Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
А я все мыкался: сначала зона в Мордовии — строгий режим, затем зоны Калмыкии и Прибалтики, знаменитые Ленинградские «Кресты», московская тюрьма с ласковым названием «Матросская Тишина». Как говорят: пошла полоса, а жизнь продолжалась. Но об этом расскажу в следующий раз.
Часть шестая
БАНДИТОМ БЫЛ, БАНДИТОМ И ОСТАЛСЯ
Глава 1
НЕУДАВШИЙСЯ ПОБЕГ ИЗ ЗОНЫ
Третью ночь я не мог уснуть. Лежал на нарах в каком-то «распятии». Со всех сторон раздавались всхрапы, стоны и всхлипы из «страны дураков» других заключенных. Эту безрадостную картину тускло освещало «солнце зека» (электролампочка) в углу камеры и «волчье солнышко», с трудом просовывающее свои лучи сквозь решетки узких монастырских окон. В голову лезли воспоминания из прожитой жизни, чушь какая-то лезла, отрывки из ранее прочитанных книг, стихи, причем с каким-то угрюмым уклоном. Вспомнился отрывок из «Равенны» Александра Блока. Его я читал еще в детстве на Ванинской зоне.
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.
Казалось, вот-вот в камеру войдет сумасшедшая девка Галка в прозрачном балдахине и подкатит к моим нарам, размахивая руками и щерясь своей безумной улыбкой.
А началось с того, что три дня назад вечером после работы меня вызвал к себе опер Шаров. Последнее время нарушений у меня не было. Зачем я «Куму» понадобился? Тем более у меня «катушка была на размотке», я доматывал в Изяславском монастыре — зоне особо строгого режима последние дни. Так было по моим расчетам.
Когда надзиратель завел меня в кабинет Шарова, то он с каким-то радостным оскалом на своем страшном лице сказал мне:
— Ну что, Дим Димыч, можно поздравить? Пора сидор тебе в дорогу собирать и на свободу. За пять лет ты мне всю плешь проел. Я здесь документы оформляю и хотел у тебя узнать, куда направление выписать.
— О, начальник, обрадовали вы меня. А я сначала не врубился, зачем это меня «родственник» вызывает к себе. Думал, начальник, вы освобождаетесь — такое радостное лицо у вас было. Вы-то подоле моего в зоне паритесь.
— Все шутишь, Пономарев? Пора за ум браться, сколько можно сидеть? Я тут полистал твое личное дело, кошмар какой-то. Двадцать шесть лет ты по тюрьмам и зонам почти без перерывов. Да смотри последние пять дней не натвори чего. На пятнадцатое октября я подписал твое освобождение. Так куда «путевку» выписать?
— На Украине, начальник, останусь. Родня у меня тут далекая в Бериславе есть, к ней поеду, — соврал я.
— Ладно, так и запишем. Все, иди. Надеюсь, ты понял, что я тебе сказал.
— Да как уж тут не понять, начальник.
— Все, иди в камеру.
Надзиратель отвел меня в девятую камеру.
Неплохой он человек наш опер. Это благодаря ему мне срок не добавили за неудавшийся побег из зоны, а только на год в БУР кинули. Случилось это на третьем году. Мысль «стать на лыжи» (совершить побег) у меня всегда была. Кто долгие годы сидел в тюрьмах и зонах, поймут меня. Вот и я всегда пытался использовать малейший шанс. И не поверил старожилам зоны, что из нее нельзя убежать. После моей неудачи еще один зек, Рашпиль, испытает свою судьбу. Но и его финиш будет не лучше моего. У нас, побегушников, как у саперов, шаг в сторону и — «передайте братве».
2Еще в начале срока, когда я работал в строительной бригаде, за монастырем со стороны столовой приметил люк канализационный. В него повара помои выливали. Я понял, что здесь под землей проходит главная канализационная труба от монастыря, которая по склону идет к речке, куда за зоной все «добро» и сливается.
Рядом с люком, метрах в двадцати, стояла вышка с часовым. Но была опасность еще с другой стороны: вдруг на выходе канализационной трубы стоит решетка?
И вот по осени на третьем году срока проверить наличие решетки я попросил шофера Колю Лысого из Шепетовки. Мужик он был надежный, опытный, сам имел не одну «ходку», часто нас выручал, привозил в зону «грев» и «отгоны» (деньги). Как-то на полигон зоны он привез груз, я подошел к нему, сказал:
— Привет, Коля. Дело к тебе есть серьезное.
— Давай, Дим Димыч, говори. Ты меня знаешь. Что в моих силах, я сделаю. Ты мне скажи, я хоть раз подвел вас?
— Нет, Коля, такого не помню. Но здесь особый случай. Надо проверить, есть ли решетка на выходе канализационной трубы за зоной. Ты на машине подкати туда, с понтом машину мыть. Покрутись там, посмотри. А еще лучше удочку забрось против трубы на всякий случай. Если что, всегда отбрехаться можно: клюет, мол, хорошо в этом месте. Рыба тоже не дурней нас с тобой, знает, где «хавка» (еда) выскакивает. Вот и прет сюда косяком. Понял?
— Понял. Попробую. Только, Дим Димыч, не говори мне, зачем это тебе нужно. Я уже сам «рюхнулся» (догадался).
— Ну, раз так, еще одно запомни: у нас с тобой на этот счет никакого базара не было.
— Да понимаю. Мне самому не катит пойти прицепом к твоей самодеятельности, — засмеялся Лысый.
— Вот и класс. А если кто сейчас «секет» (наблюдает) за нашим базаром, можешь потом в натуре сказать, что Дим Димыч просил жеванины подогнать и чаю. Кстати, что ты и сделай на самом деле, — сказал я и дал Лысому бабки. — Себе на магар отстегни сколько надо.
На этом мы с Колей разошлись, как в море корабли. Через неделю Коля снова появился на полигоне и сказал мне, что он все проверил и никакой решетки на трубе не обнаружил.
Ночью в камере я разбудил Слепого, он рядом на нарах спал, и поделился с ним этим открытием. Он спросонок сначала не понял, куда я клоню. Потом врубился, когда я предложил ему вместе «уйти в эмиграцию» из «дядиного дома». Он долго думал, а потом сказал:
— Ты знаешь, Дим Димыч, стар я стал в бега пускаться. Силы уже не те. Хочу спокойно досидеть срок и выйти на волю, перед смертью с дочкой хоть пожить немного. Кроме нее, у меня никого на свете нету. Нет, вру я. Внук еще есть у меня. В последнем письме дочка писала, что внук родился у меня. Пишет, что ждут меня. Ты, Дима, только не обижайся на меня. Я понимаю твое уважение ко мне. Тебя еще пацаном помню в Ванино.
— А может, Володя, из братвы кого с собой взять?
— Нет-нет, не надо. Один иди. И хипиша меньше, и надежи больше: одного хапанутся менты или кодлы целой. Разница есть?
На этом мы и порешили: один ухожу в «эмиграцию». Но сам я как-то к побегу охладел немного. А тут и холода начались. Подумал, зиму уж перекантуюсь в «дядином доме», а по весне видно будет.
3Пришла весна. Как-то в апреле в рабочей зоне мы сидели с братвой за цехом и радовались солнышку. Оно уже стало хорошо пригревать. Нас было шесть человек «отрицаловки», и мы сидели, скинув стеганки, а некоторые и нижнее белье. Карасю удачно с воли «грев» подогнали, мы сидели ели, пили самогонку. А тут наш отрядный с мастером нарисовались. Отрядный стал кричать:
