Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
Вера разогревает на плитке суп — часть комнаты возле двери отгорожена под кухоньку — замечательный запах идет от кастрюли. Она наливает себе и мне — не в миски, как у нас, а в настоящие тарелки с цветами. Наливает мне полную большую тарелку…
— Вкусный!
— Ага, мать у меня здорово готовит, — соглашается Вера.
— А она тебя ругать не будет?
— За что?
— Что ты меня супом кормишь.
— Чего это? Что она, жидовка, что ли? Погоди, сардельки еще поедим. А после уроки вместе сделаем, ладно?
— Ладно.
— А чего это, ты мне скажи, ты так учиться любишь? — удивляется Вера.
— Не знаю… Мне в школе нравится.
— Вот уж чего хорошего! Да меня бы отец с матерью не заставляли, я бы нипочем не стала. Погоди, посуду только вымою. Ты пиши пока, я после у тебя перекатаю. Нет, я какую хочешь работу стану делать, только не учиться. Ой, если б в школу не ходить, я бы знаешь как жила!
— Как?
— Замечательно бы жила! Мне дома лучше нравится. Я ее ненавижу, школу. И училку эту поганую. Ты только, смотри, не проболтайся, а то отец, если услышит, шкуру с меня спустит. Он так: когда добрый, так хороший, а как взбесится, не дай бог! Вообще, я предпочитаю, когда его нету. А мать у меня женщина что надо, мы с ней с полслова друг друга понимаем. Решила уже? Мать моя всего три класса кончила, и ничего, не хуже людей зарабатывает. А я, выходит, век учусь да учусь. Годы молодые на что убиваю! А этот Колька, он знаешь какой здоровый? Ему тринадцать лет. Ты только никому не говори: я один раз целовалась с мальчиком. Только он из Ленинграда, нахимовец. На парад приезжали. Может, на этот год еще приедут… На Первое мая… Я тебя тоже, если захочешь, с каким-нибудь познакомлю.
Я вдруг вижу, что за окном совсем стемнело.
— Мне надо идти.
— Пойдем, провожу, — говорит Вера.
Мы идем прежней дорогой — во-первых, так ближе, а во-вторых, чтобы не встретить Колькиных приятелей. Залазим на стену, Вера спрыгивает на ту сторону, я смотрю вниз и боюсь спрыгнуть.
— Ну, чего ты? Прыгай!
Нет, я не могу — очень высоко. Изнутри стена казалась совсем невысокой, изнутри она правда невысокая, а сверху…
— Прыгай! Ну прыгай, давай!
— Не могу…
— Да чего ты боишься? Прыгай, и все!
Нет, мне ни за что не спрыгнуть… Я даже смотреть туда не могу… Мне страшно, страшно, я не могу!.. Ноги немеют, совсем отнимаются… Совсем как чужие, я не могу шевельнуться.
— Вот уж не знала, что ты трусиха такая! — Вера залазит обратно на стену, уговаривает меня, показывает, как прыгать.
Как она не понимает? Это уже не поможет, я не могу. Совсем не могу. Мне стыдно, ужасно стыдно перед ней, но я не могу…
— Пойдем в ту сторону, — решает она, — там ниже.
Я делаю через силу несколько шагов — ноги прилипают к стене. Нужно сесть, я должна сесть — так будет лучше. Я сажусь. Все равно страшно. Ужасно страшно…
— Святые угодники, хоть бы прошел кто!.. — убивается Вера. — Мать, уж наверно, с работы вернулась… Ты знаешь что? Ты обратно прыгай, а после через ворота пройдешь.
Я и обратно не могу.
— Ты же прыгала! Сегодня, недавно только со мной прыгала!
— А теперь не могу…
— Ты задом повернись, — учит Вера, — повиснешь на руках, а после спрыгнешь.
Я пытаюсь повернуться, но голова сразу кружится, все темнеет в глазах. Я кое-как опускаюсь на корточки и изо всей силы вцепляюсь руками в кирпичи.
— Ну и ну! Ну и дела…
Я стою на стене на четвереньках, Вера смотрит на меня снизу.
— Пойду в «Герцена» схожу, — решает она, — позову кого.
Она уходит в институт Герцена, я остаюсь одна. Ее долго-долго нету. Вдруг она вообще не вернется? Может, я застыну и упаду… Хоть бы уже скорей…
Вера возвращается с каким-то дяденькой.
— Прыгай! — уговаривает он. — Прыгай, я тебя поймаю!
— Не могу… Правда, не могу…
— Чего ж ты полезла, если такая трусиха?
— Я не знала…
Он карабкается на стену, берет меня под мышки и спускает вниз, как мерзлое полено.
— Прыгай, ноги в коленках подогни, а то расшибешься!
Я не знаю, прыгаю я или падаю, но я уже на земле.
— Спасибо вам! — кричит Вера. — Я побежала, а то мать заругается!
Я подымаюсь, беру портфель и тащусь домой.
— Где ты была до такого времени? — набрасывается на меня мама. — Я спрашиваю, где ты была? Девятый час на дворе! Нет, это подумать только — уроки кончились в три! Пять часов шляется неизвестно где! Что ты молчишь? Отвечай, где ты была?
Я сажусь на стул — нет, сначала отпускаю портфель, он шлепается на пол, — а потом опускаюсь на стул.
— В чем дело? Что случилось? Почему ты молчишь?
— Оставь ее, Нинусенька, — говорит папа.
— Что значит — оставь? Хорошенькое дело — оставь! Как вам это нравится? Сидит, как истукан! Объясни, по крайней мере, что случилось!
Пускай кричит… Пусть говорит, что хочет… Мне все равно… Все равно… Все — равно… Ничего не хочу. Ничего… Раньше хотела — утром еще столько всего хотела… А теперь ничего не хочу. И дружить с Верой не хочу… Ничего не хочу… Ничего… Если сейчас в наш дом попадет бомба, мне будет все равно. Все равно…
Я иду домой. Палисадники засыпаны снегом. Глубже всего снег у забора. Никто не ходит тут. Цепочка моих следов остается на чистом ровном снегу. Я вешаю портфель на забор и аккуратненько протаптываю большую — во всю ширину палисадника — пятиконечную звезду. Красивая звезда…
— Ты чего эт делаешь?! — кричит с тротуара Валька.
Я молчу. Не ее собачье дело…
— Подумаешь, я тоже так умею! — Она лезет в снег.
Валька осталась на второй год — мать ее за это так лупила, она так орала, по всей улице было слышно. Теперь она учится в четвертом «Г». А ее подружка Нинка в пятом «В», на другом этаже. Но они уже не ходят вместе, мать не разрешает Нинке водиться с двоечницей. У Нинки самый красивый во всей школе фартук, мать сама ей сшила. Раньше у нее была самая красивая шуба, а теперь самый красивый фартук. А моя мама так и не покупает мне форму — ни за что не покупает. Марья Ивановна, директриса, уже два раза вызывала ее из-за этого, но она все равно не покупает. Я хожу в школу в клетчатом байковом платье.
Валька затаптывает мою звезду. Я молчу. Беру с забора портфель и иду домой. Валька тащится следом.
— Сколько у тебя двоек?
— У меня нету двоек.
— Не в четверти, а так!
— И так нету.
— Врешь!.. И в тетрадях нету?
— Нету.
— Ну да!.. Покажи! Покажи тетрадь!
— Не покажу… — Я покрепче держу портфель.
— Везет некоторым!.. — Валька подбрасывает снег валенками. — Особенно которые евреи…
