Василий Аксенов - Новый сладостный стиль
Наблюдая из угла описываемую в струях «совшампанского» (без каламбуров, господа!) сцену, сдвинув кошачью шапку на и без того искаженное гримом лицо, мыслил М.С. Горбачев. Нет, мы не ошиблись в Саше Корбахе. Он неожиданно оказался на гребне движения. Многие все-таки у нас в устаревшем политбюро недооценивают стихийный энтузиазм перестроечного момента. Может быть, я был не совсем прав, качнувшись вправо, выдвинув Янаева, опершись на Язова и Крючкова. Да ведь все-таки неприятно было Первого мая стоять на священной трибуне Мавзолея и слышать из толпы бестактные крики: «Красная сволочь, вон из Кремля!» Момент был щекотливый, ей-ей, страшный, испепеляющий был моментище. И все-таки, может быть, я зря тогда увел товарищей с трибуны и качнулся вправо? Может быть, надо было понестись вперед вместе с волной, возглавить решающую фазу? Так все сложно и не с кем посоветоваться! Не с американским же миллиардером Степаном Давидовичем! Какие круги стоят за его программой помощи? Ох, как сложно!
Сашу Корбаха в это время начали подвергать триумфальному качанию. Взлетев однажды, он заметил в отдалении от толпы чем-то до боли знакомую тройку советских граждан. Взлетев второй раз, он увидел делегацию Фонда Корбахов с возвышающейся головой президента. Словно бедные родственники они стояли посреди ликующего народа. Взлетев третий раз, он перехватил взлетевшую рядом пузырящуюся бутылку и умудрился из нее отпить, снижаясь в любовные руки. Засим толпа понесла его к выходу, в мокрую вьюжную Москву.
– How d’you like our Lavsky?! Isn’t it sensational?![219] – вскричала де Люкс.
– That’s exactly what I have expected as far as Alex is concerned, – заметил Лестер Сквэйр.
Стенли молча приложил перчатку к глазам, и все остальные так или иначе последовали его примеру.
В отдалении тройка мельком замеченных советских граждан заливалась слезами. «Сашенька, Сашенька», – бормотала мать. «Он ничуть, ничуть, ничуть… Совсем ни капельки, ни капельки», – хлюпали полусестра и полубрат.
– Не будь перестройки, такая встреча не состоялась бы, – сказал проходя мимо никем не узнанный М.С. Горбачев. Он умолчал о том, что это как раз в его секретариате произошла «утечка» о возвращении Саши Корбаха.
IX. Three points of view
There was a man of well known a nation,
He was worth of a modest quotation.
Having beer once he said,
You can grasp outset,
You cannot understand termination.
Once a pirate was freed from a jail.
He has grumbled whilst hoisting his sail,
There is a sense in the end of detention,
No sense in its bloody inception,
As you turn into filthy a snail.
Mused a huge crocodile in the Nile
After loading his spacious file:
There are no the onsets, or ends,
Only bliss for your digestive glands,
Just completion as long as a mile.[220]
Часть Х
1. На высшем уровне
19 августа 1991 года Александр Яковлевич Корбах в очередной – кажется, восьмой за год – раз прилетел в Москву прямым рейсом ПанАм из Нью-Йорка. К регулярной уродливости моей жизни между университетом и кино теперь еще прибавилась уродливость существования между двумя странами, думал он. Пора бы уже в садике копаться, наблюдать закаты, просыпаться на зорьке, днем похрапывать за «Моралиями» Плутарха, а я мечусь по планете, словно молодой теннисист. Пожилые скрипачи, впрочем, носятся нынче еще почище молодых теннисистов.
Самолетные расписания почему-то часто сводили его со всемирным виртуозом Оскаром Бельведером. Они вместе обедали в первом классе, основательно выпивали, а потом Оскар немедленно засыпал, лишь успев промолвить: «Извините, Саша, мне играть через семь с половиной часов». Пребывая, скажем, на месячных гастролях в Японии, он успевал еще по требованию своего агентства слетать в Цюрих или Аделаиду. Просыпаясь в электронно-управляемом кресле параллельно палубе самолета, Бельведер сразу начинал бриться и изрекать нормальные еврейские мудрости вроде: «Пока человек жив, он неисправим, мой друг, нет-нет, не спорьте!» – «Кажется, вы правы, – отвечал АЯ, – во всяком случае, мы, евреи».
В тот, первый, приезд, восемь месяцев назад, Стенли предложил ему возглавить советскую программу фонда: ты же здесь популярен, как у нас Элвис Пресли. Но кроме популярности есть еще кое-что. Один молодой журналист в Москве мне сказал: «Саша Корбах – один из немногих у нас людей, которые вообще имеют право о чем-то говорить». Для русских ты свой, вовсе не какой-нибудь американский еврей. Твое председательство не даст сказать, что Фонд Корбахов – это филиал ЦРУ и что наша цель состоит в разрушении советского потенциала.
Ситуация пока что вроде не давала оснований для таких предосторожностей. Первый приезд в декабре завершился полным успехом. Газеты и телевидение объявили американского магната другом и фанатиком российского просвещения. Встреча «корбахов» с кремлевским руководством вообще ошеломила телевизионно мыслящую страну. По одну сторону протокольного стола рядом с Горбачевым размещались Лигачев, Янаев, Лукьянов, все партийные шельмы в общем-то на одно лицо. По другую сторону сидела примечательная коллекция лиц, доселе не представавшая перед советским народом: некий лощеный юрист, который каждой своей улыбкой как бы приглашал партийцев не хитрить – все равно, мол, вскроем; рядом с ним какой-то загадочный аннамит, так цокающий языком, что Генка Янаев всякий раз вздрагивал; далее рыцарски независимый негр с отменным плечевым поясом, явно не из «Лумумбы»; потом некий старец сильно еврейской внешности, по слухам, крупнейший голливудский агент, однако взиравший на славян как бы из глубины иудейских веков, и, наконец, двое самых сногсшибательных – драгоценнейшая простигосподи с ударными маммариями, но в профессорском пенсне, и некий самый главный, крупнее всех богатырь, но не Илья Муромец, а как бы постаревший Тарзан. Далеко не многие телезрители догадывались, что перед ними персонажи нашего романа.
Переговоры завершились весьма благоприятно для обеих сторон. Советская сторона с пониманием отнеслась к желанию несоветской совершить полумиллиардное вливание долларов в погибающие отрасли социализма, а именно в науку, в образование, в здравоохранение, в печатное слово (спасение советских толстых журналов, этого бесценного ассета мировой словесности) и в искусство (субсидирование самоиспепелившегося совкино). Американская сторона получила разрешение на открытие в Москве своего филиала, для чего ей было сдано помещение на уровне мировых стандартов и за соответствующую цену в здании СЭВа, где крытые венгерской кожей кресла уже год пустовали после серии бодро проведенных «бархатных революций». Скажут – дорого, но ничего не поделаешь, рыночная экономика на подходе. Наконец проведена была серия банкетов, завершившаяся грандиозной презентацией фонда, на которую прибыли какие-то личности, вызывающие у москвичей ступорозное состояние: Стелла, Лука, Арсен, Мана и еще какие-то с двухсложными именами числом не менее двух дюжин. А этих-то кто приглашал, удивился АЯ. Оказалось, никто. Они приходят без приглашения, а если не приходят, делу конец.
