Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
На следующий день следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч проснулся с тяжелой, как чугун, головой и, вспомнив о вчерашнем, снова почувствовал себя дурно и выпил успокоительную таблетку. Потом умылся, оделся и, не позавтракав, поехал на работу.
С этого дня его характер резко изменился, и он начал строить тайные планы, чтобы любыми способами выбить у Ильмурада признание. Другого пути у него не было. Он начал пытать Ильмурада морально и физически. Надевал на него противогаз и перекрывал воздух. Бедный Ильмурад от нехватки воздуха трепетал как рыба, которую выбросили на сушу. Хотя эту процедуру следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувич повторил несколько раз, но Ильмурад всё же не признался в преступлении, которое он не совершал. Он не стал подписывать протокол с признанием вины даже тогда, когда следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч ошпарил его кипятком. После этого следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч совсем озверел и начал избивать Ильмурада, ударяя его по голове баклажкой, наполненный песком. Дело дошло до того, что Ильмурад от ушибов и гематом стал ходить боком, словно пьяный. Когда его приводили и уводили на допрос, он от бессилия спотыкался и падал. Но безжалостный следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч продолжал следствие, применяя зверские пытки. А время летело неумолимо, и с каждым часом приближался день, когда должен был состояться суд. После того, как следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч убедился в том, что Ильмураду физическими пытками не сломать, он решил пытать его морально. После физической обработки он заявил Ильмураду, что если он не подпишет признательный протокол, то он просто будет вынужден привезти его мать, Фариду Гуппичопоновну, сюда и, приковав её наручниками к отопительной батарее, разденет её наголо и прямо у него на глазах изнасилует её.
— Не-е-ет! Только не это! Не тронь мою маму! Давай суда бумагу, гад, я подпишу! — сказал Ильмурад.
— Вот это другое дело — хищно улыбаясь, сказал следователь товарищ Турмадаланов Когозкоп Саттарувуч и протянул Ильмураду протокол и ручку. Ильмурад подписал документ, и изо всех сил плюнул в глаза коррумпированному следователю Турмадаланову Когозкопу Саттарувучу. Тот, вытирая одной рукой глаза, ударил другой рукой Ильмураду в челюсть, и тот рухнул на пол, потеряв сознание.
113 глава Суд, который состоялся в заброшенной конюшне
Оставив детей со Светланой Николаевной, Фарида с Ларисой поехали в суд в сопровождении Гурракалона. По дороге Фарида попросила Гурракалона переводить Ларисе всё, что она будет говорить.
— Лариса, — начала она разговор — вот сегодня Вы увидите своими глазами насколько справедливо правосудие в нашей стране и какие у нас хорошие законы. Когда поедем в Россию, Вы расскажете россиянам о наших справедливых судах, и они будут завидовать нам по белому. Вы всё время будете рядом со мной, чтобы я не упала, потеряв сознание от радости, когда они освободят моего дорогого Ильмурада.
— Ну, конечно, Фарида Гуппичопоновна, я буду всегда рядом с Вами — заверила её Лариса, после того, как Гурракалон перевёл слова Фариды на русский язык. И продолжала: только Вы сильно не волнуйтесь. Возьмите себе в руки. Берегите свое сердце. Здоровье — это самое дорогое, что есть у человека.
Два пассажира, стоявшие рядом, засмеялись, и один из них сказал:
— Ну и прикол а, Хакимчик? Хорошо, что мы не под кайфом травки. А то со смеху угорели бы вааще. Наш, грит, суд справедлив — смеялся он, трясясь животом.
— Нет, она сказала, что наш суд не справедлив, а супервредлив — дабавил другой. Услышав это, другие пассажиры тоже засмеялись. Особенно Хаким. Он захрюкал, схватившись за живот, словно человек, которого тянет в сортир по большой нужде. Один чересчур высокий человек, который ехал нагнувшись, посмотрел на Фариду с укором и презрительно сказал, тараща глаза и скрепя зубами:
— Подхалимка… Вот из-за таких, как она, гниёт наше общество. В стране лютует тотальная диктатура и процветает коррупция. Дорожает всё, даже хлеб. Народ перестал есть мясо из-за дороговизны, питаемся только хлебом. Едим помидоры и хлеб, помазав его чесноком. День за днем по всей стране растёт безработица. Такие, как эта женщина, ради того, чтобы понравиться начальникам, называют гнет справедливостью. Таких людей нужно гнать в шею вон с нашей планеты.
Хорошо, что пассажиры говорили на государственном языке, и Лариса почти ничего не понимала. Самое странное началось, когда они приехали на окраину города в заброшенную конюшню. Около конюшни, где должен был состояться суд, милиционеры задержали одного человека лет шестидесяти пяти, с белой бородой и с седыми волосами и бровями. Он кричал, стараясь вырваться из цепких рук милиционеров изо всех сил.
