Кейт Мортон - Далекие часы
— Что думаешь, мама? Ты, наверное, проголодалась с дороги?
— С удовольствием поем супа. Можно, мы сядем на улице?
Мы устроились за столом с видом на замок; предложение внесла миссис Кенар, и не успела я возразить, как мама отважно объявила его великолепным. Пока местные гуси плескались в лужах, не теряя надежды, что им перепадет крошка-другая, мама рассуждала о своем прошлом. О времени, которое провела в Майлдерхерсте, о своих чувствах к Юнипер, о влюбленности в учителя, мистера Кэвилла; наконец она поведала мне о своей мечте стать журналистом.
— Что случилось, мама? — поинтересовалась я, намазывая масло на хлеб. — Почему ты передумала?
Я не передумала. Просто я… — Она немного поерзала на белом железном сиденье, которое миссис Кенар вытерла полотенцем. — Наверное, я просто… В конце концов я не смогла… — Она нахмурилась, не сумев подобрать нужные слова, и продолжила с обновленной решимостью: Встреча с Юнипер открыла мне дверь, и я отчаянно захотела оказаться на другой стороне. Но без нее у меня не получилось удержать дверь открытой. Я пыталась, Эди, правда пыталась. Я мечтала поступить в университет, но лондонские школы позакрывались во время войны, и мне пришлось работать машинисткой. Я всегда считала, что это временно, что однажды я продолжу свой путь и осуществлю намерения. Но когда война закончилась, мне было восемнадцать, слишком много для школы. А без среднего образования я не могла поступить в университет.
— И ты перестала писать?
— О нет. — Мама нарисовала на супе восьмерку кончиком ложки, затем еще раз и еще. — Нет, не перестала. Я тогда была изрядно упрямой. Я приложила все силы и была убеждена, что такой пустяк меня не остановит. — Она чуть улыбнулась, не поднимая глаз. — Я собиралась писать для себя и стать знаменитым журналистом.
Я тоже улыбнулась, невероятно обрадованная тем, как мама охарактеризовала отважную юную Мередит Бейкер.
— Я составила себе программу, читала все, что могла найти в библиотеке, писала статьи, обзоры, иногда рассказы и посылала их в редакции.
— Что-нибудь напечатали?
Она жеманно поерзала на сиденье.
— Кое-что тут и там. Редакторы крупных журналов прислали мне несколько ободряющих писем, великодушных, но твердых, в которых советовали побольше узнать об их фирменном стиле. А потом, в пятьдесят втором, подвернулась работа.
Мама оглянулась на гусей, которые хлопали крыльями, и в ее поведении что-то изменилось, из нее словно выпустили воздух. Она отложила ложку.
— Работа была на Би-би-си, начального уровня, но именно то, что я хотела.
— И ничего не вышло?
— Я разбила копилку и купила элегантное платье и кожаную сумку, чтобы выглядеть на все сто. Дала себе самые строгие наставления вести себя уверенно, четко выражать свои мысли, не сметь сутулиться. Но потом… — Она осмотрела тыльные стороны ладоней и потерла большим пальцем костяшки. — Случилась путаница с автобусами, и, вместо того чтобы отвезти меня в Дом радиовещания, водитель высадил меня недалеко от Мраморной арки. Большую часть обратного пути я бежала, а когда оказалась в начале Риджент-стрит, то увидела, как все эти девушки выплывают из здания, смеются и шутят, такие остроумные и сплоченные, намного моложе меня. Казалось, они щелкают как орешки любые вопросы. — Она смахнула крошку со стола, прежде чем посмотреть мне в глаза. — Я увидела свое отражение в витрине универмага и показалась себе бездарной подделкой, Эди.
— Ах, мама!
— Растрепанной бездарной подделкой. Я презирала себя и не понимала, как мне вообще взбрело в голову, что я достойна подобного места. Наверное, я никогда прежде не ощущала себя настолько одинокой. Я свернула с Портленд-плейс и направилась в другую сторону, обливаясь слезами. Представляю, как ужасно я выглядела. Я была такой одинокой и несчастной, прохожие без конца советовали мне не падать духом, и, оказавшись рядом с кинотеатром, я нырнула внутрь, чтобы мне дали спокойно поплакать.
Тут я вспомнила папины слова о девушке, которая прорыдала весь фильм.
— И ты смотрела «Остролист и плющ».
Кивнув, мама достала откуда-то бумажный платочек и промокнула глаза.
— И познакомилась с твоим папой. Он угостил меня чаем и купил мне грушевый пирог.
— Твой любимый.
Она улыбнулась сквозь слезы приятному воспоминанию.
— Он все допытывался, что случилось, и когда я соврала, что расплакалась из-за фильма, уставился на меня в полном неверии. «Но это же просто кино, — сказал он и заказал второй кусок пирога. — Там все выдумки».
Мы обе засмеялись. У нее получилось ужасно похоже на папу.
— Он был таким надежным, Эди; таким категоричным в восприятии мира и своего места в нем. Просто поразительно. Я никогда не встречала подобного человека. Он видел лишь то, что существовало на самом деле, его беспокоило лишь то, что уже произошло. Вот почему я влюбилась в него — из-за его твердости. Он крепко стоял обеими ногами в настоящем. Когда мы разговаривали, меня словно окутывала его уверенность. К счастью, он тоже что-то во мне нашел. Быть может, это звучит не слишком романтично, но мы очень довольны друг другом. Твой отец — хороший человек, Эди.
— Я знаю.
— Честный, добрый, надежный. Это дорогого стоит.
Я согласилась, и когда мы вернулись к супу, мне представилась Перси Блайт. Она немного походила на папу в данном отношении: человек, которого легко проглядеть в более ярком обществе, но чья стойкость и даже суровость — фундамент, позволяющий другим сиять. Размышления о замке и сестрах Блайт натолкнули меня на другую мысль.
— Поверить не могу, что забыла!
Порывшись в сумке, я достала коробку, которую мне ночью вручила Юнипер.
Мама положила ложку и вытерла пальцы салфеткой, закрывавшей колени.
— Подарок? Тебе ведь было неизвестно о моем приезде.
— Это не от меня.
— А от кого?
Чуть было не ответив: «Открой и узнаешь», я вовремя вспомнила, что когда в прошлый раз преподнесла ей коробку из ее юности с подобной фразой, получилось не слишком складно.
— От Юнипер, мама.
Она округлила глаза и чуть повела носом, затеребила коробку, пытаясь ее открыть.
— Как глупо, — произнесла она незнакомым голосом. — Пальцы не слушаются.
Наконец крышка соскочила, и мама в изумлении прижала ладонь к губам.
— О господи.
Она бережно достала изнутри тонкие листки экономичной бумаги, как будто они были самой драгоценной вещью на свете.
— Юнипер приняла меня за тебя, — сообщила я. — Она хранила ее для тебя.
Мамины глаза метнулись к замку на холме, и она с легким неверием покачала головой.
