KnigaRead.com/

Вадим Давыдов - Год Дракона

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Вадим Давыдов, "Год Дракона" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Что за доблесть – сделать возможное, рабби? Сделать невозможное, сотворить чудо – вот настоящее дело… Мы не можем спорить с любовью, рабби. Потому, что Бог – это Любовь. Да, евреи всегда спорили с Богом, и своими жертвами заслужили такое право. Но это, рабби… Смотри же, друг мой. Если бы не эти двое, – разве сидели бы мы здесь с тобой, и говорили бы о том, что в нашей жизни важнее всего, о том, что делает нас, в конце концов, людьми, – о Любви? Да нашлось бы сто тысяч причин, чтобы этого не случилось. Но это – случилось. И все наши меморандумы и декларации о мире и дружбе не стоят выеденного яйца, потому что слова о любви без Любви – мерзость пред Господом. Может быть, любовь этого мужчины и этой женщины сделают, наконец, то, что раньше никому не удавалось? Когда мы с тобою умрем, рабби, наши тела станут легче ровно на двадцать один грамм. И твое, и мое. И наши души устремятся назад, к своему Творцу. И там он спросит нас с тобой – а что мы, ты и я, что мы сделали для того, чтобы победила Любовь?

Понтифик снова замолчал, словно выдохся. И тогда Ребе, тяжело вздыхая, поднялся, опираясь на свой знаменитый посох, подошел к арон-кодешу, отодвинул расшитый золотыми львами и коронами парохес [76] , раскрыл створки, за которыми стояли, теснясь, несколько свитков Торы разной величины, и повернулся к понтифику. И, стукнув посохом так, что эхо покатилось, дробясь и множась, под сводами потолочного нефа синагоги, произнес:

– Ради любви человеческой… Ради любви Творца Вселенной к своим творениям… Ради истинной дружбы… Во имя Славы Всевышнего… Перед свитками священной Торы, дарованной нам через Моше, Учителя нашего, Властелином Вселенной на горе Синай… Обещаю тебе, падре, что сделаю все, о чем ты попросишь меня. Возможно это или нет. Говори.

– Я прошу тебя, рабби, вместе со мной благословить их. И сделать это открыто. Пусть это произойдет в присутствии королевской четы и их детей. И пусть здесь же будут лучшие из твоих учеников. Пусть они видят, что Любовь может все. Даже невозможное. И пусть свитки священной Торы будут свидетелями этого…

– Хорошо. Это ведь еще не все?

– Нет. Я прошу тебя, если родится мальчик… Чтобы ты – и твой преемник – учили его Торе. Сам Даниэле… У него нет для этого достаточно мужества и терпения. Он слишком занят, улучшая наш мир, хотя немного знания о том, как это делается, ему вовсе бы не помешало… – увидев печальную усмешку Ребе, понтифик тоже улыбнулся. – Это все, рабби. Больше мне не о чем тебя попросить. Ведь мы сможем сделать это?

– Да. Пусть будет в пятницу, после утренней молитвы. Он здесь?

– Кто? Даниэле? Да… Он там, снаружи…

– Пусть зайдет. Я хочу сказать ему кое-что. До свидания, падре. Для меня было большой честью познакомиться с тобой…

– Для меня тоже, рабби. До встречи, мой друг, – понтифик наклонил голову и, повернувшись, направился к выходу.

Он сел к Майзелю в машину, посмотрел на него с улыбкой, покачал головой:

– Ах, Даниэле, мой мальчик… Иди к своему Ребе. И помни: все будет теперь хорошо.

– Вы… договорились?

– Конечно, мы договорились. Два старика, которые тебя любят, всегда как-нибудь договорятся… Иди, Даниэле. Он ждет…

Майзель вошел внутрь синагоги и остановился в некотором замешательстве – у него была непокрыта голова. И услышал голос Ребе:

– Иди сюда, шейгец, – сказал Ребе на идиш. – Чего ты там застыл?

Майзель подошел к биме [77] и остановился. Стоявший там Ребе возвышался над ним. Старик достал ермолку и с сердцем нахлобучил ее Майзелю на макушку, после чего треснул его посохом по плечу, – не слишком больно, но чувствительно. Майзель улыбнулся.

– Чего ты смеешься, ты, ходячий цорэс [78] ! – проворчал Ребе, сверху вниз глядя на Майзеля.

– Конечно, Ребе.

– Ты шлимазл.

– Да, Ребе.

– Ты шейгец, лентяй, неуч и невежда.

– Вы абсолютно правы, Ребе.

– Ты, с твоей золотой головой… Вместо того чтобы учить Тору и стать настоящим мудрецом… Ты лезешь прямо в Божий замысел, как… Как ты смеешь?!

Майзель пожал плечами и снова улыбнулся.

– Но такие люди называют тебя своим другом, – Ребе покачал головой и прищелкнул языком. – Господи Боже мой, какие у тебя друзья… Наверное, ты все же не окончательно безнадежен, раз у тебя такие друзья… Что-нибудь из тебя, наверное, в конце концов, получится… Садись, шлимазл!

Майзель сел, и Ребе тоже опустился в кресло:

– Ты знаешь, как накладывать тфилин [79] ?

– Да, Ребе.

– А Шма Исроэл [80] наизусть знаешь?

– Знаю, Ребе.

Ребе вздохнул, достал из ящика мешочек, пододвинул его Майзелю:

– Давай-ка… Не могу ни о чем разговаривать с евреем, который прожил половину Божьего дня, не наложив тфилин и не сказав Шма… Давай!

Дождавшись, пока Майзель закончит и сложит тфилин обратно, он забрал у него мешочек, снова спрятал его куда-то в глубину стола:

– Ну, так получше… Слушай меня, шлимазл. В пятницу после шахариса [81] приедете все сюда – ты со своей Еленой, король с семьей, и… падре. У тебя есть золотое кольцо?

– Что?!

– О, Господи Всемогущий… Послушай, дурень малограмотный, жених должен надеть на палец невесты золотое кольцо и сказать: «этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моше и Израиля»! Кольцо только золотое должно быть, не серебряное и не железное! Понял?! И найди кольцо быстро, пока я не передумал!

– Обязательно, Ребе. Хорошо. Будет кольцо. Не волнуйтесь…

– Кто волнуется?! Я волнуюсь?! Да, я волнуюсь. Я таки первый раз женю еврея на… христианке. Как ты думаешь, шмаровозник, что я чувствую?! Тьфу! Но хупэ [82] никакой не будет. Понял меня?!

– Я это переживу, Ребе.

– Не сомневаюсь, – фыркнул Ребе. – Как только я это переживу… Ладно. И никаких посторонних. Или, упаси Бог, журналистов! Все! Выметайся!

ПРАГА, СТАРО-НОВАЯ СИНАГОГА. МАЙ

Ребе сидел над книгами всю ночь. В основном – над книгой Рут… «Потому что знают в воротах народа моего, что женщина геройская ты» [83] … Был канун месяца Сиван, месяца Шавуот, праздника дарования Торы. Он знал, – в соответствии с буквой закона, закона строгого и справедливого, хранившего столько веков его народ, – он не имеет права. Не должен делать того, что пообещал понтифику. То, что он пообещал, не могли бы сделать даже тысяча раввинов, способных отменить или принять любое постановление. Даже Сангедрин [84] . Потому что есть правила. Если женщина или мужчина хотят быть с его народом, они должны выдержать испытание на прочность своего стремления, показать, что этот выбор – сознателен, продуман, выстрадан. А тут… Тут было совсем иное. Тут, вопреки редкой, хотя и известной, практике, никто не хотел никем стать. И что-то задел в нем рассказ и слова понтифика, что-то невероятно значимое, чему сам Ребе никак не мог подобрать определения…

Он не мог – да и не собирался с самого начала – проводить обряд бракосочетания в соответствии с установленными правилами и религиозными канонами. Но какое-то решение, – решение, отвечающее истинному духу Торы, духу Божественной справедливости, духу, утверждающему великий принцип примирения: «когда два стиха противоречат, длится это, пока не явится третий, примиряющий их» – он должен был найти. Обязан. В этом Ребе, в противоположность всему остальному, как раз ни секунды не сомневался…

Он поднял голову и увидел стоящего в арке входа смотрителя кладбища, Пинхаса:

– Доброй ночи, Ребе…

– Здравствуй, реб Пинхас. Подойди ко мне и говори.

– Ребе… Этот главный католик… Это он из-за нее приходил?

– Что ты знаешь, реб Пинхас?

– Да. Из-за этой женщины, – хасид вздохнул. – Я ее спросил тогда, – ты разве еврейка?

– Когда?

– Она была здесь, Ребе. Такая… Еще до всего, до всей этой истории… На кладбище. У могилы его матери. Долго, так долго, – может, час, а то и больше… Свечку зажгла… Разговаривала с ней. Плакала… Я думал, я сам разревусь…

– Почему ты мне ничего не рассказывал?

– Я не знал, что это важно, Ребе. Если бы я знал…

– Спасибо тебе, реб Пинхас.

– За что?

– Ты помог мне. Спасибо.

– Ох, Ребе…

– Ничего, ничего. Иди с миром, реб Пинхас…

И Ребе улыбнулся.

Он не был бы Ребе, если бы не нашел решения. Было уже утро четверга, и его хасиды собрались на молитву. После нее Ребе велел трем старшим своим ученикам остаться, а всем прочим удалиться.

Они назывались учениками, но сами были при этом раввинами. Ученые, комментаторы священных текстов, они по праву пользовались почтением и уважением остальных. Мужья и отцы семейств, высокие, статные, со светлыми, одухотворенными лицами, какие бывают лишь у людей, действительно чистых помыслами и сердцем. Не равные Ребе, конечно, – пока. Кому-то из них должен был перейти по наследству знаменитый посох. Они знали, что среди них будет выбран следующий Ребе, но им не было это так важно, потому что служение Торе [85] и учение Торы было главным смыслом и радостью их жизни… И вдруг услышали они такое, от чего мороз пробежал у них по коже.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*