Мы стали настоящей семьей.
Я хотел жить именно с такими людьми, а вовсе не среди так называемых “порядочных граждан”, которые втихаря прокрадывались в Санкт-Паули ради удовлетворения своих низменных желаний.
Вот уже несколько недель я охотился за клиентами и наконец заметил в клубе пьяного в стельку немца. Оплатив счет, он положил свою сумку на вертящийся стул у барной стойки. Я развернул стул и, прикрываясь его спинкой, вытащил из сумки все деньги, оставив хозяину только документы. После этого я развернул стул обратно.
Учитывая, что деньги были краденые, я решил разыграть их в кости. Я выиграл и тем самым увеличил свой капитал. Только за один день я принес в нашу общую кассу около сорока тысяч марок. Наконец-то, после года отсутствия я смог пополнить копилку нашей компании.
Мой следующий удар пришелся по немецкому ресторатору, который погряз в долгах, занял у меня круглую сумму и никак не мог расплатиться. Он допустил наивную ошибку, позволив мне стать совладельцем ресторана. Спустя пару недель я отыграл у него в покер весь ресторан. Его самого я вышвырнул на улицу, одним махом перечеркнув около пятнадцати лет его тяжкого труда вдали от родных мест.
Я прекрасно понимал, что веду жизнь паразита и что я бессердечный негодяй, однако я знал: если бы я не оставил без штанов этого немца, это сделал бы кто-нибудь другой. К тому же по натуре я был азартным игроком, я жил и дышал игрой. “Пораскиньте мозгами, прежде чем связываться со мной” – вот какими словами я успокаивал свою совесть.
Итак, я стал владельцем ресторана, хотя не сумел бы даже поджарить яичницу. Зато меня переполняли блестящие идеи. Я договорился с семьей эмигрантов из Апулии и поручил им вести дела: муж с женой командовали на кухне, дочери-официантки обслуживали посетителей. Им полагалось шестьдесят процентов прибыли, мне – сорок.
Они сразу приняли предложение, к тому же я обеспечил их жильем, предоставив им две квартиры над рестораном.
Друзья думали, что я сошел с ума, но я, напротив, размышлял достаточно трезво. Я с детства знал, насколько сильной преданности следует ждать от человека, которому ты нашел прибыльную работу и который у тебя под присмотром. Моя же выгода состояла, помимо прочего, в том, что я официально числился ресторатором, то есть оформил все необходимые документы вроде страховки и карточки социального обеспечения.
На деньги, вырученные от ресторана, я купил себе “Порш 911” с откидным верхом образца 1983 года, подержанный, но в превосходном состоянии.
Кроме того, я вернулся к своим старым привычкам: секс, азартные игры, бассейн, сауна, массажи, солярий.
Настало лето, и пора было погостить на Сицилии. Родня хотела увидеться со мной, вновь обнять меня. По правде говоря, я тоже соскучился по ним, хотя и не спешил возвращаться домой. Каждый раз, покидая Гамбург, я боялся, что больше не вернусь в этот город.
Каждый вечер, каждую ночь, ворочаясь перед сном на скрипучей, неудобной койке, я спрашиваю себя: а что, если бы в то лето я не вернулся на Сицилию? Пошла бы моя жизнь иначе, если бы я снова отложил свой приезд? Превратился бы я в преступника, в чудовище, каким являюсь? Точнее, каким был давным-давно? Я использую прошедшее время, поскольку тот период моей жизни и тот человек, каким я был, кажутся мне погребенными в воспоминаниях.
