Мюриэл Спарк - Избранное - Романы. Повесть. Рассказы
— Нам потребуется садик, — объясняла Лу друзьям.
«Я вступлю в Союз матерей», — думала она про себя.
Тем временем свободную спальню превратили в детскую. Реймонд сам смастерил кроватку, хоть кое-кто из соседей и жаловался на стук молотка. Лу позаботилась о колыбельке, украсив ее оборочками. Она написала родственникам, отправила письмо и Элизабет, послав ей пять фунтов и предупредив, что еженедельные переводы на этом кончаются, так как у них у самих теперь каждый пенс на счету.
— Да она все равно в этих деньгах не нуждается, — сказал Реймонд. — О таких, как Элизабет, заботится государство. — И он поведал Лу о пачке презервативов, которую, как ему показалось, он углядел на столике возле двуспальной кровати.
Лу разволновалась.
— С чего ты решил, что это презервативы? Как выглядела пачка? И почему ты до сих пор молчал? Какая наглость, а еще называет себя католичкой, как ты думаешь, у нее есть любовник?
Реймонд не рад был, что проболтался.
— Не волнуйся, лапонька, не надо так расстраиваться.
— Она говорила, что каждое воскресенье ходит к мессе, и все дети тоже, кроме Джеймса. Не мудрено, что мальчик попал в историю — с таким-то примером перед глазами! И как я сразу не догадалась, а то зачем бы ей волосы красить перекисью! И все это время я посылала ей по фунту в неделю, в год, значит, пятьдесят два фунта! Никогда бы не стала этого делать, и еще называет себя католичкой, а у самой противозачаточные средства наготове.
— Лапонька, не надо расстраиваться.
Трижды в неделю Лу молилась перед Черной Мадонной о благополучных родах и здоровье младенца. Она обо всем рассказала отцу настоятелю, и тот сообщил об этом в очередном номере приходского журнала: «Стал известен еще один случай благосклонной помощи бездетной супружеской паре со стороны нашей Черной Мадонны...» Лу читала розарий перед статуей, пока ей не стало трудно опускаться на колени, а живот вырос так, что она уже не видела собственных ног. И когда она стояла перед изваянием, перебирая на животе четки, Богоматерь в своих черных деревянных одеждах, с высокими черными скулами и квадратными руками казалась ей самой непорочностью.
Реймонду она сказала:
— Если родится девочка, одно из имен пусть будет Мария. Не главное, конечно, слишком уж оно заурядное.
— Как ты захочешь, лапонька, — ответил Реймонд. Доктор предупредил его, что роды могут оказаться тяжелыми.
— А если мальчик, назовем его Томасом в честь дядюшки. Но если будет девочка, то главное имя давай подыщем пошикарней.
Он решил, что Лу просто оговорилась: этого словечка — «шикарный» — он от нее раньше не слышал.
— Как насчет Доун {78}? — спросила она. — Мне нравится, как оно звучит. А вторым именем — Мария. Доун Мария Паркер, очень красиво.
— Доун! Это же не христианское имя, — возразил он. Но потом добавил: — Впрочем, лапонька, как тебе хочется.
— Или Томас Паркер, — сказала она.
Она решила лечь в общую палату родильного дома, как все прочие. Но когда пришло время рожать, она позволила Реймонду себя переубедить. «Тебе, лапонька, это может оказаться труднее, чем молодым, — не переставал твердить он. — Лучше возьмем отдельную палату, не разоримся».
Роды, однако, прошли очень гладко. Родилась девочка. Уже вечером Реймонду разрешили навестить Лу. Она лежала совсем сонная.
— Нянечка отведет тебя в детскую и покажет девочку, — сказала она. — Малышка очень миленькая, но жутко красная.
— Младенцы все рождаются красными, — сказал Реймонд. Он встретил нянечку в коридоре.
— Можно мне взглянуть на ребенка? Жена говорила...
Нянечка засуетилась:
— Сейчас я вызову сестру.
— Нет, нет, мне бы не хотелось никого беспокоить, просто жена говорила...
— Все в порядке, мистер Паркер. Подождите здесь.
Появилась сестра, степенная высокая дама. Реймонду показалось, что она страдает близорукостью: прежде чем повести в детскую, она долго и пристально его разглядывала.
Девочка была пухленькая и очень красненькая, с курчавыми черными волосиками.
— Странно, у нее волосы. Я думал, они рождаются лысенькими, — сказал Реймонд.
— Рождаются и с волосами, — успокоила сестра.
— Что-то она уж больно красная. — Реймонд оглядел младенцев в соседних кроватках. — Много краснее других.
— Ну, это пройдет.
