Дмитрий Липскеров - Демоны в раю
А дальше случилась катастрофа.
Он не смог вытащить его из дыры.
Деревянное кольцо мешало оттоку крови, а оттого плоть по-прежнему торчала из стены, постепенно благодаря отеканию превращаясь в нечто невообразимое.
Чмок совершенно забыл о недавно произошедшей счастливой разрядке. Сейчас он судорожно дергал ягодицами, пытаясь вернуть родную плоть в штаны. Но чем больше он рыпался, тем больше распухал орган… С ним случилась почти истерика, когда стрелок вдруг услышал на той стороне тихий смех. В голове разом промелькнули красочные картины Чхмоковского позора — весь контингент женской части зоны хохочет над его конфигурацией и даже самая последняя ковырялка щелкает грязным ногтем по застрявшему позору… А потом плоть, зажатая западней, отчаянно заболела…
Он до смерти испугался, что превратится в евнуха.
— Эй ты, Петерсон, — зашептал он сдавленно. — Слышишь меня?
Она, глазеющая на такое бедствие, уже не смеющаяся, ответила:
— Слышу.
— Слышь, Петерсон, ты на него холодной водичкой полей!.. Тебе ведь не сложно?
— Товарищ Чмок? — признала заключенная начальничий голос.
— Да лей же ты!.. Пожалуйста!.. Я тебе мыла настоящего подарю… тушенку…
— А что вы здесь делаете?
— Ма-ма…
— Хорошо!
Она наполнила тазик ледяной водой и принялась поливать торчащее из стены, похожее на спелый баклажан и формой, и цветом. Лила долго, пока вода в тазу не кончилась. Ситуация не изменилась. Деревянное кольцо по-прежнему не давало возможности крови утечь восвояси.
Чмок вновь отчаянно задергал бедрами, но только боль себе причинил еще большую.
У начлагеря наступил пик отчаяния. Он даже сесть не мог, чтобы поплакать над бедой.
— У вас доверенные люди есть? — неожиданно расслышал начлагеря вопрос с той стороны.
— Доверенные?.. — У него доверенные лица? — соображал. — Конечно, есть…
— Кто?
— Кто?.. Замполит Рогов…
— Я сейчас позову вертухайку…
— А как же?..
— Собой прикрою, она ничего не увидит!
— Ага-ага…
— Скажу ей, что с Роговым у меня здесь назначено, что жду его… Понимаете?.. Может быть, он вам поможет?
— Поможет! — обрадовался вероятному спасению Чмок. — Поможет, зови!.. Я тебе тушеночку!..
Рогов примчался почти мгновенно. Созерцая вдруг вызвавшую его в душевую голую латышку, он шел на нее, раскрыв объятия и лыбясь щербатым ртом, самой что ни на есть настоящей улыбкой маньяка.
Она выставила вперед руку, уперев ладонь в его грудь.
— Не-а, — сказала и отошла от стены, дабы дать возможность Рогову посмотреть на случившееся.
Замполит так и застопорился с открытым ртом. Слюна похоти, растянувшаяся почти до пупа, от созерцания стены с торчащим из нее баклажаном мгновенно втянулась восвояси.
— Что?.. Где?.. — Рогов потерял ориентацию в пространстве, глядел на сизый овощ, бубня. — О как!.. Ну, так! Да-да!..
Заключенная тем временем оделась и поделилась с замполитом почти шепотом.
— Это ваш начальник. Товарищ Чмок.
В голове Рогова сложилась картина преступления. Мужеубийца, флейтистка и латышка прикончила начлагеря, а достоинство его прибила к стене.
— Да как же ты, сука!
Он хотел было с разворота да по липу, уже развернулся, сложив ладонь в крепкий кулак, как вдруг услышал:
— Рогов!.. Рогов! — доносилось из-за стены. — Это я, Чмок! Слышишь меня!..
Кулак комиссара разжался, он в два прыжка достиг стены и молвил:
— Вань, ты?
— Я, я…
— А ты что там?
Почти теряя сознание, Чмок выматерился.
— Ты что ж, сука, такую дырку маленькую сделал! По своим размерам!..
И тут Рогов все понял.
Он захохотал с такой силой, грудь его так заходила, что орденская планочка ото гнулась и прыгнула в мыльную лужу. Он понял, что случилось с его начальником. Такое часто происходит с зеками, которые от скуки пристраивают на себя всяко разные гайки, а потом стянуть их не могут. Тут фельдшер только спасал. Пилил гайку лобзиком…
— Вань, — гоготал Рогов. — Я дырку для созерцания соорудил, а не для…
— Вы, товарищ начальник, помогите ему! — проговорила Ирана, бесстрашно заглядывая в роговские глаза. — Мучается человек!
— Убью-ю! — донеслось из-за стены.
