Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
180
Надрывно ревя моторами, спортивные джипы «Кэмелтрофи» неслись по китайской пустыне, взлетая над гребнями барханов и зарываясь на поворотах в сыпучий песок. Водители в шлемах и в запыленных комбинезонах, вцепившись руками в баранки, вели свои машины, поглядывая на дрожащие стрелки спидометров, индикаторы запаса горючего и воздуха в шинах.
К вечеру колонна влетела в крошечный китайский городок и остановилась у транспаранта с надписью «CAMEL RACE. HALT 37»[37], где дежурили механики, телеоператоры и китайские мальчишки-болельщики.
Водители, выключив моторы, устало выбрались из машин. Одним из этих водителей был Алан Кушак. Стянув с головы шлем и очки, он передал свой красный джип своему постоянному механику-австрийцу и вместе с другими водителями, в окружении китайских мальчишек, усталой походкой направился к крошечной гостинице.
На веранде гостиницы под цветным бумажным зонтиком с банкой сока в руке сидела его жена Илона.
Алан остановился, нахмурился.
— Зачем ты приехала?
Илона улыбнулась:
— На тебя взглянуть.
— Разве твои шпики не доложили тебе, что я тут один?
— Именно это меня и беспокоит. Может, ты заболел?
— Ты меня не вылечишь.
— Как знать… — Илона сексуальной походкой подошла к Алану, но он попробовал уклониться, обойти ее. Однако обойти эту женщину еще не удалось никому в мире. Она преградила Алану путь: — Дорогой, мы же не будем ссориться в Китае! В конце концов, я твоя жена. И я тоже кое-что умею. Не хуже, чем все твои…
И это было правдой. Илона умела все, что умели другие. А потом, ближе к рассвету, лежа на мате в крохотном номере этой гостиницы, она уснула, хозяйски накрыв Алана рукой и положив на него свое колено. Но Алан не спал, он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, украшенный бумажными павлинами. Потом осторожно снял с себя руку и ногу Илоны, неслышно поднялся, взял в охапку свои брюки, рубашку и ботинки, на цыпочках подошел к двери, украшенной летающими змеями, отодвинул ее…
Илона спала, когда предрассветную тишину вдруг взорвал хрип заведенного мотора. Она вздрогнула, открыла глаза, пошарила рукой рядом с собой и услышала удаляющийся рев. Вскочив, она набросила на себя халат и выбежала из гостиницы.
В рассветной серости был виден красный джип, удаляющийся по пескам.
— Алан!.. — крикнула Илона. Потом сокрушенно покачала головой, вздохнула и повернулась к заспанному механику-австрийцу, выскочившему из своего номера.
— В чем дело? — спросил механик. — Куда он поехал?
Илона усмехнулась:
— В аэропорт.
— Зачем?
— Чтобы улететь в Париж к своей русской шлюхе.
— Ничего не понимаю! У нас же гонка!
— Он больше не участвует. Вы уволены.
— Что?
— Вы уволены, можете отправляться домой.
— Послушайте, мадам Кушак, — разозлился австриец. — Я не знаю, что у вас произошло с мужем, но у меня с ним контракт.
— Послушайте, мсье механик, — снова усмехнулась Илона. — Все контракты моего мужа аннулированы вместе с его кредитными карточками. Его банковский счет закрыт, он нищий. Но он еще не знает об этом, эта замечательная новость ждет его в аэропорту. А у вас, мой дорогой, есть две возможности: остаться с ним в Китае или взять у меня деньги на билет и свалить в свою гребаную Австрию. Выбирайте.
181
— Встать, суд идет!.. Именем Французской республики… изучив досье российской гражданки Алены Бочкаревой и ее участие в криминальных операциях… но, учитывая, что эти операции не были направлены против Французской республики и ее граждан… и принимая во внимание то обстоятельство, что она является матерью новорожденной французской гражданки Фелиции Кушак-Бочкаревой, суд, руководствуясь высокогуманными принципами французской демократии, не считает возможным согласиться с требованием прокуратуры о депортации мадам Бочкаревой…
Алена, стоя в зале суда, облегченно перевела дыхание.
Судья продолжал:
— Одновременно, изучив образ жизни и характер отца ребенка мсье Алана Кушака, а также образ жизни матери ребенка мадам Алены Бочкаревой, суд, исходя в первую очередь из интересов новорожденной французской гражданки Фелиции Кушак-Бочкаревой и руководствуясь высокогуманными принципами французской демократии, не считает возможным оставить этого ребенка ни одной из спорящих сторон и постановляет передать Фелицию Кушак-Бочкареву в детский дом, поручив государству и министерству образования Французской республики опеку над ней до ее совершеннолетия…
Алена пошатнулась и дальнейшее слышала уже как в бреду. И только когда два ажана подошли к ней и протянули руки к Фелиции, дикий крик вырвался у нее из груди:
— Не-е-ет!
Но один из полицейских уже заломил ей руки за спину, а второй силой отнял девочку.
Алена, рыдая, рухнула перед судьей на колени:
— Нет! Ваша честь! Не забирайте ее!..
Но судья, не поднимая глаз, тут же покинул зал, и последнее, что увидела Алена перед тем, как полицейские потащили ее к выходу, — это глаза своей девочки на руках у полицейского и тонкую торжествующую улыбку на губах у Илоны, возле которой с пустым лицом стоял ее муж Алан Кушак-Превер.
182
— Вы меня помните?
— Конечно, Аврора! — воскликнул Смотрящий. — Проходи! Пиво будешь? Мы тут как раз пиво пьем с астраханской воблой, мне из Москвы прислали…
Алена вошла в квартиру и огляделась с изумлением. Это была не просто роскошная, а буквально барская квартира — огромная, с тяжелой хрустальной люстрой под лепным, с росписью, потолком, с дорогими старинными картинами на стенах, с золоченой, красного дерева, мебелью времен Людовика XIII и с гигантским текинским ковром на полу. В углу стояли новейшая аудиосистема и плоский, с метровым экраном телевизор; перед балконной дверью, за которой был виден Булонский лес, высились бронзовые амуры с подсвечниками в руках.
А в центре этой квартиры за имперским, с гнутыми ножками, столом красного дерева сидели пятеро коротко стриженных братанов в майках и спортивных тренировочных штанах, с цепурами на бычьих шеях и татуировками на плечах и руках. Аккуратно постелив на стол газеты «Аргументы и факты» и «Комсомольскую правду», они своими мощными короткопалыми клешнями разминали на этом столе сушеную астраханскую воблу, отщепляли длинные куски и отправляли в рот, запивая этот волжский деликатес голландским пивом «Amstel», три ящика которого стояли тут же, на ковре.
— Можно мне вас на два слова наедине? — спросила Алена Смотрящего.
