Джон О'Хара - Жажда жить
— Ладно, там видно будет. Застрянем, пусть думают, что мы с тобой медсестры из ассоциации «Дочери короля».
— Да кто в это поверит?
— Что ты — любой, ты же выглядишь здоровой. Ну а я все еще инвалид.
— Ничего подобного.
— Да брось ты, — отмахнулась Грейс. — Вся эта публика за обедом, они меня впервые видят после болезни, так иные от страха просто шарахались. Я, конечно, стараюсь поправиться, набрать вес, но, оказывается, на это надо больше времени, чем я думала. И прежней силы пока нет. Господи, подумать только, как все было когда-то. Подъем в семь утра, трое детей собираются в школу. Сидни их отвозит. Обед дома, потом в город за покупками, опять домой. Играю с детьми, помогаю готовить уроки. Ужин где-нибудь у друзей, ложусь в час ночи, а в семь снова на ногах.
— Но ведь не каждый день так было, Грейс, сама знаешь, не каждый.
— Конечно, нет, но раз-два в неделю это точно, а иногда и чаще. А нынче я дня бы не выдержала в таком режиме.
— Естественно. Ты ведь болела, едва не померла.
— Едва не померла? Ничего подобного. Да, мне было не по себе, иногда больно, сама себя ненавидела, то в жар бросало, то в холод, злилась. Но об аде, рае или смертном пороге и мысли не было. Верно, немного побаивалась, что помру, но это не был страх попасть в ад или сделаться жертвой гнева Божьего, просто не хотелось что-нибудь упустить. Праведницей меня не назовешь. Совсем наоборот. И коли уж я оказалась на пороге смерти, может, многим было бы лучше, толкни я дверь посильнее.
— Что оказалась, это точно. В ту ночь с субботы на воскресенье доктор О’Брайан совсем надежду потерял, думал, не выживешь.
— Когда же ты наконец решишь, чего хочешь в благодарность за свою доброту? Смотри, будешь тянуть, сама являюсь к тебе как-нибудь, осмотрюсь в доме, а потом куплю, что тебе не нужно.
— Не увиливай, Грейс. Я хочу понять, почему ты не радуешься выздоровлению.
— Это ты не увиливай. Что тебе все же нужно для дома?
— Викторолу, да побольше.
— Этого мало, к тому же викторолу ты и сама можешь выбрать. Я же хочу, чтобы это было что-нибудь такое, на что ты будешь смотреть и думать обо мне, — обо мне, а не о той женщине, что попросила у тебя каплю виски, а потом оккупировала дом вместе со своей семьей, двумя сиделками, врачом и бог знает кем еще. Эдгар отказывается взять даже цент, ты — принять подарок. Знаешь, заставлять чувствовать другого обязанным — плохой способ сохранить друзей. Не то чтобы я мечтала рассчитаться с тобой, но я хотя бы заставила себя поверить, что попыталась.
— По-моему, ты уже поправляешься, что-то больно разворчалась.
— Сказать тебе по совести, меня действительно мало волнует, поправляюсь я или нет.
— В тот день, когда заболела, ты говорила мне…
— Помню, — остановила ее Грейс. — А вот в бреду я что-нибудь говорила? Давно хотела тебя спросить, да все не решалась.
— Э-э…
— Так говорила или нет? Вижу, говорила. Тогда что? Может, эта Кармоди слышала?
— Откуда мне знать, что она слышала?
— Ну же, выкладывай. — Грейс подалась вперед и искоса посмотрела на подругу.
— Вот все, что я знаю. — И Бетти пересказала разговор с сиделкой, когда та выпытывала, как зовут сына Грейс.
— Ясно. И это все? Сама ты ничего не слышала?
— Нет, но я знаю, о ком идет речь.
— О Господи, только не это! Ничего ты не знаешь, Бетти! Пожалуйста, скажи, что не знаешь. Это просто невозможно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Ни один человек на свете. Но как ты узнала? И почему ты вдруг решила, что знаешь? Я же была так осторожна… не верю тебе. Ну, кто это? Можешь ограничиться инициалами.
— Вот по инициалам-то как раз его сейчас знают больше, чем по полному имени.
— Стало быть, действительно знаешь, — негромко проговорила Грейс. — Но откуда? Ведь я ничего такого не сделала и не сказала.
— В каком-то смысле и то и другое. — И Бетти объяснила, как она догадалась, что это Холлистер.
— Ну, теперь сама видишь, что я права, — дело безнадежное, — вздохнула Грейс.
— Увы.
— Так ты согласна, что тут все безнадежно?
— Согласна, — кивнула Бетти. — Ты не хочешь, конечно, чтобы соглашалась, но ничего не поделаешь.
— Признайся, — улыбнулась Грейс, — что это тебе только доставляет удовольствие.
— Не спорю. Слушай, Грейс, отчего ты не выходишь замуж?
— Хороший вопрос, а главное, своевременный, ведь ты только что узнала, в кого я влюблена. Но ты ведь не за него меня сватаешь, верно?
— Естественно, нет. Тебе бы надо выйти за кого-нибудь вроде Брока. То есть за человека, который на несколько лет тебя старше, хваткий, богатый. За кого-нибудь, кто, как говорится, готов сходить налево.
— То есть поволочиться за женщинами?
— Ну да.
— Ни за что не выйду за такого. Насколько я понимаю, этот воображаемый мужчина должен мириться с тем, что и я могу сходить налево?
— Да, если у него хватит мозгов.
— Знаешь что, Бетти, давай оставим этот разговор. Похоже, ты считаешь меня законченной шлюхой.
— Ничего подобного. Но если бы ты была замужем…
— Я и была замужем, — перебила ее Грейс.
— А за все те годы только раз сбилась с пути.
— А ты хоть раз сбивалась?
— Нет, но я не красива. На меня в этом смысле никто бы даже внимания не обратил.
— А тебя когда-нибудь соблазняли?
— То есть хотели?
— Да.
— Хотели и хотят. Я люблю Эдгара, но… позволь сказать тебе кое-что.
— Да?
— Если бы Сидни захотел, я бы уступила. Он мне всегда нравился.
— Но ничего такого между вами не было?
— Нет, никогда. В его присутствии я всегда смущалась, может, как раз потому, что он мне нравился. А Роджер Бэннон… Его я как раз терпеть не могла, но как самец… словом, Грейс, я вполне понимаю, как все это у вас могло случиться.
— А этот? — спросила Грейс.
— Нет. Помимо всего прочего, он слишком молод, слишком… словом, молод. Тут мы с тобой расходимся.
— И хорошо, что расходимся, хотя почему это хорошо или плохо, сама не знаю.
— Хорошо, хорошо.
— Поворачивай на Эмеривилл. Съезжай с главной дороги, — скомандовала Грейс.
Они свернули с шоссе и поехали по той самой дороге, где у Грейс было свидание с Холлистером.
— Ну и ухабы, — пробормотала Бетти.
— У тех сикамор можно развернуться.
— Вижу, ты знаешь эту дорогу.
— Да. Видишь того типа на культиваторе? На вспаханном поле?
— Вижу.
— У него есть навозоразбрасыватель «Диринг».
— А кто это?
— Понятия не имею. Знаю только, что у него есть навозоразбрасыватель «Диринг». И дорогу тоже знаю.
— И зачем тебя сюда понесло?
— Ты хочешь сказать, сейчас? Сегодня?
— Ну да.
— Посмотреть, смогу ли я в себе разобраться.
— Ну и как, разобралась?
— Да, но ничего нового не узнала.
— Печально.
— Почему же?
— Выходит, ты не изменилась.
— Ни капли. Разве я тебе только что не сказала? Ты права, я действительно дурная женщина. Но кое-что я все же могу сказать в свое оправдание. По-моему, ты тоже дурная женщина. И не потому, что тебе нравился Сидни и не нравился Роджер Бэннон. А потому, что ты предлагала мне выйти за кого-нибудь замуж. Я могла бы найти себе мужа, о каком ты говорила. Пола Райхельдерфера. Но я не вышла за него. Уж этого-то я по крайней мере не сделала, миссис Мартиндейл.
— А я никогда и не утверждала, будто я не дурная женщина. — Бетти отвела взгляд от дороги и с улыбкой посмотрела на Грейс. Та улыбнулась в ответ. — Будь у меня твоя внешность, берегись Форт-Пенн!
— Будь у меня моя внешность, берегись Форт-Пенн! — сказала Грейс. Обе расхохотались, но вскоре смех оборвался, и обратный путь до дома Бетти они проделали в молчании. Обе решили, что Грейс достаточно окрепла, чтобы самостоятельно доехать оттуда до Второй улицы, благо это совсем недалеко. Бетти вышла, и Грейс пересела на водительское место.
— Спасибо тебе, спасибо за все, — сказала она.
— Не за что. И ни о чем не надо беспокоиться. Да, тут дело безнадежное, но, думаю, в конце концов это только к лучшему.
— В том смысле, что я сделаюсь благородной дамой.
— Надеюсь, нет, но хотя бы более или менее довольной жизнью женщиной. К тому же у тебя будет по меньшей мере одно преимущество перед женщинами, оказавшимися в похожих обстоятельствах.
— И что же это за преимущество? — полюбопытствовала Грейс.
— Ты точно знаешь, где был твой парень всю неделю и с кем встречался.
— Откуда? А, ты имеешь в виду колонку.
— Ну да, ведь она выходит каждую субботу.
— Все верно, только если он пишет правду.
— Ну, про себя-то уж точно. И мне это нравится, хотя не могу не заметить, что слишком уж мало места себе оставляет для частной жизни.
