Карлос Сафон - Тень ветра
В дверях показался дон Федерико с чашкой дымящегося бульона в руках. Он тепло мне улыбнулся.
— Как ты себя чувствуешь, Даниель?
— Спасибо, дон Федерико, мне уже гораздо лучше.
— Выпей-ка эти таблетки с бульоном.
Они с Фермином переглянулись, и тот кивнул.
— Это снимет боль.
Я проглотил таблетки, запив их бульоном, у которого был терпкий привкус хереса. Дон Федерико вышел из комнаты, тактично прикрыв за собой дверь. Только сейчас я заметил, что на коленях у Фермина лежит рукопись Нурии Монфорт. Часы на туалетном столике показывали час. «Час дня», — предположил я.
— Снег все еще идет?
— Это слишком мягко сказано — на улице настоящая снежная буря.
— Вы это уже прочли? — спросил я, указывая на рукопись.
Фермин молча кивнул.
— Я должен найти Беа, пока не стало слишком поздно. Мне кажется, я знаю, где она.
Я сел в постели и огляделся. Стены почему-то качались, словно водоросли в пруду, а потолок все время уплывал куда-то вверх. Голова так сильно кружилась, что встать на ноги я уже не смог. Фермин снова уложил меня на раскладушку.
— Вы никуда не пойдете, Даниель.
— Что это были за таблетки?
— Пилюли дядюшки Морфея. Будете спать как убитый.
— Нет, мне сейчас нельзя…
Кажется, я бормотал что-то еще, но веки словно налились свинцом, и я провалился в пустоту, забывшись тяжелым, пустым, бесконечным, как туннель, сном. Сном виновных.
Уже подкрадывались сумерки, когда наконец тяжкий сон, давивший мне на грудь бетонной плитой, растаял, и я открыл глаза в темной комнате, где только две оплывшие свечи, мигая, несли вахту на тумбочке. В углу Фермин, развалившись в кресле, храпел так громко, будто был в три раза крупнее, чем на самом деле. На полу у его ног, словно пролитые бумажные слезы, валялись разбросанные листки рукописи Нурии. Боль уже не разрывала мою голову на части: она тихонько пульсировала где-то глубоко-глубоко внутри. Я на цыпочках выскользнул из комнаты и очутился в маленькой гостиной с балконом и дверью, ведущей, как мне показалось, на лестницу. Мое пальто лежало на стуле, ботинки стояли рядом. Из окна струился красноватый свет, переливаясь радужными бликами. Я подошел к балкону и увидел, что снег все еще идет. Крыши домов были едва различимы в белой мгле, отливавшей алыми всполохами. Вдалеке виднелись башни индустриального училища, словно острые стрелы, пронзающие густой туман в закатных отблесках красного зимнего солнца. На заиндевевшем оконном стекле я написал: «Я пошел искать Беа. Не ходите за мной. Я скоро вернусь».
Проснувшись, я ощутил странное чувство уверенности, я уже знал, что нужно делать и куда идти, словно кто-то во сне рассказал мне об этом. Выбравшись из квартиры, я сбежал вниз по лестнице и вышел на улицу. Улица Уржель напоминала реку сверкающего текучего песка, в которой тонули фонари и мачты деревьев, уходящие вверх сквозь плотную белую дымку. Ветер швырял снег в лицо горстями. Дойдя до метро «Оспиталь Клинико», я погрузился в тоннель, полный пара и тепла, оставленного другими людьми, как поношенная одежда. Там, внутри, орды барселонцев, всегда считавшие снегопад чудом, продолжали обсуждать сюрпризы погоды. Первые полосы вечерних газет пестрели фотографиями заснеженных бульваров Лас-Рамблас и фонтана Каналетас, истекающего ледяными сталактитами. «Снегопад века», — утверждали заголовки. Я рухнул на скамью на перроне и глубоко вдохнул аромат подземелья и сажи, доносимый звуком невидимых поездов. С другой стороны путей, на рекламной афише, призывающей насладиться чудесами парка аттракционов Тибидабо, я заметил голубой светящийся трамвайчик, за ним угадывался силуэт особняка Алдайя. Я спрашивал себя: могла ли Беа, затерявшаяся в этом городе отщепенцев, увидеть ту же самую картинку и понять, что, кроме этого места, ей некуда больше идти?
3
Когда я вышел из метро, на город уже успели опуститься сумерки. Пустынный проспект Тибидабо рисовал на сером небе картину бесконечного бегства кипарисов прочь от погребенных в мертвенном кладбищенском свете особняков. Вдали на остановке я увидел силуэт голубого трамвая, ветер донес звук колокольчика кондуктора. Я прибавил шагу и успел вскочить на площадку, когда трамвай уже почти тронулся. Кондуктор, старый знакомый, протянул мне билет в обмен на мелочь, что-то бормоча себе под нос. Я занял место в середине вагона, чтобы хоть немного укрыться от снега и холода. Темные дома медленно проплывали за замерзшими окнами. Кондуктор искоса наблюдал за мной со смесью дерзости и опасения, как бы примерзшими к его лицу.
— Номер тридцать два, молодой человек.
Обернувшись, я увидел призрачный силуэт дома Алдайя, медленно, словно темный корабль, выплывающий из тумана нам навстречу. Трамвай, дернувшись, остановился. Я вышел, старательно избегая взгляда кондуктора.
— Удачи, — пробормотал он мне вслед.
Я смотрел, как трамвай исчезает в тумане, пока от него не осталось только эхо колокольчика. Плотная тьма сгустилась вокруг меня. Я поспешил обойти каменную ограду в поисках отверстия, проломленного в стене за домом. Когда я перебирался через ограду, мне на минуту показалось, будто я услышал хруст приближающихся шагов по покрытому снегом тротуару напротив. Я замер на несколько мгновений, вглядываясь в темноту ночи, но звук шагов уже растворился в порывах ветра. Я спрыгнул на другую сторону и углубился в сад. Под ногами хрустела покрытая льдом мертвая трава. Рухнувшие статуи ангелов покоились под снежным саваном. Фонтан превратился в черное блестящее зеркало, над поверхностью которого словно обсидиановый меч возвышалась каменная рука затонувшего ангела. На указательном пальце повисла ледяная капля. Обвиняющая ангельская десница указывала прямо на приоткрытую дверь главного входа.
Я поднимался по ступенькам, не обращая внимания на громкий звук своих шагов, надеясь в душе, что пришел не слишком поздно. Толкнув дверь, вошел в прихожую. Вереница зажженных свечей на полу уходила куда-то вглубь. Это были свечи Беа, почти догоревшие до основания. Я последовал за ними и остановился у подножия лестницы. Светящаяся дорожка вела по ступеням на второй этаж. Я поднимался наверх, следуя за собственной тенью, странно изломанной в дрожащем пламени свечей. Дойдя до лестничной площадки второго этажа, я заметил, что еще две свечи горели в глубине коридора, а третья мерцала возле бывшей комнаты Пенелопы. Я подошел к двери и тихо постучал.
— Хулиан? — послышался дрожащий голос. Открыв дверь, я медленно вошел в комнату, уже не зная, кто ждет меня с другой стороны. В углу комнаты, завернувшись в одеяло, сидела Беа. Я бросился к ней и, не говоря ни слова, крепко прижал к себе. Она расплакалась.