Наутро он застал Лу в полуобморочном состоянии. У нее была истерика, она визжала, и ей пришлось дать большую дозу успокаивающего. Он сидел у постели, ничего не понимая. Потом в дверях показалась нянечка и поманила его в коридор.
— Вы можете поговорить со старшей сестрой?
— Ваша жена переживает из-за младенца, — объяснила ему та. — Понимаете, все дело в цвете кожи. Прекрасная, великолепная девочка, но цвет...
— Я заметил, что она очень красная, — сказал Реймонд, — но сестра говорила...
— Краснота пройдет. Цвет кожи у новорожденных меняется. Но ребенок, несомненно, будет коричневым, если не совершенно черным, и нам кажется, что именно черным. Красивый, здоровый ребенок.
— Черным? — сказал Реймонд.
— Нам так кажется, и, должна вам сказать, так оно наверняка и будет. Мы не могли предполагать, что ваша жена так болезненно воспримет это известие. У нас тут рождалось достаточно чернокожих младенцев, но для матерей это, как правило, не было неожиданным.
— Тут, должно быть, какая-то путаница. Вы, должно быть, перепутали младенцев, — сказал Реймонд.
— О путанице не может быть и речи, — резко сказала сестра. — Такие вещи сразу же выясняются. Но в нашей практике бывали случаи, когда отцы отказывались признавать собственных детей.
— Но мы же оба белые, — сказал Реймонд. — Посмотрите на жену, на меня посмотрите...
— Это уж сами разбирайтесь. На вашем месте я бы поговорила с доктором. Но, что бы вы ни решили, я прошу вас не волновать жену в ее теперешнем состоянии. Она уже отказалась кормить девочку грудью, утверждая, что это не ее ребенок. Смешно.
— Это Оксфорд Сент-Джон?
— Реймонд, доктор предупреждал тебя, что мне нельзя волноваться. Я ужасно себя чувствую.
— Это Оксфорд Сент-Джон?
— Пошел вон, мерзавец, и как у тебя язык повернулся такое сказать!
Он потребовал, чтобы ему показали девочку, — всю неделю он каждый день ходил на нее смотреть. Пренебрегая воплями белых малышей, нянечки собирались у ее кроватки полюбоваться на свою миленькую «чернушку». Она и в самом деле была совсем черненькая, с плотными курчавыми волосиками и крошечными негроидными ноздрями. Этим утром ее окрестили, хотя родители при сем не присутствовали. Крестной матерью была одна из нянечек.
Завидев Реймонда, нянечки разлетелись в разные стороны. Он с ненавистью посмотрел на младенца. Девочка глядела на него черными глазками-пуговками. На шейке у нее он заметил табличку «Доун Мария Паркер».
В коридоре ему удалось поймать какую-то нянечку:
— Послушайте, снимите у ребенка с шеи фамилию Паркер. У нее не Паркер фамилия, это не мой ребенок.
Нянечка ответила:
— Не мешайте, я занята.
— Не исключена возможность, — сказал Реймонду доктор, — что если когда-то у вас или у вашей жены была в семье хоть капелька негритянской крови, то сейчас она дала о себе знать. Возможность, конечно, маловероятная. В моей практике я с этим не сталкивался, но слышать слышал. Если хотите, я могу порыться в справочниках.
— У меня в семье ничего подобного не было, — ответил Реймонд. Он подумал о Лу и ее сомнительных ливерпульских предках. Родители у нее умерли еще до того, как они познакомились.
— Это могло произойти несколько поколений тому назад, — заметил доктор.
Реймонд вернулся домой, постаравшись не столкнуться с соседями, которые начали бы его останавливать и расспрашивать о Лу. Он уже жалел, что разбил кроватку в первом приступе бешенства: дал-таки волю низменным инстинктам. Но стоило ему вспомнить крохотные черные пальчики с розовыми ноготками, как он переставал жалеть о кроватке.
Ему удалось разыскать Оксфорда Сент-Джона. Однако еще до того, как были получены результаты анализа крови, он сказал Лу:
— Напиши своим и спроси, не было ли у вас в семье негритянской крови.
— Спроси у своих! — отрезала Лу.
Она не желала даже видеть черного младенца. Нянечки кудахтали над ребенком с утра до вечера и бегали к Лу с докладами:
— Возьмите себя в руки, миссис Паркер, у вас растет прелестная крошка.
— Вам следует заботиться о собственном чаде, — сказал священник.
— Вы не представляете, как я страдаю, — сказала Лу.
— Во имя господа бога нашего, — сказал священник, — если вы дочь католической церкви, вы обязаны принять страдания.
— Не могу я себя насиловать, — ответила Лу. — Нельзя же требовать от меня...
Через неделю Реймонд как-то сказал ей:
