Никола Юн - Всё на свете (ЛП)
Мадлен: И о твоей ямочке.
Олли: тебе нравится моя ямочка?
Мадлен: Друзья!
Олли: хорошо
ВРЕМЯ
Карла заставляет нас выждать неделю, прежде чем мы снова можем увидеться. Она хочет быть абсолютно уверенной, что присутствие Олли со мной в одной комнате не послужит спусковым механизмом. Хоть я и соглашаюсь с ней, что нам стоит подождать ради безопасности, эта неделя кажется бесконечной. Я своего рода убеждаюсь, что время буквально, а не метафорически, замедлилось, но вещи такого рода вызвали бы сенсацию.
СВЕТ МОЙ ЗЕРКАЛЬЦЕ
Прошла вечность, и неделя, наконец, закончилась. Голова у меня кружится, хотя я стараюсь сделать так, чтобы она не кружилась. Это сложнее, чем можно представить. Когда стараешься не улыбаться, улыбаешься еще больше.
Карла наблюдает, как я испытываю затруднения с выбором одежды. Обычно я об этом много не раздумывала. Правда, совсем не думала об этом. Мой шкаф полностью состоит из белых футболок и синих джинсов. Джинсы расфасованы по типу — прямые, в обтяжку, под ботинки, прямые, и глупо обозванные "мальчикового кроя". Моя обувь — кроссовки, все белые — сложена кучей в заднем углу. Я почти никогда не ношу обувь дома, а сейчас не уверена, смогу ли найти пару, которая подойдет. Роясь в куче, нахожу левый и правый одного размера. Они подходят, но едва-едва. Я стою перед зеркалом. Футболка должна совпадать с обувью или с сумочкой? Белый подходит моей цвету моего лица? Мысленно ставлю галочку, чтобы позже заняться покупками. Куплю футболки разных цветов, пока не найду ту, которая подойдет мне лучше всех.
В пятый раз спрашиваю Карлу, ушла ли уже мама.
— Ты же знаешь свою маму, — говорит она. — Она хоть когда-нибудь опаздывала?
Мама верит в пунктуальность, как другие верят в Бога. Время бесценно, говорит она, и невежливо тратить время кого-то другого. Мне даже не разрешают опаздывать на Пятничные Ужины.
Я смотрю на свое отражение в зеркале и безо всяких причин сменяю белую футболку с V-образным вырезом на белую с глубоким круглым декольте. Или не безо всяких причин. Но просто, чтобы чем-то занять себя, пока жду Олли.
Как бы мне хотелось поговорить об этом с мамой. Мне хочется спросить у нее, почему у меня перехватывает дыхание, когда я думаю о нем. Мне хочется поделиться с ней своим головокружением. Мне хочется рассказать ей все веселые шутки, которые рассказывает Олли. Мне хочется сказать ей, как я не могу перестать думать о нем, хотя пытаюсь. Мне хочется спросить у нее, чувствовала ли она в начале то же самое с папой.
Убеждаю себя, что я в порядке. Когда мы в последний раз виделись, я не заболела, и он знает правила — никаких прикосновений, полная дезинфекция, никаких посещений, если он думает, что в следующие несколько дней может заболеть.
Убеждаю себя, что нет ничего плохого в том, что лгу маме. Убеждаю себя, что не заболею. Убеждаю себя, что нет вреда в дружбе.
Что Карла права — любовь не сможет меня убить.
ПРОГНОЗ
Олли снова на стене, когда я вхожу в комнату. В этот раз он забрался на самый верх.
— Кончики твоих пальцев когда-нибудь устают? — спрашиваю я.
— Они у меня на строгом режиме тренировок, — говорит он, улыбаясь мне. Мой желудок делает небольшое сальто, к которому мне придется привыкнуть, потому что кажется, такова побочная реакция встреч с ним.
Вчера в этой комнате я делала домашнее задание. Я знаю, что все в ней осталось таким же, как когда я ушла, но выглядит и ощущается она по-другому. Комната оживает намного больше, когда в ней Олли. Если все искусственные растения и деревья прямо сейчас качнутся, то я не удивлюсь.
Иду к дивану и устраиваюсь в самом дальнем от него углу.
Спустившись со стены, он присаживается, скрестив ноги и прислонившись к ней спиной.
Я подгибаю под себя ноги, поправляю копну волос, обнимаю себя за талию. Почему из-за нахождения с ним в одной комнате я настолько ощущаю свое тело и части его? Из-за него я даже ощущаю свою кожу.
— Сегодня ты в обуви, — говорит он. Он определенно все подмечает — такой тип парней знает, когда ты перевесила картину или добавила новую вазочку в комнату.
Я смотрю на обувь.
— У меня таких девять одинаковых пар.
— И ты жалуешься на мой выбор одежды?
— Ты носишь только черное! Из-за этого выглядишь погребально.
— Мне нужен словарь, чтобы говорить с тобой.
— Характерный или свойственный погребению.
— Не настолько полезное определение.
— Проще говоря, ты ангел смерти.
Он улыбается мне.
— Меня выдала коса, да? Я думал, что хорошо ее припрятал.
Он меняет положение. Теперь он лежит на спине, колени согнуты, руки переплетены под головой.
Я снова безо всяких причин меняю положение, прижимая ноги к груди и обвивая их руками. Наши тела общаются между собой отдельно от нас. В этом разница между дружбой и чем-то другим? В том, как я его ощущаю?
Воздушные фильтры гоняют воздух, воспроизводя тихий гул наряду с шумом вентилятора.
— Как это работает? — Он осматривает потолок.
— Они промышленные. Окна запломбированы, поэтому воздух проходит только через фильтры на крыше. Ничто более 0,3 микрон не проникает внутрь. К тому же, система циркуляции полностью сменяет весь воздух в доме каждые четыре часа.
— Ух ты. — Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, и я вижу, что он пытается определить, насколько я больна.
Я отворачиваюсь.
— За это заплатила администрация наследства. — Прежде чем он успевает спросить, я добавляю: — Водитель грузовика, который убил моего папу и брата, уснул за рулем. Он работал три смены подряд. Они уладили вопрос с мамой.
Он снова смотрит на потолок.
— Извини.
— Это странно, потому что я на самом деле их не помню. Я имею в виду, вообще не помню. — Я пытаюсь игнорировать те чувства, которые всплывают, когда я думаю о них. Это грусть, но не совсем грусть, а потом вина. — Странно скучать по кому-то, кого никогда не было или ты не помнишь об их существовании.
— Не так странно, — говорит он. Мы оба молчим, и он закрывает глаза.
— Ты когда-нибудь задавалась вопросом, на что была бы похожа твоя жизнь, если бы ты могла изменить что-то одно? — спрашивает он.
Как правило нет, но уже начинаю. Что, если бы я не болела? Что, если бы мои папа с братом не умерли? Не интересоваться невозможным — именно так мне удалось стать Мастером Дзен.
— Все думают, что они особенные, — говорит он. — Мы все — снежинки, верно? Мы все уникальны и сложны. Мы никогда не сможем познать человеческое сердце и тому подобное.
