Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана
— Слушай, Куропёлкин, — сказала однажды поутру Звонкова, в палатке было тепло, но она ёжилась. — А вдруг сила комбинезона иссякнет, и что нам с тобой делать? Зимовать полярниками? Или застыть мамонтами для музея в Салехарде?
— Что ты предлагаешь делать? — спросил Куропёлкин.
— Выбираться к людям, — твёрдо сказала Звонкова. — Конечно, я согласна остаться полярницей, но какой в этом смысл? А тебе размышлять отшельником о своей сути уже неприлично и смешно.
— Вот, значит, как… — обиделся Куропёлкин. — И в каком же качестве я появлюсь в Москве вместе с тобой? Носильщиком чемоданов? Или ещё кем?
— Прежде всего, ты должен вернуться в Москву сам по себе, как человек, одолевший немыслимо-странный маршрут, и разъяснить ситуацию, сомнительную сейчас для нашей страны.
— Ах вот как ты теперь заговорила! — возмутился Куропёлкин. — Но меня не волнует вся эта дребедень! Меня волнует, кто мы сейчас с тобой!
— Не надо призывать к нашим отношениям ничего не значащие оценочные слова. Они только испортят их своей определённостью. Сейчас в моих ощущениях ты для меня муж. Кто я для тебя, я не знаю.
— Теперь и я не знаю, кто ты для меня, — сказал Куропёлкин. — А днём назад знал.
— Вот и прекрасно, — сказала Звонкова. — Время всё установит. А теперь давай соберёмся и покончим с твоим нелепым уже отшельничеством.
Куропёлкин всегда считал себя прямолинейным неловким человеком, мужланом, не умеющим объясняться с существами более тонкой и нежной породы, с женщинами, а тут он ощутил себя ещё и навьюченным ослом.
— А катись-ка ты отсюда, милая моя Нина Аркадьевна, — сказал он. — И чем быстрее, тем лучше. А я останусь здесь полярником и мамонтом для музеев в Салехарде и Якутске.
401
И укатилась милая Нина Аркадьевна.
При этом прихватила тулуп Куропёлкина из собрания штанов Вассермана (с его согласия), ветер был вредный, натянула шлем парашютистки, попросила Куропёлкина прочитать её записку, если что-то сразу не вернёт её сюда. Ничто не вернуло, и Нина Аркадьевна исчезла из отшельничества полярника и будущего замороженного мамонта музейной, скажем, ценности.
Куропёлкин увидел на столике оставленные Нинон французские коньяки. И надрался.
«Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах!» — повторял он поутру. Разгадать, что он имел в виду, так и не смог.
Вспомнил только, что у Звонковой имелась где-то, но не рядом, может, и в километрах тридцати отсюда, чтобы не было обнаружено становище Куропёлкина, точка для связи, там-то она, видимо, и вызвала транспортное средство и убыла подальше от «моего милого Куропёлкина».
Записку Звонковой читать он не стал, но и не порвал. А стал рассматривать кипу газет, прибывших с тюками Нины Аркадьевны. Какую только чушь в них о нём не писали! Какими только любовными приключениями и под землёй, и в бурных водах океанов его не одаривали! И Баборыба рядом с ним процветала. Публиковались смонтированные снимки его с ней с восторженными комментариями эротического горлопана Держивёдры. «Нет, лучше я замёрзну здесь, — пообещал себе Куропёлкин, — но не вернусь в этот поганый мир!» Лишь однажды прилетела к Куропёлкину здравая мысль. А не набить ли этому Держивёдре морду? И прикинув свои возможности, Куропёлкин решил, что это ему вполне по силам. Но для этого надо было прибыть в Москву.
Шиш!
Напрасно его дразнили!
В Москву? Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах!
Перекладывая бумажные листы, Куропёлкин на оказавшейся вверху кипы газете увидел на всю первую страницу фотографию «Волонтёры».
Так и застыл.
Ну, молодец милая подруга Нина Аркадьевна. Ну, стерва. Ну, выдумщица. Ну, ведьма. Знала, что подсовывать… Но ради чего?
Все его коллеги по ночному клубу «Прапорщики в грибных местах» стояли на фотографии перед ним, и ловкий поручик Звягельский, и болтун Стружкин в белых бараньих колечках, и обросшие шерстью атлеты, и японец, все, кто-то весёлый, кто-то опечаленный, но все. И объявлялось, что образована бригада волонтёров прапорщиков для участия в поисках дорогого им человека геонавта Куропёлкина.
Куропёлкин чуть ли не слезу пустил. Скупую, тихоокеанскую.
Ему стало стыдно.
Всё, решил он, что будет, то будет. Но надо добираться до Москвы.
А уж там вести себя по собственным установлениям правил чести.
402
И добрался.
С помощью и по подсказкам Башмака.
Башмак появился не сразу после убытия госпожи Звонковой, а дней через пять.
Он опять топтался возле Замковых ворот, и Куропёлкину показалось, что Башмак мёрзнет. Ничего странного в этом не было, наверняка изношенность и рваные раны Башмака затрудняли его пребывания в Сибири. Куропёлкин спустился к Замковым воротам, видеть которые никто не мог, и предложил Башмаку последовать с ним в палатку. В палатке Башмак нервно вышагивал, иногда подпрыгивая, никак не мог отогреться. Куропёлкин наполнил бокал коньяком и предложил Башмаку вкусить напиток в целях профилактики. Пасть Башмака тут же расширилась, и видно, что с охотой, была подставлена под струю солнечной жидкости.
Башмак тут же задремал и часа два дрых возле столика на полу с подогревом.
Придя в себя, Башмак принялся действовать решительно и даже не по чину властно. Указания его передавались Куропёлкину текстами бегущей строки на боку Башмака. «Надо добраться до станции Ужур…», «Не забудь ушанку, держи под рукой документы и рубли… выходи из палатки… всё содержимое комбинезона верни в подходящие для того карманы-отсеки… вот-вот… отыщи оранжевую кнопку… нажми на неё…». Куропёлкин отыскал кнопку, нажал, и за две минуты все карманы-отсеки заполнились изъятыми из них на время вещами и сейчас же стали плоскими. Как не было сотни лет здесь никакой палатки, так и теперь её не было. «Пошли!» — приказала бегущая строка. И пошли.
До Ужура шли часов восемь. Сопки, распадки. Сопки, распадки, ручьи. Безлюдье и беззверье. И наконец — хакасская степь. Ужур. Городок, рассказчику истории Куропёлкина хорошо знакомый, был тут в экспедиции. Какие чудесные под Ужуром озёра с солёной, почти морской водой и тёплыми, ласковыми волнами! Курорты бы злесь завести.
Но Куропёлкину было теперь не до курортов.
Расположился Ужур на железной дороге, севернее, у Ачинска, она поворачивала на восток — к Красноярску, и на запад — к Москве.
Куропёлкин купил билет до Москвы на проходящий поезд Абакан — Москва в плацкартный вагон, иных мест не было, и почти три дня катил в город с то ли со Ржевскими, то ли с Рижскими банями, в каких якобы произошёл с ним Счастливый случай.