Игорь Шенфельд - Исход
Но Николаю в ту ночь спалось плохо. Тревожила одна мысль, которая и раньше приходила в голову, но теперь, в связи с неизбежностью побега, стала навязчивой: с какой это вдруг стати их возьмут и отпустят после того, как они сдадут золото? Зачем? Кто в этом заинтересован, кроме самих «курьеров»? Да никто! Отпускать на все четыре стороны живых свидетелей, которые слишком много знают и очень много чего смогут рассказать, если попадутся с липовыми документами (что вовсе не исключено) — это же глупо! Уголовники так не поступают. Уголовникам выгодней и дешевле убрать свидетелей, чем возиться с ними. Ведь что получается: они несут золото, полагаясь всего лишь на слово воров и бандитов — не более того. Какова цена этому слову? Да ноль целых, и еще десять нулей сзади! Бандиты заберут у них золото и положат их обоих: вот наиболее вероятный исход событий. Хотя бежали же другие… Да, бежали, но кто-нибудь из них сообщил где он теперь и что с ним? Присылал фото с воли? Ни один! Да, показывали урки письмо от одного «курьера», который, якобы, где-то там в Душанбе сыром в масле катается. Но то письмо мог любой грамотный блатной из уголовного барака настрочить для легковерных. С другой стороны, урки дадут им топор и нож, и все понимают при этом, что их двое — два опытных, настороженных зека, которых замочить не так-то просто… Хотя, опять же, не так уж и сложно будет их завалить вооруженным «Кузбассам» со стволами… Пристрелят как домашних кроликов… Да, задачка… Надо будет ее так решать: не доходя до заимки, золото спрятать, и выдать его только в обмен на документы. Если бумаги в порядке окажутся, то значит все чисто. «А если нет? А если нет? А если нет? Что тогда?», — вот эта мысль и не давала заснуть, крутилась и так и этак. «Тогда нас будут пытать, чтобы сказали где золото спрятано. И можно не выдержать, и все равно убьют потом», — ответил сам себе на это «если нет» Николай, и принялся изобретать новые тактики: пойдет на встречу с «Кузбассом» один, а другой спрячется с золотом в лесу и уйдет на запад, в сторону городов и дорог, если первый через сутки, например, не вернется со всем обещанным: документами и деньгами; а предварительно подкрасться к заимке незаметно с другой стороны и отследить сначала, нет ли там засады, прежде чем идти на встречу; хорошо бы самим организовать засаду, чтобы отобрать у «Кузбассов» оружие, и лишь потом начать с ними деловой разговор насчет обмена золота на ксивы. Замученный всеми этими идеями и сомнениями, Николай заснул, наконец, остановившись на непреложном: побегу быть, и если он удастся, то еще будет время сообразить в пути, как действовать.
Потянулись очень долгие дни. Раз в день приходили то Енот, то Горбуша, приносили жратву, забирали парашу, шутили: «Охереть легче: вор за лохом дерьмо убирает!..».
Они ели, спали, снова ели, иногда резались в домино и в карты, принесенные Горбушей по их просьбе, говорили при этом мало и только ждали, ждали, ждали… Блатные докладывали из раза в раз: «Мороз влупил, а снега нету». Через неделю стало почти невмоготу: «номер» стал давить как могила; проснувшись однажды, Вальтер закричал: ему почудилось, что он проснулся в гробу, под «Кремлевской стеной», мертвый. Николай успокаивал его: «Какой гроб, опомнись, Вальтер! Охранников и тех в мешках закапывают. Ишь ты, гроб ему примечтался!». Но Вальтер юмора не принял, продолжал стонать, пока Николай не зажег лампу. Сознание, однако, начинало шалить и у самого Николая. Так, ему почудилось однажды, что из окружающей темени на него смотрят чьи-то глаза; он выставил руки и напрягся, чтобы его не схватили внезапно за горло. Позвал Вальтера, попросил зажечь лампу. Долго потом, даже убедившись, что никого нет, боялся задуть ее снова. Хорошо, что их было двое: один бы он, пожалуй, уже спятил, полез наверх, наружу. Вальтер для укрепления духа три раза в день приспособился делать зарядку: приседал, отжимался, тренировал мышцы.
И вот однажды вечером Енот сообщил: «Метет, жмурики, теперь скоро. Завтра ночью, думаю».
