Алессандро Барикко - Юная Невеста
– Да.
– И о чем же?
– Как это сделать.
– Сделать что?
– Стать красивой.
– А-а.
Она протянула Долорес гребешок, так же, как могла бы поправить шаль, сползшую с плеча. Девочка взяла гребень и уже им продолжила свою работу. Возможно, расстояние между зубчиками отличалось на какие-то миллиметры, и это на данном этапе причесывания являлось, как подсказывал опыт, необходимым. Или особую роль играл материал, из которого гребешок был сделан. Кость.
– Вообще-то, такое дело занимает годы, – проговорила Мать.
– Но мне, похоже, следует поторопиться, – заметила Юная Невеста.
– Без сомнения.
– Я могу научиться быстро.
– Не знаю. Может быть. Тебя не затруднит убрать волосы наверх? – велела Мать. – Уложи их на затылке.
Юная Невеста сделала, как ее просили.
– Это что за кошмар? – спросила Мать.
– Я убрала волосы наверх.
– Вот именно.
– Разве не это я должна была сделать?
– Уложить волосы на затылке вовсе не значит уложить дурацкие волосы на дурацком затылке.
– Нет?
– Попробуй еще раз.
Юная Невеста попробовала еще раз.
– Милая, ты смотришь на меня? Посмотри. Так вот, единственная цель, ради которой следует убрать волосы наверх и уложить их на затылке, это чтобы у всех, кто в данный момент находится рядом, захватило дух и они бы вспомнили, попросту покоряясь силе жеста, что любое дело, каким бы ни занимались они сейчас, до ужаса неуместно, и осознали в тот самый миг, когда увидели, как ты укладываешь волосы на затылке, что единственное, чего они желают от жизни, это предаться любви.
– Правда?
– Конечно: ничего другого они и не желают.
– Нет, я имею в виду: правда, что волосы убирают наверх, чтобы…
– О боже ж ты мой, ты можешь это делать так, будто завязываешь шнурки на ботинках, многие так делают, но мы-то говорили о другом, разве нет? О том, как стать красивой.
– Да.
– Вот именно.
Тогда Юная Невеста распустила волосы, постояла немного в молчании, потом взяла их в руку, медленно подняла наверх, закрутила и завязала скользящим узлом, в завершение жеста заправив за уши две пряди, выбившиеся из прически с обеих сторон. Потом сложила руки на животе.
– В общем и целом.
– Я что-то забыла?
– У тебя есть спина. Пользуйся ею.
– Когда?
– Всегда. Начни сначала.
Юная Невеста слегка наклонила голову и подняла руки к затылку, чтобы распустить волосы, которые только что собрала.
– Стой. У тебя что, чешется затылок?
– Нет.
– Странно, голову наклоняют, чтобы почесаться.
– А как надо?
– Голову немного откинуть назад, так, спасибо. Вот-вот, молодец. Теперь помотай ею два-три раза, горделиво, руки тем временем распускают узел, так тебе неизбежно придется выгнуть спину, а это для любого мужчины, который находится поблизости, прозвучит как послание или обещание. Теперь замри. Ты чувствуешь спину?
– Да.
– Теперь поднеси руки ко лбу и собери все волосы, очень тщательно, как можно более тщательно, потом откинь голову назад, проведи руками по волосам и оттяни их к затылку, чтобы они легли как следует. Чем сильнее ты их оттягиваешь вниз, тем больше выгибается спина, и ты принимаешь правильную позу.
– Так?
– Еще раз.
– Больно.
– Глупости. Чем дальше назад ты заводишь руки, тем сильнее выдается грудь и изгибается спина. Вот-вот, именно так, смотри вверх, стоп. Ты сама себя видишь?
– Когда смотрю вверх…
– Я хочу сказать, ты чувствуешь себя, чувствуешь свою позу?
– Да. Думаю, да.
– Это не абы какая поза.
– Неудобная.
– В такой позе женщины получают наслаждение, если верить фантазиям мужчин, весьма ограниченным.
– Ах так.
– Дальше – проще. Не ленись, верти побольше шеей, займись волосами, укладывай их как заблагорассудится. Словно бы у тебя распахнулся халат и ты его запахиваешь, очень просто. Халат на голое тело, само собой.
Юная Невеста запахнула халат с горделивой осанкой.
– Не забывай, что несколько прядей всегда должны выбиться из прически: ты поправляешь их в самом конце немного неловким движением, каким-то девичьим, ребячливым, и это их ободряет. Мужчин, не волосы. Так, так, хорошо, это тебе идет, должна признаться.
– Спасибо.
– Теперь все сначала.
– Сначала?
– Речь о том, чтобы ты это делала не так, будто поднимаешь на кухне квашню, а так, будто это тебе нравится больше всего на свете. Ничего не получится, если ты сама не возбудишься первой.
– Я?
– Ты знаешь, о чем мы говорим, правда?
– Думаю, да.
– Возбуждение. Надеюсь, с тобою это случалось.
– Только не тогда, когда я делаю прическу.
– Именно эту ошибку мы пытаемся исправить.
– Верно.
– Готова?
– Не уверена, что вполне.
– Полагаю, тебе поможет повторение пройденного.
– В смысле?
Мать едва заметно пошевелила рукой, и гребень Долорес замер, а она сама отступила на два шага. Если она и раньше была почти невидима, то в этот миг исчезла совсем. Тогда Мать слегка вздохнула, потом просто забрала волосы наверх и очень медленно уложила их на затылке, за время, которое Юной Невесте показалось мгновением, растянутым до невероятности. У нее возникло безумное впечатление, будто Мать раздевалась перед ней, причем, как долго это длилось, оставалось тайной: достаточно, чтобы пробудить желание, но не достигая того предела, который остается в памяти. Будто бы она всегда являлась перед тобой нагая и никогда перед тобой не снимала одежд.
– Разумеется, – добавила Мать, – эффект будет еще сокрушительнее, если, выполняя эти действия, у тебя хватит присутствия духа болтать о всяких пустяках типа копчения колбас, смерти родственников или состояния дорог в сельской местности. Не нужно, чтобы возникало впечатление, будто мы стараемся нарочно, понимаешь?
– Да.
– Ладно, теперь твоя очередь.
– Не думаю, что…
– Глупости, начинай, и все тут.
– Минутку…
– Начинай. Вспомни, что тебе восемнадцать лет. Ты уже победила заранее. Они хотят тебя по меньшей мере три года. Осталось только напомнить им об этом.
– Хорошо.
Юная Невеста вспомнила, что ей восемнадцать лет, что она победила заранее, что они хотят ее по меньшей мере три года и что даже сюжет «Дон Кихота» вылетел у нее из головы. Прошло мгновение, растянутое непостижимым образом, и вот она здесь, волосы собраны на затылке, подбородок слегка приподнят, а во взгляде нечто такое, чего раньше никогда не было.
Мать долго молчала, разглядывая ее.
Она думала о Сыне, о его долгом молчании, о том, как он сказал: ее губы.
Чуть-чуть склонила голову набок, чтобы лучше ее рассмотреть.
Юная Невеста стояла неподвижно.
Губы были полуоткрыты.
– Тебе понравилось? – спросила Мать.
– Да.
– Теперь остается понять, насколько тебе понравилось.
– Это как-то можно выяснить?
– Да. Если тебе взаправду понравилось, ты сейчас очень хочешь заняться любовью.
Юная Невеста углубилась в себя в поисках ответа.
– Ну и как? – спросила Мать.
– Думаю, да: хочу.
– Думаешь?
– Да, я очень хочу заняться любовью.
Мать улыбнулась. Потом еле заметно повела плечами, чуть-чуть приподняла их.
Должно быть, она сделала какой-то незримый жест, в незримый миг, потому что ни следа Долорес больше не было в комнате, какая-то дверь, столь же незримая, поглотила ее.
– Тогда иди сюда, – сказала Мать.
Юная Невеста подошла и встала перед ней. Мать сунула руку ей под юбку, чуть-чуть сдвинула трусики и медленно, одним пальцем, раскрыла губы.
– Да, – подтвердила, – ты этого хочешь.
Потом вынула руку и приложила палец ко рту Юной Невесты, вспоминая то, что сказал ей Сын несколько лет назад. Поводила пальцем по губам Юной Невесты, потом просунула его внутрь и коснулась языка.
– Это твой вкус, изведай его, – сказала.
Юная Невеста слегка лизнула.
– Нет. Распробуй.
Юная Невеста подчинилась, и до Матери начало доходить, что хотел сказать ей Сын в тот раз. Она выдернула палец резко, будто бы обожглась.
– Теперь ты, – сказала она.
Юная Невеста поняла не сразу. Она сунула руку себе под юбку.
– Нет, – остановила ее Мать.
Тогда Юная Невеста поняла, и ей пришлось нагнуться, чтобы сунуть руку под халат Матери, длинный, почти до пола. Мать чуть-чуть раздвинула ноги, пальцы Юной Невесты скользнули по коже бедра и нащупали лоно, безошибочно. Погрузились туда. Юная Невеста слегка пошевелила пальцами, затем вынула руку. Пальцы блестели. Мать жестом велела ей, и она подчинилась, взяла эти пальцы в рот и медленно облизала.
Мать смотрела, как она это делает, потом сказала:
– Дай и мне попробовать.
Она придвинулась и, не закрывая глаз, поцеловала эти губы, потому что хотела этого и потому что не упустила бы ни единого случая постичь тайну собственного Сына, так сильно любимого. Приняла на язык два вкуса, свои собственные, происходящие из ее утробы.
