Филип Дик - Прозябая на клочке земли
Миссис Уотсон, которой все это не нравилось, сказала:
— Ты прямо воплощаешь голод.
— Да нет, я не голодна…
— Я имею в виду Голод. Как узница фашистского концлагеря.
Дочь сдвинула брови.
— Что за глупости!
— Да я просто тебя поддразниваю.
— Ну, нет, — возразила Вирджиния, — ты так обычно подбрасываешь какую-нибудь идею.
— Ты могла бы пользоваться косметикой, — предложила миссис Уотсон. — Прической как-то заняться. Ты ведь совсем перестала подбирать волосы, да?
— Некогда мне. Ты же знаешь, идет война.
— На голове у тебя — не пойми что, — сказала миссис Уотсон. — Нет, ну правда. В зеркало бы на себя посмотрела.
— Я знаю, как я выгляжу, — ответила Вирджиния.
Обе помолчали.
— Ну, — снова заговорила миссис Уотсон, — мне просто неприятно: ты ведь хорошенькая, а сама все портишь.
Вирджиния не ответила. Она снова скручивала папиросы.
— Не принимай все так близко к сердцу, — посоветовала ей миссис Уотсон. — У тебя есть такое свойство, и я знаю, что ты это знаешь.
Вирджиния подняла голову и одарила мать строгим взглядом.
— Как поживает Карл? — после паузы спросила миссис Уотсон.
— Хорошо.
— Почему он тебя не подвез?
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Вирджиния прекратила работу, она принялась подцеплять со стола ногтями частички табака. Хоть в ней и била кипучая энергия, сейчас она быстро иссякала.
— Его не послали снова за океан? — поинтересовалась миссис Уотсон. Из всех парней дочери ей больше всего нравился Карл: он всегда успевал открыть тебе дверь, пожать руку, почтительно склонить свою высокую фигуру. — Во время войны все меняется прямо на глазах. Как ты думаешь, сколько она еще продлится? Скорее бы уж закончилась.
— Скоро должны открыть Второй фронт, — сказала Вирджиния.
— Думаешь, это произойдет? Думаешь, русские продержатся? Конечно, мы им столько по ленд-лизу даем. Но меня удивляет, что их так надолго хватило.
С самого начала она была уверена, что русские сдадутся. Включая радио, она и сейчас ожидала услышать, что они подписали с немцами договор.
— Ты со мной не согласишься, — сказала Вирджиния, — но я считаю, что война — это благо, потому что она несет с собой перемены. Когда она закончится, мир станет намного лучше, и это компенсирует все военные потери.
Мать тяжело вздохнула.
— Перемены — это же хорошо, — повторила Вирджиния.
— Насмотрелась я на перемены. — В 1932 году она голосовала за Гувера. Первые месяцы президентства Рузвельта привели ее в ужас. В это время у нее умер муж, и два события смешались у нее в сознании: смерть и утрата, и резкое изменение сложившегося порядка — повсюду эмблемы NRA[9], на улицах — плакаты WPA. — Вот доживешь до моего возраста — увидишь.
— Неужели тебе неважно, что будет с нами через год? Почему тебе это неважно? Это же здорово — так и должно быть.
Миссис Уотсон кольнуло сильное подозрение, кое-что открылось ей с поразительной ясностью, и она спросила:
— Какой он, этот парень?
— Какой парень?
— Который собирается заехать к тебе. Который передумал ехать в Калифорнию.
Вирджиния улыбнулась:
— А-а.
Но не ответила.
— Что за инвалидность у него? — Миссис Уотсон до смерти боялась калек, она запрещала Вирджинии рассказывать о пациентах в больнице. — Он ведь не слепой?
Ничего хуже она не могла себе представить — страшнее была только смерть.
— Кажется, какое-то растяжение спины. Смещение позвонка.
— Сколько ему лет?
— Тридцать примерно.
— Тридцать!
Это было не лучше, чем увечье. Она представила себе Вирджинию с лысеющим мужчиной средних лет в подтяжках.
— Господи! — выдохнула миссис Уотсон.
Она вспомнила, как однажды дочь не на шутку перепугала ее. Это случилось, когда они жили недалеко от Плампойнта, в лачуге на Чесапикском заливе. Детвора носилась по пляжу и собирала бутылки из-под кока-колы, оставленные купальщиками. Бутылки продавались по два цента за штуку, и на вырученные деньги целые толпы детей мчались в парк с аттракционами в Беверли-Биче. Как-то раз после обеда за деньги, полученные от продажи бутылок, Вирджиния наняла какого-то типа покатать ее по заливу на лодке, которая оказалась протекающей посудиной, покрытой раковинами усоногих рачков и насквозь пропахшей водорослями. Почти час лодка качалась на волнах, а миссис Уотсон и ее мужу оставалось лишь в бессильной ярости наблюдать за происходящим, пока, наконец, не истекло купленное на пятьдесят центов время и гребец не причалил к берегу.
— Ну, может, тридцати ему нет, — сказала Вирджиния. — Но он старше меня. — Она снова принялась скручивать машинкой папиросы. — Он много пережил. Но, видимо, сам не отдает себе в этом отчета, все мыкается туда-сюда.
— А что ему нужно? — спросила миссис Уотсон. — Ну, в женщине.
— По-моему, ему ничего не нужно. — Помолчав, она добавила: — Ну, разве что поговорить. А так, хочет стать инженером-электронщиком после войны.
— Когда ты меня с ним познакомишь?
Снова улыбнувшись, Вирджиния сказала:
— Никогда.
— Я хочу, чтобы ты меня с ним познакомила, — миссис Уотсон сама удивилась резкости своего тона.
— Думаю, он уехал в Калифорнию.
— Ничего подобного ты не думаешь. Приведи его, познакомь нас. Или ты не хочешь, чтоб я его видела?
— В этом нет никакого смысла.
— Есть, — настаивала миссис Уотсон. — Мне очень хотелось бы. У него есть машина? Пусть привезет тебя. Как насчет следующих выходных? — Ей просто необходимо было увидеть его у себя, прежде чем что-то произойдет. Сначала пусть приедет сюда. — Конечно, это твоя жизнь, — сказала она. — Ты это понимаешь, и я тоже.
Вирджиния засмеялась.
— Разве не так? — настаивала мать. — Разве это не твоя собственная жизнь?
— Моя, — кивнула Вирджиния.
— Не пытайся переложить ответственность на меня. Тебе самой решать. Ты работаешь, ты взрослый человек, самостоятельный.
— Да, — спокойно согласилась Вирджиния.
В два часа дня Вирджиния отправилась домой, и мать проводила ее до самой автобусной остановки. Когда она вернулась в дом, звонил телефон.
Голос в трубке спросил:
— Вирджиния у вас?
— Нет, — ответила запыхавшаяся миссис Уотсон. Она узнала Пенни, девушку, с которой Вирджиния снимала комнату. — Она уже ушла, только что.
Входная дверь в конце коридора осталась открытой. Мимо проходил юный разносчик со свернутой кипой газет. Она заглянул, поколебался и метнул газету на крыльцо.
— Тут к ней пришли, — сказала Пенни. — Наверно, она скоро приедет, раз уже ушла.
— А кто пришел? — пожелала знать миссис Уотсон. — Не тот, что в Калифорнию собирался? Спроси у него.
— Да, это он, — ответила Пенни. — Он не поехал.
— Скажи ему, что я хочу поговорить с ним. Пусть подойдет к телефону. Ты знаешь, как его зовут?
— Его зовут Роджер, фамилию не знаю, — сказала Пенни. — Минутку, миссис Уотсон.
Затем надолго воцарилась тишина, и она вслушивалась в нее, вдавив трубку в ухо. Где-то далеко кто-то двигался и что-то бубнил: до нее доносился мужской голос и голос Пенни, потом послышались шаги и резкий скрип в трубке.
— Алло, — сказала миссис Уотсон.
— Алло, — приглушенным голосом ответил мужчина.
— Я мать Вирджинии, — представилась она. — Это вы собирались в Калифорнию? Не поехали, да? Значит, вы еще какое-то время тут побудете, правда? — Она подождала, затаив дыхание, но он ничего не сказал. — Я велела Вирджинии привезти вас ко мне на ужин, — сообщила она. — Так что я вас жду. В следующие выходные. Сможете приехать? Ее сможете подвезти? У вас ведь есть машина?
В трубке что-то зашуршало. Наконец он ответил все тем же приглушенным голосом:
— Да, думаю, смогу.
— Буду с нетерпением вас ждать, — сказала она. — Вас Роджер зовут? А фамилия как?
— Линдал.
— Хорошо, мистер Линдал. Я позвоню Вирджинии на неделе и скажу, когда будет ужин. Очень рада с вами познакомиться, мистер Линдал.
Она повесила трубку, прошла по коридору к входной двери и подхватила газету, брошенную разносчиком.
Разыскав футляр с очками, она надела их и направилась с газетой к кухонному столу. Потом размешала чашку растворимого кофе «Нескафе», закурила одну из изготовленных с Вирджинией папирос и принялась читать новости.
«Я правда считаю ее такой глупой?» — подумала она, кладя газету на стол.
Ее взгляд остановился на кучках отрезанных веток розовых кустов за окном кухни: она так и не успела сгрести их до конца в дальний угол. И, не выбрасывая сигарету, она вышла на задний двор, где повесила грабли. Вскоре из разрозненных кучек у нее получился один большой ворох. С сигаретой в губах она утрамбовала ветки граблями. Тут она спохватилась: «Я же шокирую соседок. Какой скандал для южанок: курит у себя во дворе!»