Дальше Рогов действовал оперативно. Туда-сюда, белкой… Вернулся с ножовкой, да в придач, с фельдшером Кискиным. У дверей в душевую выставил охранение, а латышку Петерсон услал в барак отдыхать.
— Ты потерпи, Вань, — подбодрил друга Рогов. — Мы сейчас…
Кискин, длинный, худой, как минтай, характер имел философско-созерцательный, буддистский, как он сам говорил. Все происходящее в окружающем мире было ему по-буддистски, то есть по фигу! И сейчас, глядя, как замполит Рогов старательно выпиливает из стены прямоугольник, фельдшер дожидался своего часа, думая о людях как о тварях, мечтающих только совокупляться, да еще жрать как можно больше! Сам он имел секс тантрический, используя для этого самых юных зечек… С нетронутой кармой…
Рогов пропилил ножовкой почти половину пути и велел Кискину стулья ставить, на которые выпиленный щит с начальником лагеря укладывать станут…
— Ты как там, Вань?
— У-у-у!.. — донеслось в ответ.
«Плохо дело», — понял замполит и запилил с удвоенной силой.
— А-а-а!!! — завопил от боли Чмок, когда стена закачалась, завибрировала.
— Сделай что-нибудь! — приказал Рогов Киски ну.
— Когда пропилите, я ему анальгин дам.
— Молодец!
Через двадцать минут, весь мокрый, будто сам из-под душа, Рогов закончил работу. Вместе с Кискиным они осторожно опустили щит с Чмоком баклажаном вниз, взялись с разных концов и потащили паланкин к стульям. Когда положили прямоугольник со страдальцем, решили отдохнуть от начальничьего веса, рассматривая спину руководителя, оканчивающуюся обнаженной задницей, сведенной судорогой.
— Спасайте, твари! — проскрипел Чмок страшным голосом.
— Ага, — спохватился Рогов и принялся пилить прямоугольник по диагонали…
— Правее, — корректировал Кискин, заглядывая под стулья. — Теперь левее…
— Умираю-ю, — завыл Чмок.
И здесь Рогов допилил. Вернее, осталось самое ничего, когда под весом начальника прямоугольник прогнулся и обломился ровно по пропиленной диагонали.
Чмок рухнул на каменный пол. Хорошо, каким-то чудом приземлился на бок.
— А то б хана, — философски заметил Кискин.
Чмока перевернули на спину. Он лежал бледный, как сама смерть. Дыхание его было тяжелым и страдальческим.
Еще бы немного, — резюмировал Кискин, — еще чуть-чуть, и некроз тканей…
— Спасешь? — прошептал Чмок.
— На все воля Будды!
К правительственной награде представлю!..
— Постарайся, — попросил Рогов за друга.
Кискин раскрыл свой саквояж, выудил из него шприц, набрал в него что-то из ампулы и воткнул иглу Чмоку в ляжку. Далее фельдшер вытащил литровую банку с какой-то вонючей мазью, напоминающей Вишневского, густо обмазал ею баклажан, а затем перевязал многострадальный орган бинтом.
— Все! — сообщил.
На этом моменте начлагеря Иван Чмок расстался с сознанием.
Целых два месяца руководитель колонии не появлялся на вверенных ему территориях. Почти три недели лечил баклажан, прежде чем он принял похожие на человечий орган очертания.
Очертания-то вернулись, а вот функции…
Каждое утро Чмок проверял свою мужественность рукой, но она не наступала. Орган действовал только как орган выделения, не как иначе, а в остальном был похож на что-то недоспелое, совершенно ненужное…
Тоска охватила все существо начлагеря. Сутками напролет он не поднимался с кровати, пытаясь ощутить, как его сознание претерпевает изменения. Он почему-то считал, что если мужчина перестает быть мужчиной, то он непременно превращается мозгами в женщину… Но как уловить это перерождение, как остановить его… Ах, тоска — короткая дорога к смерти!..
Несколько ночей подряд Чмок плакал и всем нутром своим рвался к металлическому шкафу, в котором содержались пара охотничьих ружей да табельный тэтэшник. Руки его тряслись, а оттого ключиком тяжело было попасть в замочек. А когда все-таки удавалось и он приставлял к голове какой-нибудь ствол, то тотчас понимал, что не обладает достаточным мужеством, чтобы лишить себя жизни… Чмок любил себя, каким был, даже не мужчиной.
Он вспоминал в такие минуты рано умершую мать свою, которая мечтала иметь внуков от единственного сына, да так и не дождалась… Он опять плакал, понимая, что и ему не светит нормальная человечья жизнь с детьми…
Здесь мог случиться серьезный переворот в мозгах Чмока. Если бы его отличие не заработало, то он мог бы стать изувером, мстящим за свои многие неспособности всему миру. А у Чмока был собственный мир — зона. Мужская и женская. В этом мире он считался почти богом, а уж творить безнаказанное зло мог наверняка…
