Виталий Безруков - Есенин
— Ты что, сволочь, нарочно?! Да я тебя! — захрипел чекист и схватился за кобуру, но Илья со всего маху, по-деревенски, гвазданул его кулачищем по башке… только фуражка покатилась по мостовой. Чекист свалился и уже не пытался встать, а Илья, уходя довольный, прошептал понравившееся ему ругательство, что привез брат с Кавказа: «Шени дэда!.. — и для верности по-русски: — Твою мать!»
Глава 11
ПСИХУШКА
— Ну, вот и тюрьма! — сказал Есенин, едва пролетка въехала в ворота психбольницы. А когда на крыльцо вышел встречать доктор Зиновьев с двумя санитарами, добавил обреченно: — И два фельдфебеля…
— Успокойся, Сережа! Никакая это не тюрьма! — взяла его за руку Анна.
— Ничего! Стены лечат лучше и без всяких лекарств! — засмеялся красномордый санитар, крепко беря Есенина под руку. — Вот сюда заходите, товарищ, а вы останьтесь, — преградил он дорогу Берзинь.
Есенин вошел в маленькую холодную комнатку.
— Вот, переоденьтесь! — Санитар бросил на скамейку, окрашенную в белый цвет, рубашку и кальсоны, серый больничный халат, тапочки непонятно какого размера. — Только поживей, а то обед пропустим!
— Я не буду это надевать, не хочу! — брезгливо поглядел на больничную одежду Есенин.
— Не хочешь, больной, я помогу! Захочешь! — угрожающе сказал санитар и швырнул в него кальсонами.
— Я не буду это надевать, — закричал Есенин, отступая к окну. — Слышишь, ты, фельдфебель!
На крик вбежала Берзинь, а за ней и доктор.
— Аня, ты, ты… ку-у-да меня привезла, в тю-у-урь-му? — спросил Есенин, заикаясь. От возмущения его всего трясло. — Чего это он так со мной?! Я-а-а… я Есенин! Я не буду надевать эту арестантскую одежду!
— Успокойтесь, Сергей Александрович, успокойтесь! — мягко заговорил доктор Зиновьев. — Не хотите — не надевайте! И не надо! А вы? — обернулся он к санитару. — Как вам не стыдно? Я же вас предупреждал!
— Но порядок такой! — насупился санитар. — Больные все переодеваются!
— Идите отсюда! — приказал доктор. — Сергей Александрович никакой не больной, я сам его провожу в палату. Все в порядке, — улыбнулся он Есенину, — пойдемте, пойдемте со мной!
— А Аня? Мне надо будет ей письмо передать.
— И товарищ Берзинь с нами, вместе пойдем! — успокаивал профессор.
— Конечно, Сережа, я с тобой…
Есенин, испуганно озираясь и крепко держа Берзинь за руку, пошел по коридору больницы вслед за доктором.
— Сюда, Сергей Александрович, вот эта комната, — мягко, словно ребенку, сказал доктор, когда они поднялись на второй этаж и остановились у двери, на которой не было никакого номера. — Вы будете здесь один. Я все сделаю, чтобы вы у нас отдохнули, чтобы вам никто не помешал! — И он распахнул перед Есениным дверь.
Сначала в комнату вошла Берзинь. Она огляделась, подошла к окну, потом оглянулась и, улыбаясь, поманила Сергея к себе.
Есенин недоверчиво подошел и, увидев за окном высокий клен, просветленно улыбнулся:
— Не один — вон клен стучится ветками: «Пусти погреться, замерзаю!»
— Ну вот и прекрасно, не будете скучать! — Доктор вынул часы: — Скоро обед, столовая на первом этаже. Я дал всем распоряжение от имени Ганнушкина, чтобы вам не мешали, чтобы вы свободно здесь себя чувствовали… — он глянул на Берзинь, — в пределах разумного, конечно. Я ушел. Анна Абрамовна, голубушка, загляните потом ко мне.
Есенин продолжал смотреть в окно, о чем-то сосредоточенно думая.
— Аня, у тебя есть клочок бумаги, записку написать?
— Нет, Сережа… у меня нет… Ой, тут, Сереженька, тебе все приготовлено! — Она подошла к тумбочке у кровати. — Смотри: и бумага, и карандаши! — Она заглянула в ящик: — И тут бумага! Ай да Петр Михайлович! На целый роман хватит!..
Есенин сел на кровать и взял карандаш.
— Ты пиши, родной, а я пока к Зиновьеву забегу. Я сейчас! — Анна быстро прошла по коридору и спустилась по лестнице. Она в душе ликовала: еще бы, все прошло по плану, как и задумала! Теперь ее Сережа в безопасности. Подойдя к двери с табличкой «Доктор Зиновьев П. М.», постучала.
— Ну, как он? — спросил Зиновьев, когда она вошла.
— Плохо! — покачала Анна головой. — Нервы на пределе! Может, ему уколы какие, ванны успокаивающие?.. Петр Михайлович, дорогой мой человек! На вас вся надежда! — Она вдруг обняла его и поцеловала в щеку. Доктор зарделся, несмотря на свой возраст.
— У вас у самой нервы. Вот, примите таблетку и запейте.
Берзинь послушно проглотила пилюлю и выпила целый стакан воды.
— Уф! — вздохнула она. — Нервы сейчас у всех на пределе. Что творится! — Она кивнула головой наверх. — Скоро съезд.
— И не говорите, Анна Абрамовна! Как на вулкане: боимся лишнее слово сказать.
— Петр Михайлович, а Зиновьев, ну, тот, что в Ленинграде, член ЦК, — не ваш родственник?
— Боже упаси! — испуганно замахал руками доктор. — Начнем с того, да будет вам известно, что я Зиновьев настоящий, а тот, о котором вы говорили, — фальшивый. Его настоящая фамилия Радомысленский. Зиновьев — это его псевдоним… Ему это надо? А я принадлежу к потомственному дворянскому роду Зиновьевых. Только вы этого ничего не слышали.
Анна приложила палец к губам.
— Могила, Петр Михайлович! У меня к вам еще просьба огромная. Надо сделать так, чтобы никто, понимаете, никто не знал, что Есенин здесь! А то может случиться непоправимая беда! Вы меня понимаете, доктор?!
— Не совсем… А родные? Они как же?
— Родные знают. Я тоже открою вам свою тайну, Петр Михайлович: я его не лечиться сюда привезла, а… спрятала. Я спасаю его от…
— От людей с псевдонимами вместо своих фамилий! — закончил ее фразу Зиновьев. — Но и вы постарайтесь, чтобы его навещало ограниченное число людей. Кто там: жена, сестры, друзья…
— Только не друзья — это самое опасное! — испугалась Анна.
— Хорошо, я понял, не волнуйтесь. Без моего ведома мышь не проскочит. В медперсонале я уверен, хотя кто его знает, в душу ведь не заглянешь. Но будем надеяться на лучшее, Анна Абрамовна.
Берзинь благодарно взяла за руку доктора.
— Петр Михайлович, еще одно: зять ваш, Иван Приблудный… — Зиновьев насторожился. — Поговорите с ним, пусть не подражает Есенину во всем: ГПУ им тоже интересуется…
Зиновьев склонил свою седую голову и нежно поцеловал Берзинь руку.
— Спасибо, Анна Абрамовна!
— Это вам спасибо, настоящий Зиновьев! — заговорщицки улыбнулась Берзинь.
В это время в палате приехавшие Катя с Наседкиным радостно обсуждали проведенную операцию.
— Но Катька-то, Катька, какая артистка! — восхищался Наседкин. — Такую шлюху изобразила.