Они долго не могли уснуть, разговаривали в темноте. Своими последними сомнениями Николай с Вальтером делиться не стал — оставил их на потом: сначала — благополучно выбраться, все остальное — потом.
В основном, рассказывали друг другу о своих родных местах, о прежней жизни, о братьях, Николай очень много — о Викторе, который так на Вальтера похож, а Вальтер — про Аугуста, который все умеет делать и очень справедливый. Под тихий разговор и приятные воспоминания оба уснули. А под утро над головой внезапно загрохотало, доска сдвинулась и послышался возбужденный голос Енота: «Покойнички, на выход. Пора! Свет не зажигать!». Оба беглеца вскочили от неожиданности, стукнулись лбами, чертыхнулись. Николай спросил: «Ты же сказал «завтра»? — «Считай, что завтра наступило», — нервно огрызнулся Енот и заторопил: «Быстрей давайте!». Николай перекрестился в кромешной тьме, наткнулся на руку Вальтера, подумал: «Тоже крестится, что ли?». Полезли вверх. Свет резанул по глазам — свет снаружи, сквозь щели склада, от летящего в свете прожекторов снега. Их ждали трое: Енот, Горбуша и главный вождь блатных Малюта собственной персоной. Малюта подал каждому руку, поздоровался сдержанно, насупленно, сказал:
— Думали завтра вас отправить, но больно хорошо метет, следы скроет. Опять же с охраной повезло. Короче, вперед. Хрен, рассупонься-ка на поясе…, — Николай расстегнул свой лагерный бушлат, задрал рубаху; Малюта положил ему вокруг живота плотный, тяжелый, холщовый пояс, собственноручно завязал на спине тремя шнурами, затянул на три узла каждый:, — «Одевайся. До самой заимки не снимай. Не вздумай ковыряться в нем: «Кузбасс» знает что там и сколько, проверит. Зажилишь — сам понимаешь что будет…». Затем спросил: «Все помните?». — «Все помним», — подтвердил Николай.
— Еще раз напоминаю: за «колючкой» направо, до угла, оттуда — строго на восток, до лесного мыса, там переоденетесь — и вперед по маршруту. Енот, все собрано?
— Все путем, шеф.
— Где компас? — спросил Николай.
— На, держи! — Енот вложил ему в руку кругляшок, — остальное все в мешках: палатка, спальные мешки, теплое белье, носки, валенки, свитера, тушенка, котелок, топор, нож — все там.
— А лыжи?
— С лыжами не успели… ниче, дойдете: в лесу лыжи все равно помеха одна… Другие доходили, и вы дойдете: тут ходу-то с гулькин хрен…», — Енот хохотнул.
— Так, ладно, все, — оборвал Малюта, — покажи «конфеты» оба… глядите мне, короче. Так, теперь Горбунёк. Твое прощальное слово!
Горбуша выступил вперед из темноты:
— Никола, земеля, сделай все как надо. Я за тебя поручился. Голову за тебя на плаху положил. Не подведи. Я тебя не обижал. Казак казака не подводит…
— Все, хорош, время, время! — зашипел Енот, — ты его поцелуй еще в попочку… «земелю» он себе нашел!.. Надевайте мешки… Пошли, пошли, пошли…
Горбуша слегка растворил ворота, и беглецы окунулись в густую метель, подсвеченную прожекторами впереди и сбоку: «нейтральная полоса» тянулась сразу за цехом.
— Теперь бегом! — схватил Николая за руку Енот и потащил за собой. Горбуша повел за рукав Вальтера. Малюта исчез, не прощаясь: его работа была сделана. Подбежали к «колючке». Вдоль нее, полузапорошенные пушистым снегом, лежали две лестницы: длинные жердины с навязанными перекладинами, чтобы можно было быстро разобрать потом и раскидать. Одну лестницу Горбуша быстро прислонил к столбу и полез наверх: такова была традиция: «крестный» провожал своих «крестников» через «нейтральную полосу» лично. Николай усмехнулся про себя: ах ты ж, ёжина жена: значит, его все же Горбуша рекомендовал, а не Енот, скотина, вымогатель… но теперь это было уже неважно…
Енот, с помощью беглецов подал Горбуше вторую лестницу, и тот приступил там, наверху, к цирковому представлению: балансируя на шатающейся лестнице, стал перетягивать-переваливать лестницу через голову на другую сторону. Несколько раз казалось, что он сейчас сорвется, но Горбуну удалось удержаться и опустить лестницу, после чего он осторожно перебрался на нее через столб и верхний ряд колючей проволоки, быстро спустился на «нейтральную полосу», установил вторую лестницу понадежней и махнул рукой.
