Мо Янь - Устал рождаться и умирать
— Как здорово ты это сказал, папа, я всегда теперь плохое буду обращать в хорошее. — С этими словами он приблизился к отцу и ловко стянул у него с запястья дорогие часы: — Папа, это же подделка, как ты можешь носить такие, давай лучше я буду срамиться с ними!
— Ерунда, какая ещё подделка, настоящий «ролекс».
Через пару дней по местному телевидению показали сюжет: ученик средней школы Симэнь Хуань нашёл большую сумму денег, но не присвоил эти десять тысяч, а передал школе. С тех пор блистающего золотом «ролекса» на руке у него никто больше не видел.
Как-то этот хороший мальчик Симэнь Хуань привёл домой ещё одну известную хорошую девочку, Пан Фэнхуан. Она выглядела уже совсем как молодая женщина: одета по последней моде, прелестная фигура, торчащие грудки, выступающий зад, томный взгляд, волосы влажно поблёскивают, с виду в полном беспорядке. Старомодным Хучжу и Хэцзо этот наряд Фэнхуан очень не понравился, но Симэнь Хуань шепнул им:
— Мама, тётушка, вы подотстали от жизни, это же последний писк моды.
Я понимаю, что тебя больше заботит не Симэнь Хуань и не Пан Фэнхуан, а твой сын Лань Кайфан. В последующем моем рассказе на сцену выйдет и он.
Стояла погожая осень, твоей жены и Хуан Хучжу дома не было. Молодёжь устраивала вечеринку, и их попросили не мешать.
Под утуном в северо-восточном углу двора за квадратным столиком со свежими фруктами и большим арбузом, нарезанным ломтями, и устроились трое хороших детей. Симэнь Хуань и Фэнхуан — модно одетые, лица сияют. Твой сын одет как обычно, лицо такое же уродливое.
Ни один мальчик не оставался равнодушным к Фэнхуан, такой чувственно привлекательной, красивой девочке, и твой сын, естественно, не был исключением. Вспомни тот год, когда он швырял в тебя грязью, вспомни, как он заставил меня вывести его к вам в Люйдяне, и ты поймёшь, что, по сути дела, он давным-давно уже по доброй воле стал маленьким рабом у неё на побегушках. Семена случившихся позже печальных событий были посеяны уже тогда.
— Больше никто не придёт? — лениво произнесла Фэнхуан, откинувшись в кресле.
— Сегодня этот двор лишь для нас троих, — откликнулся Симэнь Хуань.
— И ещё для него! — Тонким красивым пальчиком она указала на меня, вздремнувшего под стеной, и выпрямилась. — Наша сука — его третья сестра.
— У него ещё два старших брата, — уныло добавил твой сын, — в Симэньтуни. Один в его доме, — он указал на Симэнь Хуаня, — другой в доме моей тётушки.
— Наша-то сука умерла, — сказала Фэнхуан. — При родах. Сколько помню с детства, только и делала что рожала, выводок за выводком. — И продолжала: — Как всё несправедливо в этом мире, кобель сделал своё дело и был таков, а сука страдай.
— Поэтому мы и воспеваем мать, — заметил твой сын.
— Нет, ты слышал, Симэнь Хуань? — захихикала Фэнхуан. — Ни мне, ни тебе не выдать ничего такого глубокомысленного, только старине Ланю это по плечу.
— Ладно издеваться, — смущённо пробормотал твой сын.
— Никто над тобой и не издевается, похвала совершенно искренняя! — Она достала из белой кожаной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку с бриллиантиками. — Только и можно расслабиться, когда старичья нет.
Она ловко стукнула по пачке лакированным ногтем, взяла выскочившую сигарету, вставила в накрашенные губы и щёлкнула зажигалкой. Прикурив от голубого пламени, бросила пачку и зажигалку на стол и глубоко затянулась. Потом откинулась на спинку, надув губы и глядя в небо. Она изображала человека многоопытного, но переигрывала, как не умеющая курить актриса в телевизионном сериале.
Вынув сигарету себе, Симэнь Хуань бросил пачку твоему сыну. Тот отрицательно покачал головой. Вот уж впрямь хороший мальчик. Пан Фэнхуан презрительно хмыкнула:
— Кури уж, что паиньку передо мной корчить! К тому же, чтоб ты знал, чем раньше начнёшь курить, тем выше приспособляемость организма к никотину. Британский премьер Черчилль с восьми лет курил трубку деда и дожил до девяноста с лишним. Так что начинать лучше раньше.
Твой сын взял сигарету, поколебался немного, но в конце концов засунул в рот. Симэнь Хуань заботливо помог ему прикурить. Твой сын зашёлся в кашле, лицо от натуги почернело как днище котла. Это была его первая сигарета, но очень скоро он стал заядлым курильщиком.
Симэнь Хуань вертел в руках золотую зажигалку Фэнхуан:
— Мать его, вещь супер!