— Люди-и-и! — кричал он во весь голос, — вы являетесь свидетелями! Я правозащитник Бокиберахим Тарзанувуч, хочу присутствовать на этом суде, но эти милиционеры не пускают меня в конюшню! Власти, обманывая народ и мировое сообщество, любят говорить и писать о том, что у нас в стране — демократия и справедливость! Какая демократия? Где она?! Ну, где, скажите! Разве это демократия?! Это не демократия, а тоталитаризм и репрессии! Пустите меня! Я, как независимый правозащитник, имею право присутствовать в суде!
Когда правозащитник Бокиберахим Тарзанувуч попытался вырваться из рук сотрудников милиции, у его куртки оторвался один рукав, и он с новой силой стал оказывать им сопротивление и протестовать. Тут кто-то из милиционеров ударил его несколько раз дубинкой по голове и по ребрам. От сильных ударов правозащитник Бокиберахим Тарзанувуч потерял сознание и рухнул на землю, как убитый воин на поле боя. Из его некрасиво искривленного рта хлынула кровь и потекла зигзагом по земле, словно красный змеёныш. Пользуясь моментом, милиционеры подняли правозащитника Бокиберахима Тарзанувуча, взяли его за руки и за ноги, как дохлую овцу, которая отдала концы, заболев ящуром, раскачали и на счёт «раз-два-три» бросили, словно мешок с удобрением, в воронок.
После этого один из милиционеров связался по рации со своим начальником и рапортовал:
— Урто начальник, субъект обезврежен!.. Простите, кого мы должны пускать в конюшню… то есть в зал заседания суда?.. Аа-аа, правозащитника Карванова, который является нашим тайным информатором?! Ему можно доверять? Понял, урто начальник! А вот и он сам, оказывается, здесь. Мы его сейчас впустим в зал суда. Ну, да! Туда! Так точно, урто начальник, будет сделано! Понял, урто начальник.
Потом, повернувшись к правозащитнику Карванову, сказал, толкая его в спину:
— Где ты шляешься, правозащитник хреновый! Давай, быстро, беги пулей в конюшню!
Фарида, Гурракалон и Лариса тоже, пройдя тщательную проверку металлоискателем и показав свои паспорта, еле пробрались в заброшенную конюшню, где должен был состояться суд над Ильмурадом. Там взрослая дочь убитого заправщика Запарамина неожиданно набросилась на Фариду, и милиционеры еле оторвали её цепкие руки от волос Фариды.
— Мать убийцы! Да чтоб ты сдохла, гадина! Будь ты проклята во веки веков! За что твой сын убил нашего папу, а?! За что-о-оо! Я все равно отомщу тебе за отца! Убью твоего людоеда, вот увидишь! — кричала она и ревела, тараща безумные глаза.
Гурракалон с Ларисой стали успокаивать Фариду а она плакала и дрожала от страха и волнения.
— Как она смеет говорить такое, Господи! Мой сын не убийца, и он не имеет никакого отношения к делу об убийстве заправщика Запарамина! Он не способен на убийство! — рыдала она.
Когда присутствующие сели по местам, конвоиры привели в заброшенную конюшню Ильмурада в наручниках, и Фарида, увидев своего побледневшего похудевшего сына, еще громче зарыдала. Конвоиры заперли Ильмурада в железную клетку, которая на языке милиционеров называется обезьянником, а на жаргоне тюремщиков — тигрятником. Гурракалон с Ларисой помогли Фариде подняться, и они втроем подошли к клетке.
— Сыночек, мой бедный, как ты похудел… — плакала Фарида, роняя горькие слезы.
— Мама, здравствуй. Ну, как ты? Почему ты хромаешь?.. Не плачь, ну, ты видишь, я ведь жив-здоров — сказал Ильмурад.
Тут пришли милиционеры и потребовали прекратить разговоры и сесть всем по местам. Фарида, в сопровождении Гурракалона с Ларисой, села на место, и тут судебный пристав крикнул:
— Встать! Суд идет!
Присутствующие в суде дружно поднялись, и в зал вошли судья с папкой под мышкой и присяжные. Прокурор с адвокатом тоже заняли свои места. Пристав объявил:
— Всем сесть по местам, судебное заседание начинается!
Зал притих. Судья напомнил сторонам их права и попросил, чтобы все соблюдали порядок.
— Так, тихо, товарищи! — торжественно сказал он. Слово для выступления на сегодняшнем заседании предоставляется Государственному обвинителю товарищу Чоянову! Пожалуйста, товарищ Чоянов!