— Валет, полез! — распорядился Енот и подтолкнул Вальтера. Тот пополз вверх по лестнице. В верхней точке неуклюже стянул мешок из-за плеч и сбросил его к Горбуше. Перелез сам — быстро, ловко: молодец.
— Давай! — сказал Енот, и на секунду придержал Николая: «На мыс не идите, идите на север, вдоль гор», — сказал он, почти не шевеля губами, едва слышно. Или это почудилось Николаю, или это ветер сыграл с ним такую шутку? Николай обернул к Еноту лицо, но тот уже толкал его: «Шевелись, баклан, хер моченый: время, время, время… у кого есть уши, тот услышал что надо… пошел…», — и Николай полез в яркий снежный вихрь, от которого кружилась голова, потому что казалось, что это он сам летит над землей куда-то. Другой вихрь поднимался у него в душе, но сейчас было не до этого, другого: сейчас требовалось быстро и четко преодолеть «нейтральную полосу», и это было вопросом жизни и смерти. Наверху Николай зацепился за «колючку», чуть не грохнулся вниз, кое-как удержался, сбив колено о столб, с трудом отцепил штаны, снова поскользнулся — уже на той стороне — но Вальтер с Горбушей держали ту лестницу крепко, и он очутился на земле, наконец. Енот стал просовывать сквозь два ряда колючей проволоки первую лестницу, они приняли ее, вытащили, побежали с ней через «нейтралку», установили, вернулись за второй, перенесли, Горбуша — виртуоз полез с отработанным уже финтом: перетаскивать лестницу на другую сторону, и все повторилось, только теперь уже без Енота, который ждал на стороне лагеря, чтобы принять у Горбуши лестницу на обратном пути. На сей раз Горбуша через «колючку» не полез, и перекинув лестницу, спустился обратно на «нейтральную полосу» и кивнул Николаю. Николай заметил, что Горбуша трясется и сказал ему «Ня ссы, казак». Потом полез вверх. Он благополучно перевалил через «колючку», но когда встал на верхнюю перекладину второй лестницы, то лестница поползла вдруг вниз, скользя опорами по каменистому склону. Хорошо еще, что она не оборвала при этом своими оглоблями ряды колючей проволоки, а лишь повисла на одном из рядов. Ситуация была критическая: если проволока порвется, у охраны в будке загорится лампочка, и они пошлют по тревоге наряд вдоль границы: искать причину повреждения. Николай, с трудом балансируя на шатающейся лестнице, бросил вниз свой мешок. Тот упал и обозначил дно в белой пелене. «Метра три», — оценил Николай. Осторожно протиснул он тело между жердями лестницы, повис на секунду на руках и отпустил перекладину. Он упал удачно: завалился набок и сполз к основанию лестницы, чуть не сшибив ее совсем. Там, за проволокой видел он две тени: Вальтера и Горбуши. Николай заторопился почти в панике: стал двигать лестницу, все время соскальзывая вниз по осыпи. Лестница не устанавливалась, не держалась никак. Тогда Николай побежал с лестницей к соседнему столбу: там площадка под столбом оказалась ровней. Кое-как установил лестницу. Зеки, деваться которым было все равно некуда, переставили свою лестницу тоже. Вальтер полез. Горбуша держал. Николай держал со своей стороны. Вальтер перевалил. Пополз вниз… Наконец он был рядом. Николай бросился за своим мешком, крича Вальтеру: «Бежим, бежим скорей!». Вальтер побежал за ним, но вдруг схватил его за рукав: «А лестница?». Ах, черт! Совсем одурел! Конечно: лестница! «Оттащим ее подальше, до утра снегом завалит…». «А Горбун?». «Что?». «А Горбуша как же? Он на полосе остался…»; Ах, черт, черт, черт!: там, на нейтрально полосе действительно метался Горбуша, размахивая руками и озираясь в ужасе.
