Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки
Каждое утро я ощупываю свое тело, пытаясь определить, пробудилась во мне плодоносящая сила или нет. Мне кажется, что я уже ношу в себе замечательную тайну. Ах, почему нельзя вмешаться в темное, неразгаданное таинство и установить в нем свои законы!
15 июня
. Мой ребенок не родится. Кусочек живой, трепетной плоти внутри меня должен быть уничтожен. Искорка жизни в моем чреве скоро погаснет, так и не разгоревшись в маленькое пламя. Этот бессознательный росток, который сейчас вслепую, с неслыханным упорством пробивается к свету, не ведает того, что обречен, что еще несколько дней, и он превратится в кусочек окровавленного мяса.
Каждое утро он напоминает о себе легкой тошнотой, и я сначала испытываю острую радость от сознания, что чудо свершилось, и сразу же жгучую боль при мысли о его неизбежной гибели.
Радостную новость о том, что я беременна, и трагическую весть о своей болезни я услышала в один и тот же день. Почти две недели я мучилась от сильнейшего цистита и пила безобидные травяные таблетки, оттягивая визит к врачу. Я предчувствовала и свою беременность, и серьезность заболевания. Я уже не могла вставать с постели, и вчера меня отвезли к урологу. "Болезнь требует срочного вмешательства, – заявил мне врач, получив результаты анализов. – Две недели попьете хороших антибиотиков, и все как рукой снимет". "Но я не могу принимать лекарства, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, как подступают к горлу слезы. – Я на первом месяце беременности". "Вот как! – воскликнул он, хмуря брови. – Это осложняет дело". "Доктор, мне нужны сильные антибиотики?" – спросила я, уже зная ответ. "В том-то и дело, милочка, – сказал он мрачно. – Будь у вас срок три месяца, все было бы проще. Но на первом месяце любые антибиотики могут дать необратимые последствия. Вот что, возьмите мой платок и утрите слезы. Посидите пока в коридоре, а я посоветуюсь со своей коллегой".
Я сидела в официальном кожаном кресле, ожидая своей участи. Уролог ушел и вскоре вернулся с женщиной средних лет в белом халате. Они заперлись в кабинете минут на десять, а потом позвали меня. Женщина посмотрела на меня с грустью и сочувствием и сказала: "Боюсь, Дарья, мне нечем вас обрадовать. Я видела ваши анализы и могу сказать только одно – если через день-два вы не начнете пить антибиотики, инфекция поднимется выше, перекинется на почки и вы вообще не сможете рожать детей". "Но как же мне быть?! – выкрикнула я, захлебываясь слезами. – Что мне делать с ребенком?!" "Это решать только вам", – уклончиво сказала врач. То же самое я услышала в ответ от гинеколога, к которой пришла на прием в тот же день.
Вечером Андрей мягким голосом сказал: "Не стоит так отчаиваться. У нас еще будут дети. Ты ведь не хочешь, чтобы наш ребенок родился уродом или с какими-нибудь отклонениями". Я изнемогала под тяжестью этой задачи, зная,, что решать ее предстоит мне одной. Только мать может вынести приговор. Все во мне кричало:
"Нет! Жизнь не может нанести такой удар той, которая так ее любит!" Но я уже услышала злой смех, который раздался сверху. И я приняла решение – предать смерти то крохотное существо, за которое я несу ответственность, которое находится под моей защитой.
Мое тело, которое напоминает бутон, не распустится за девять месяцев в цветок.
Мне не суждено пережить изумительный период созревания плода, почувствовать неизреченную прелесть этого состояния. Андрей твердит, что все будет хорошо, что у нас еще будут дети, но мне трудно поверить этим необходимым словам. Пищей в эти дни крушения моих надежд мне служит отчаяние. Кто ты, малыш, слепо дове-. ряющий мне и рассчитывающий на мое покровительство, – кто ты, мальчик или девочка? Этот вопрос еще сочится теплой кровью, а я уже знаю, что его надо раздавить. Думать сейчас – это слишком больно.
25 июня
. Ну вот и все, жребий брошен. От существа, чье зачатие я так торопила, не осталось даже имени. Аборт я перенесла до странности спокойно. Может быть, оттого, что мысленно я уже вычеркнула своего ребенка из списка живых еще несколько дней назад. А может, просто мои эмоциональные ресурсы истощились и я перешла предел горя. Я, несостоявшаяся мадонна, добросовестно отстрадала положенный срок, и сердце мое окаменело. Чудо прошло мимо, едва коснувшись меня.
Я попыталась лететь и тут же упала на землю, как неуклюжая курица. Никто не в силах мне помочь. Милосердие Андрея действенно, он готов оказать любую реальную помощь, а мне нужны нежные, утешительные слова, но не поступки. Он не умеет выражать свои эмоции. Он закармливает меня фруктами, дарит подарки, таскает по ресторанам, но все это лишь суррогат утешения. Одна моя подруга уверяет меня, что это карма, плата за прошлые грехи. Но не верю я в карающего, беспощадного бога, который способен отомстить жалкой грешнице, лишив права на жизнь ее дитя.
Мои груди еще болят, будто верят, что скоро наполнятся молоком. Но жизнь несет меня дальше, как исхлестанное штормом, утлое суденышко, и безжалостно швыряет по волнам.
2 июля
. Я с мамой в Турции, в Анталии, на берегу моря, в прелестном пятизвездочном отеле. Я приехала сюда с целью восстановить пошатнувшееся здоровье и набраться сил для дальнейших схваток. Солнце здесь так и пышет жаром, словно сдобный круглый пирог, только что вынутый из печки. Моя кожа уже оценила титанические солнечные труды, покрывшись легким румяно-коричневым загаром.
Каждое утро я хожу в гости к обезьяньему семейству – оно живет в большой клетке в саду. Там вечно толпятся дети, умиляясь ужимкам обаятельных ловких животных и восхищаясь их прыжками. Недавно в семействе появилось прибавление – родился крохотный малыш, обезьяний ребенок. Я подолгу стою у клетки, рассматривая, как мама-обезьяна кормит свое дитя, ласкает его или журит за проделки.
К настоящему я отношусь с опаской, но заглядывать вперед тоже не тороплюсь. Я повисаю между прошлым и будущим, в бездумном временном промежутке – скольжу по жизни, как по зеркальной поверхности воды.
3 июля
. Мне страшно, мне действительно страшно. Сегодня загорала под лучами ослепительного жестокого солнца и внезапно почувствовала неладное. Какой-то толчок изнутри. Я поднялась с лежака и увидела, как на белом пляжном полотенце расплывается кровавое пятно. В висках застучало: "Не может быть!" Я торопливо собрала вещи и побежала в номер, под спасительную прохладу кондиционера. Я залезла под душ, чтобы смыть кровь, и зеркало в ванной отразило мое бледное испуганное лицо, которое показалось мне совершенно чужим.
Кровь выходила из меня толчками. Я легла в постель, твердя себе, что я просто перегрелась на солнце, что это нелепая случайность, а не грозные последствия неудачного аборта. Меня бил озноб. Я натянула на себя одеяло, чтобы согреться, и через некоторое время забылась неспокойным сном.
