Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
Казаки сняли шапки, кланялись великой реке, черпали горстями воду и пили.
— Студена!
В лицо ударил холодный ветер…
Казаки стали поеживаться…
— Не замерзай, братцы, Кучум шатры теплые припас для нас! — проговорил весело Черкас Александров.
— В битве согреемся, — расправил плечи Болдыря. — Ударим — или Сибирь наша, или со стругов — прямо в рай. Чего казаку пугаться.
Шумел, галдел казачий круг. Возбужденные, злые, измотанные, обросшие, израненные казаки столпились вокруг своих атаманов. На многих надеты татарские шлемы, кольчуги, шапки, пояса, сабли.
Моросит дождь, под сапогами казаков хлюпает грязь. Городок Атик, где остановились казаки, мал и тесен. А на другом берегу реки возвышается Чувашев мыс — царство Кучума. Там виднелись татарские всадники и люди, рывшие землю.
— Темной ночью сесть на струги и бежать на Русь! Вот она — стылая осень, а за ней зима. Ни один казак не доживет до зеленой травы.
Глухой рокот, словно ветер, пробегал по кругу.
— Ране не погибли, а ноне погибнем тут, и костей ворон на Дон не снесет.
— На черта нам Кашлык?!
— Все ханское богатство в нем!
— Да почто все-то? — Федька Замора выскочил вперед. — Мало других городков? Прощупаем еще пару-тройку, да и домой!
— Верно-о! А то зачнутся морозы — околеем тут!
— А куда домой-то? К Строгановым? — выступил Савка Керкун. — Так они за припасы, за всякое снаряжение спросят. А ни золота-серебра, ни мягкой рухляди для расчету с ними у нас пока нету.
— А можа, на Волгу? На Дон?
— А тама стольник Мурашкин ждет со стрельцами! Забыли!
Федька Замора невольно потер шею.
— Что, царский топор чуешь? — спросил Ермак.
Казаки загоготали.
Ермак встал. Вышел на середину круга. Снял шапку, поклонился на четыре стороны. Шум и гам пошел на убыль.
— Кто тут про морозы говорил? Верно, околеем, коли назад двинемся. Навстречь воды до ледостава нам не выгрести.
В гуще людей угрюмо сидел Анфим Заворихин. Рядом с ним — тощий казачишка по имени Осташка.
— Казаки! — сорвался он с места. — Ежели Кашлык не взять, а из Сибири этой проклятой не уйти… что же тогда получается? Пораскиньте-ка головами, у кого есть, ну-ка?!
Гам и говор стали будто волной откатываться, утихать.
— А то получается, казаки, что завел нас сюда Ермак-атаман на погибель, на смерть лютую!
Притих казачий круг. Зловещая тишина эта могла обернуться и так, и этак. Ермак понимал, что время терять не надо.
— Спасибо тебе, Осташка, что круг угомонил, — сказал он. — Значит, выбор у нас, казаки, один — кровь с носу, а Кашлык брать надо. Неужто отсель своротим? Предадим те, что головы сложили, тех, кого по именам выкликали, сосчитывали… предадим? Другой раз закопать их хотите? Казачья клятва от века нерушима. И слава наша вознесется на том холме! Вся Русь поклонится нам. Попы в церквах помянут. От отцов к детям пойдут наши имена.
— Нет у нас возвратного пути. Один только — чрез реку.
— А если не удержимся?
— Псы скулят, а не люди. Если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться?
Казачий круг постепенно успокаивался. В разговорах появилось размышление.
— Да, как возьмешь эту чертову крепость? Татарьев тьма, доспешны они, сказывают, у них даже пушки есть.
— Это уже мое атаманское дело, как взять. Доспехов и у нас прибавилось. А пушки, — Ермак усмехнулся, — пушки татарские вон Кузьмич обещался заговорить. Он умеет.
По кругу потек веселый говор.
— Только… — возвысил голос Ермак… — Только еще раз объявляю: как повоюем ханский город — бедный люд не забижать. Коли озлобим мы его — не удержаться нам в Сибири. Помните, только тот, кто за Кучума стоит, наши супротивники.
— И я — за то, чтоб в Кашлыке зимовать, — вскочил в круг Заворихин. — Только, спрашиваю, что это за жизнь будет? Девок атаман трогать запрещает. И черных людишек трясти не велит. А много ль тогда в Сибири добычи возьмешь?
Возник и покатился ропот.
— Я к тому, — надрывался Заворихин, — что мурз да князей всяких, что за Кучума стоят, в Сибири немного, а черных — тьма-тьмущая. За Кучума они али нет, а до дюжине шкурок с каждого — и всем по ноздри хватит, и вам, и хозяевам вашим, Строгановым, которые сюда снарядили вас.
Ермак хмуро слушает Заворихина.
— Я, казаки, — не казак. Но давненько уже сомнения меня берут: че это атаман такой добрый к иноземцам? И откуда друзья тут старые у него? Вогул Игичей вон, к примеру. Не со здешних ли ты мест, Ермак Тимофеич?
— Со здешних! — Ермак выдернул саблю, с размаха воткнул ее в землю перед собой.
Снова притих круг.
— Со здешних я почти мест, казаки. И Строгановы мне давние знакомцы. Знаю, что они за люди, а потому не признаю их хозяевами над собой.
Загудел круг, как потревоженный улей.
— А кого же признаешь? — с издевкой промолвил Заворихин.
— Никого! Мы, казаки, — люди вольные.
— Слава Ермаку-у! — взорвался круг.
— Слава-а! — полетели в воздух шапки.
— Даешь Кашлык!
— Веди, атаман!
Под эти крики Мелентий стукнул каблуками и, разбрызгивая грязь, пошел в пляс под частую песню.
…Было хмурое серое утро. Струги почти вплотную пересекали Иртыш. Еле шевелили веслами, чтоб не шуметь. Ермак стоял под знаменем Спаса на ертуальном струге. Рядом с ним взволнованно вглядывались в приближающийся темный яр Иван Кольцо, Никита Пан, Мещеряк.
По кромке яра вихрились быстрые клубы пыли: татарские уланы проносились вдоль обрыва. Толпы пеших ордынцев, остяков, вогулов ждали на горе приближения стругов.
За ними, еще выше, белели шатры, высоко развевалось знамя Кучума.
Струги все ближе и ближе подплывали к берегу. Неожиданно сизые тучи разорвались. Из-за хмурых облаков выглянуло солнце и, словно живой водой, взбрызнуло казацкую рать, реку, яр. И все мгновенно ожило и заиграло веселыми пестрыми красками: радовали и веселили глаз красные суконные чекмени, кафтаны и алые верхи лихо заломленных казачьих шапок, блеск воинских хоругвей, синеватые переливы кольчуг, золотые молнии пик и серебристые разливы обнаженных мечей.
Татары сверху разглядывали казачью дружину. Они видели ее малочисленность и выкрикивали бранные слова.
Полетели первые стрелы. На них были привязаны дохлые мыши, баранья требуха.
В молчании подплывали казаки к кучумовскому берегу.
Стрелы все более частым дождем осыпали струги. Тугими ударами они падали в темную рябь Иртыша, с лязгом били казачьи кольчуги, ломались о щиты. Одного казака ударило стрелой в грудь, и на жупане заалела кровь. Он вырвал стрелу и ладонью прикрыл рану.