— Нравится? Забирай! — даже не глянув в его сторону, бросила Фэнхуан. — Всё подношения этих ублюдков, что лезут в чиновники, подрядчиков!
— Но твоя мать… — начал твой сын, но замер на полуслове.
— Моя мать из того же теста! — Зажав сигарету тремя пальцами, она пальцем другой руки указала в сторону Симэнь Хуаня. — Твой папочка ещё больший ублюдок! Да и твой тоже! — повернулась она к твоему сыну. — Они все притворщики, все эти ублюдки, — усмехнулась она. — Всё что-то изображают. На словах они нас поучают, мол, надо так, не надо этак, а сами? И так делают, и этак!
— Вот и мы должны делать и так, и этак! — заявил Симэнь Хуань.
— Совершенно верно, — согласилась Фэнхуан. — Они хотят, чтобы мы были хорошими детьми, а не плохими. Но что значит хорошие? И что значит плохие? Вот мы — хорошие, мы самые лучшие, лучше всех! — Она швырнула окурок в сторону утуна, но недостаточно сильно. Он упал на стреху дома, и оттуда потянулся тонкий дымок.
— Можешь называть моего отца ублюдком, — сказал твой сын, — но мой отец не притворщик, он ничего из себя не изображает, иначе не попал бы в такую беду…
— Ха, ты его всё защищаешь! — воскликнула Фэнхуан. — Он вас с матерью бросил, а сам сбежал блудить… да и моя эта ненормальная тётушка тоже сволота порядочная!
— А я вторым дядюшкой восхищаюсь, — признался Симэнь Хуань. — Смелый человек: должность замначальника уезда оставить, жену с сыном бросить, взять и убежать с любовницей, вот это круто!
— По словам нашего непревзойдённого уездного писателя Мо Яня, это называется «герой из героев, ублюдок из ублюдков, мастер пить и любить»! — Тут она вытаращила на нас глаза. — А ну заткните уши, не хочу, чтобы вы слышали то, что я сейчас скажу! — Твой сын и Симэнь Хуань послушно заткнули уши, а Фэнхуан проговорила в мою сторону: — Ты слыхал, Четвёрочка? Лань Цзефан с моей тётушкой по десять раз в день любовью занимаются, каждый раз по часу.
Симэнь Хуань фыркнул и расхохотался. Фэнхуан сердито пнула его ногой:
— Подслушал, шпана несчастная!
Твой сын помрачнел, надулся и промолчал.
— Вы когда в Симэньтунь возвращаетесь? — спросила Фэнхуан. — Возьмите меня с собой посмотреть. Говорят, твой отец там капиталистический рай построил.
— Ерунда, — фыркнул Симэнь Хуань. — Откуда капиталистический рай в социалистической стране? Мой отец реформатор, герой нашего времени!
— Ну да, как же! — парировала Фэнхуан. — Прохвост он, а герои нашего времени — это твой второй дядюшка и моя младшая тётушка!
— Не надо больше о моём отце, — попросил твой сын.
— Твой папочка сбегает с моей тётушкой, доводит до полусмерти бабушку, через него дедушка слёг, а о нём ещё говорить нельзя? — вспыхнула Фэнхуан. И добавила: — В один прекрасный день я так разозлюсь, что притащу их из Сианя и буду водить по улицам напоказ толпе.
— Ух ты! — восхитился Симэнь Хуань. — А ведь и вправду можно съездить туда проведать их.
— Хорошая мысль, — поддержала Фэнхуан. — Я захвачу ещё одну банку краски. Увижу тётушку и скажу, мол, вот приехала покрасить тебя.
Симэнь Хуань расхохотался, а твой сын молча опустил голову.
— Старина Лань, расслабься хоть немного! — пнула его Фэнхуан. — Поедем вместе, идёт?
— Нет, не поеду! — твёрдо сказал твой сын.
— Неинтересно с вами, — заявила Фэнхуан. — Пойду я, пожалуй, веселитесь без меня.
— Погоди, куда же ты, — остановил её Симэнь Хуань. — Программу-то так и не начали!
— Какую ещё программу?
— Волшебные волосы, волшебные волосы моей матери!
— Да-да-да, — вспомнила Фэнхуан. — Как я могла забыть? Как это ты рассказывал? Что если отрубить собаке голову и пришить обратно волосами твоей матери, собака тут же сможет есть и пить, так?
— Такого сложного эксперимента никто не проводил, — сказал Симэнь Хуань. — Но если на коже сделать надрез и посыпать пеплом сожжённого волоска моей матери, то через десять минут ранка заживёт и даже шрама не останется.
— Я слышала, что волосы твоей мамы нельзя стричь, потому что они сочатся кровью?
— Верно.
— А ещё говорят, у твоей мамы такое доброе сердце, что когда в деревне кого-то ранило, приходили к ней, и она всегда вырывала волосок?
— Да.
— Как же она тогда ещё не облысела?
— Такого не случится никогда. У неё чем больше выдираешь волосков, тем они гуще становятся.
