Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
Казалось, все предусмотрено, включая даже такие мелочи, как украинский паспорт для Алены и запасные соски, которые Алена выдала всем участникам операции на случай, если в дороге девочка выронит свою и заплачет. А вместе с соской каждый получил еще по три пластиковые бутылочки с искусственным молоком, на которое перевели ребенка в детдоме…
— Все! — подвел итог боксер. — В понедельник ночью берем ребенка, забурись они со своим Руссо!
Понедельник был выбран для того, чтобы первое подозрение о похищении ребенка пало на Алана Кушака, которому свидание с девочкой разрешалось по воскресеньям. Хотя нянька в детдоме сказала Алене, что Алан не появлялся тут уже больше месяца, нельзя было исключить вероятности того, что он мог появиться здесь завтра, в воскресенье.
Все воскресенье и понедельник Алена не находила себе места, поскольку делать было совершенно нечего, даже собираться в дорогу было нельзя — чтобы ввести полицию в заблуждение, Алена ничего не тронула в своей квартире, все должно было выглядеть так, словно она ни в каком похищении не замешана, а лишь минуту назад вышла из дома. Но именно это безделье было пыткой и терзало нервы. Впрочем, в понедельник к вечеру она взяла себя в руки, и в 9.30 они выдвинулись — впереди «ниссан» с Аленой, Смотрящим, боксером и Селедкой-домушником, а за ними «чироки» с прикрытием. В машине никто не балагурил и не травил анекдоты, все понимали, что идут на дело международной важности. Алена с бьющимся сердцем читала уличные надписи: Rue Cadet… Rue de la Chapellе… Boulevard Ney… От рю Чапелле шла уже прямая дорога на Сен-Сен-Дени, а за бульваром маршала Нея кончался Париж, который она уже больше никогда не увидит. Но ни жалости, ни грусти по этому поводу не было в Аленином сердце — эта гребаная Франция не дала ей ничего, кроме лопнувших надежд, зато отняла самое дорогое — дочку! Так пошли они действительно со своим Руссо, Шанз Элизе и Лазурным берегом! Завтра она будет на Украине, послезавтра — дома, у мамы. Или, чтобы и менты не нашли ее по требованию французов, не ехать к маме? Да, наверно, Франция подаст в Интерпол заявку о поиске пропавшего ребенка, а Интерпол обратится в русское МВД. Черт возьми, куда же ехать? Впрочем, с помощью Стаса и Фонда поддержки воздушных путешествий можно сделать себе новый паспорт и уехать хоть в Сибирь…
Смотрящий, который не читал французских газет, привычно включил «Свободу», по которой он узнавал все новости как в России, так и во Франции. Пражский диктор сообщил о новых бомбежках в Югославии, об очередной перетряске правительства в Москве и мощном землетрясении в Индии. А потом вдруг сказал: «По сообщению французского телеграфного агентства, сегодня в детском доме под Парижем скончалась от пищевого отравления пятимесячная Фелиция Кушак-Бочкарева, дочь французского миллионера и его русской любовницы. Судебный процесс о лишении их родительских прав два месяца назад освещали все французские и русские газеты…»
— Что-что? — не сразу врубилась Алена. — Что он сказал?
— Ты слышала! — отозвался Смотрящий и, включив пятую скорость, рванул в сторону Монморанси.
184
Ее выпустили из тюрьмы через три недели, когда даже самому последнему ажану в полицейском комиссариате Парижа стало ясно, что ребенка отравила не Алена, а исчезнувшая в тот же день нянька детдома, труп которой через семнадцать дней нашли в Сене. Московские газеты открытым текстом писали, что святой принцип «шерше ля фам» ведет к мадам Илоне Кушак-Превер, которую смерть девочки избавила от грядущего раздела наследства между тремя ее сыновьями и Фелицией Кушак-Бочкаревой. Но ни одна французская газета не только не стала обсуждать этот инцидент, а даже не опубликовала сообщение об отравлении девочки. В прокуратуре же дело повисело еще пару месяцев как нераскрытое, а затем и вообще утекло куда-то — не то под ковер, не то в долгий ящик…
Впрочем, Алену это уже не интересовало.
Она вышла из следственной тюрьмы опустошенная, как после аборта. Серая, с остановившимся взглядом, повзрослевшая сразу на десять лет, она на метро приехала домой, открыла дверь и вошла в свою квартиру. Медленно, как в ступоре, прошла по гостиной, глядя на детскую коляску… на плюшевого медвежонка, лежащего в детской кроватке, на бутылочки с сосками и баночки с вазелином и присыпками на тумбочке… Открыла шкаф… В шкафу висели крохотные детские платьица, сарафанчики, шерстяные костюмчики… Алена провела по ним рукой и вдруг, сотрясаясь от рыданий, рухнула на пол.
Часть шестнадцатая
Последний танец
185
Многолетняя война ЭТА, подпольной организации баскских сепаратистов, за независимость от Испании: взрывы и пожары в городских кварталах Мадрида, Барселоны, Бильбао…
Газеты и телевидение всего мира постоянно сообщают об убийствах и покушениях на прокуроров, министров и даже на короля Испании…
Не раз вся Испания выходила на демонстрации в Мадриде и в других городах, требуя прекратить террор и осуждая сепаратистов…
Но ЭТА не прекращает террора, от ее рук уже погибло более 800 человек, а во время одного из терактов в Бильбао, когда было взорвано два кафе в центре города, погибли иностранные туристы…
186
Закатное солнце уходило за надгробные плиты и памятники. Как всегда по субботам, Алена сидела на могиле дочки, которую два года назад похоронила тут, под Ниццей, на кладбище de Caucade, где были могилы княгини Елизаветы Кочубей, генерала Николая Юденича, полковника Александра Раевского, поэта Георгия Адамовича и еще трех тысяч русских эмигрантов. Почему-то казалось, что здесь, на Лазурном берегу, девочке (или ее душе) будет покойней, чем на парижском кладбище. Но чем прекрасней стояла погода на побережье, тем больней сжималось сердце оттого, что всей этой божественной красоты не видит ее дочь, не дышит этим упоительным воздухом Средиземноморья и не бегает своими босыми ножками по его теплым пляжам. Стоило подумать об этом, стоило представить, что сегодня девочке было бы два года, она бы разговаривала, смеялась, пела и бегала по пляжу, как слезы накатывались на глаза и Алена, сидя у маленькой надгробной плиты с фотографией Фелиции, заливалась слезами и шептала:
— Девочка моя, девочка…
Но звенел колокольчик кладбищенского сторожа, извещая о закрытии кладбища, и Алена вздыхала, утирала слезы, крестилась и шла к выходу.
Так было и сегодня, с той только разницей, что по дороге Алена почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она оглянулась по сторонам и увидела справа от себя, метрах в пятидесяти, мужчину лет сорока, лысоватого, небритого, с черными мешками под глазами. Он сидел перед свежей могилой и смотрел прямо перед собой, туда, где остановилась Алена, но не видел ни ее, ни вообще ничего и никого вокруг.
