Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
— Во имя отца и сына, — приговаривали казаки, сталкиваясь грудь с грудью.
Черкас, где-то завладев конем, с двух рук — мечом и топором рубил наседавших на него татар.
Чуть в стороне под хоругвью стоял Ермак с полусотней и наблюдал за ходом боя.
Мелентий все еще рубился с Алышаем. Оба устали.
— Святитель Микола, неужто терпеть мне этого лихозубого, — упрашивал Мелентий святого.
Алышай тоже что-то прокричал. К нему бросились ордынцы и заслонили его собой.
— Подмогните Мелентию, — указал Ермак Брязге. И десяток казаков, выхватив сабли, бросились попу на выручку.
Спрятавшиеся в стругах казаки из пищалей били в спину продиравшимся на берег ордынцам.
…В ворота Карачин-городка влетело несколько всадников. У мечети Алышай соскочил с коня и бросился вовнутрь. Там он упал на колени перед муллой:
— Аллах всемогущий, отведи гнев! Что скажу я сильнейшему и мудрому Кучуму в свое оправдание? Неверные нас перехитрили.
Мулла, не переставая молиться, проговорил:
— Ничего не скажешь, твою голову он наденет на острый кол, а тело бросит псам. Ты пропустил врага.
Алышай злобно поглядел на муллу и выбежал из минарета.
В ворота городка бегут ордынцы…
Напрасно Алышай хлестал их тяжелой плетью. Он ничего не мог поделать с этим хлынувшим потоком людей, объятых ужасом смерти.
А за ними сомкнутым строем, с развевающимися хоругвями шли казаки.
И Алышай один устремился навстречу казакам. Когда казаки приблизились, он вытащил нож и всадил себе в сердце.
Ермак подошел к нему, встретился с тускнеющим взглядом. Еле шевеля губами, Алышай проговорил:
— Не поведешь меня за своим конем на Русь!
Ермак дал ему попить воды.
— Отходишь? Жалко. Такого воина и на Руси чтут.
Алышай не ответил.
— Сего воина похоронить с воинскими почестями. — Ермак снял шлем и поклонился телу врага.
…С хрустом ломая подросток, валится огромная ель…
…Падает еще одно гигантское дерево. Еще одно…
Татары обрубают мягкие ветви, но оставляют голые метровые сучья, к тому же заостряя их.
По всему лесу — яростный стук топоров.
Урочища Подчеваш — залесенная круча метров в шестьдесят высотой, под которой изгибался подковой Иртыш. Берег метров с полсотни шириной, одним концом песчаная дуга упиралась в неприступные кручи, а другой — в пологий спуск к реке, заросший стеной леса. Тут-то и устраивалась длинная засека…
Маметкул в сопровождении четырех телохранителей медленно и молча объезжал строящееся укрепление.
Неожиданно из-под ветвей вынырнул всадник. Соскочив с коня, он упал на колени перед конем Маметкула.
— О, непобедимый! Не вели казнить за черное известие.
Маметкул положил руку на золотую рукоятку меча, бросил сверху:
— Говори.
— Нечестивый Ермак-атаман совсем близко. Он уже повоевал Карачин-городок. Побил его знатных людей, а черных освободил от дани.
В ярости Маметкул выдернул чуть не до конца из ножен меч.
— Пощади, великий! — взмолился гонец.
Маметкул с лязгом задвинул меч в ножны, бросил коня вперед, чуть не стоптав гонца.
Всадники ринулись за ним.
Остановился Маметкул перед крупным, поросшим травой увалом на вершине.
Было видно, как между шатрами сновали пешие и конные.
По-прежнему со всех сторон доносился стук топоров.
— Ермак ищет дружбы с черными людьми ханства. Но он найдет здесь свою смерть! — яростно прохрипел Маметкул, ткнул плетью в сторону леса. — Разве можно преодолеть такую засеку?
— Невозможно, великий Маметкул, — заискивающе сказал его спутник.
Из-за увала выскочила группа всадников во главе с пожилым мурзой Приложив руку к груди, мурза чуть поклонился:
— Великий хан зовет тебя Маметкул, на церемонию боевой шерти вассальных своих князьков.
…Под звук барабанов двое нукеров вывели из красной палатки обнаженного до пояса, трясущегося человека, поставили на белую кошму и одели петли на ноги, а концы веревок привязали к врытым с обеих сторон кошмы шестам, вершины которых были связаны.
Кучум сидел в своем золоченом кресле около голубого шатра. Рядом сидели Маметкул и карача. Перед ними, образуя полукруг, стояли пешие остяцкие и вогульские воины во главе со своими князьками. Групп таких было десятка два с половиной. А за ними сплошной стеной стояли татарские воины в полном вооружении.
Хан кивнул, и громкоголосый глашатай объявил:
— Великий хан Кучум в тяжкий для ханства час принимает шерть на крови от своих улусных князей и мурз. Великий хан пожертвовал для боевой клятвы этого храбрейшего воина.
С новой силой затрещали барабаны. Из белой палатки вышел человек в ярко-красной одежде и, подняв над головой широкий обнаженный меч, тоже подошел к белой кошме.
Ступил на нее, встал рядом с обреченным, оперся обеими руками на опущенный меч.
Барабаны загудели глухо и зловеще. Подчиняясь звукам, вассальные князья и мурзы двинулись к Кучумову трону и стали один за другим перед ним на колени, уткнувшись лбами в землю.
Барабаны умолкли, князьки поднялись с земли, встали в один ряд слева у трона.
Поднялся Маметкул, шагнул под развевающееся справа от Кучумова трона зеленое знамя ислама.
Снова загудел барабан.
Палач перерезал веревку, которая держала концы шестов, и те, рванувшись вверх, перевернули жертву вниз головой, раздвинув ей ноги.
Палач поднял меч и с силой опустил его, развалив жертву надвое.
Затем поднес окровавленный меч Маметкулу, держа его перед собой за оба конца.
Маметкул принял меч, прокричал:
— Клянитесь, что ваши сердца будут так же преданы великому хану Кучуму, как сердце этого воина. Что ваша кровь будет так же пылать ненавистью к врагам великого хана Кучума, как пылала эта горячая кровь, теперь с радостью отданная любимому хану… Клянитесь!
Князья один за другим подходят к Маметкулу, целуют окровавленную саблю.
— Князь Семар клянется.
— Князь Роман клянется.
— Князь Бояр клянется.
Хан Кучум воспринимает обряд клятвы с удовлетворением: карача оглядывает князьков хмуро и недоверчиво.
…Струги под парусами шли ходко.
Берега были охвачены осенним багряным румянцем.
Вдали выступили утесы, которые с каждой минутой все больше расходились в стороны, и вдруг разом за ними распахнулась водяная ширь.
— Иртыш-батюшка! — полной грудью вздохнул Ермак.
Казаки сняли шапки, кланялись великой реке, черпали горстями воду и пили.
