Никола Юн - Всё на свете (ЛП)
— Ох, Господи, ты этого боишься!
— Это мы еще даже не дошли до огромных белых акул, или морских крокодилов, или индонезийской рыбы-иглы, или…
— Хорошо, хорошо, — говорю я, смеясь и поднимая руки, чтобы остановить его.
— Это не шутка, — произносит он с притворной серьезностью. — Океан убьет тебя. — Он подмигивает мне. — Оказывается, Матушка Природа — дрянная мать.
Я слишком сильно хохочу, чтобы что-нибудь сказать.
— Итак, что еще ты хочешь знать?
— После такого? Ничего!
— Ну же. Я кладезь знаний.
— Хорошо, сделай ради меня какой-нибудь сумасшедший трюк.
Он в мгновение ока оказывается на ногах и начинает критически осматривать комнату.
— Недостаточно места. Пойдем на ули… — Он замолкает посреди предложения. — Дерьмо, Мэдди, извини.
— Прекрати, — говорю я. Встаю и вытягиваю руку. — Не жалей меня. — Я произношу это решительно, но этот вопрос очень важен. Не смогу стерпеть жалость, исходящую от него.
Он подцепляет резинку, кивает раз, и затем отпускает ее.
— Я могу сделать стойку на одной руке.
Он отходит от стены и просто наклоняется вперед, пока не оказывается вверх тормашками, держась на руках. Это движение настолько грациозное и непринужденное, что меня моментально заполняет зависть. Каково это, быть полностью уверенным в своём теле и его возможностях?
— Потрясающе, — шепчу я.
— Мы не в церкви, — восклицает он шепотом, его голос слегка напряжен из-за такого положения тела.
— Не знаю, — говорю я. — Мне кажется, что я должна говорить тихо.
Он не отвечает. Вместо этого закрывает глаза, медленно убирает одну руку с пола и вытягивает ее в сторону. Он практически идеально неподвижен. Тихое журчание ручейка и его слегка тяжелое дыхание — единственные звуки в комнате. Его футболка сползает вниз, и я могу видеть крепкие мышцы его живота. Кожа имеет тот же теплый золотистый загар. Я отвожу взгляд.
— Хорошо, — говорю я, — можешь остановиться.
Он снова стоит на ногах прежде, чем я успеваю моргнуть.
— Что еще ты можешь сделать?
Он потирает руки и улыбается мне.
Сальто назад, и вот он сидит у стены и закрывает глаза.
— Так почему сначала космическое пространство? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— Думаю, мне хочется посмотреть на мир.
— Не то, что многие люди имеют под этим в виду, — говорит он, улыбаясь.
Я киваю и тоже закрываю глаза.
— Ты когда-нибудь чувствовал… — Начинаю я, но открывается дверь и врывается Карла.
— Вы же не прикасались, да? — спрашивает она, уперев руки в пояс.
Мы оба открываем глаза и смотрим друг на друга. И вдруг неожиданно я очень сильно ощущаю его тело и свое.
— Прикосновений не было, — подтверждает Олли, его глаза не покидают моего лица. Что-то в тоне его голоса заставляет меня сильно покраснеть, жар медленной волной распространяется по лицу и груди.
Самовозгорание — реальная вещь. Я в этом уверена.
ДИАГНОЗ
ПЕРСПЕКТИВЫ
На следующее утро до приезда Карлы я лежу в кровати ровно тринадцать минут, убеждая себя, что заболеваю. У нее уходит ровно десять минут, чтобы разубедить меня. Она измеряет температуру, давление, сердечный ритм и частоту пульса, а затем объявляет, что я просто больна любовью.
— Классические симптомы, — говорит она.
— Я не влюблена. Я не могу быть влюблена.
— А почему нет?
— А в чем смысл? — говорю я, вскидывая вверх руки. — Я влюбленная это то же самое, что ресторанный критик без вкусовых рецепторов. Это как художник, страдающий дальтонизмом. Это как…
— Как купание нагишом.
Над этим мне приходится посмеяться.
— Точно, — говорю я. — Бессмысленно.
— Не бессмысленно, — говорит она и смотрит на меня серьезно. — То, что ты не можешь пережить все, не значит, что ты не должна пережить хоть что-то. Кроме того, обреченная любовь — часть жизни.
— Я не влюблена, — повторяю я.
— И ты не больна, — парирует она. — Не о чем беспокоиться.
Остаток дня я слишком сбита с толку, чтобы почитать или сделать домашнюю работу. Несмотря на убеждения Карлы, что я не заболеваю, я обнаруживаю, что слишком много обращаю внимания на свое тело и его ощущения. Кончики моих пальцев покалывает? Обычно бывает с ними такое? Почему мне кажется, что я не могу восстановить дыхание? Сколько кувырков может совершить мой желудок прежде, чем непоправимо запутается? Я прошу Карлу еще раз проверить мои жизненные показатели, и результаты в норме.
К вечеру я понимаю, что Карла в чем-то права. Может я и не влюблена, но симпатизирую. Серьезно симпатизирую. Я бесцельно брожу по дому, везде видя Олли. Я вижу его на кухне, готовящего стопку тостов на ужин. Я вижу его в гостиной, страдающего вместе со мной над "Гордостью и предубеждением". Я вижу его в своей спальне, его облаченное в черное тело спит на моем белом диване.
И я не только вижу Олли. Я продолжаю представлять, что парю над землей. На границе космоса я вижу весь мир целиком и полностью. Моему взгляду не приходится останавливаться на стене или на двери. Я вижу начало и конец времени. Отсюда я могу видеть бесконечность.
И впервые за долгое время, мне хочется больше того, что у меня есть.
СТРАНА ЧУДЕС
Именно желание с силой возвращает меня на землю. Желание пугает меня. Оно как зерно, которое медленно прорастает, не достойное внимания. Прежде чем успеваешь понять, оно вырывается на поверхность и затемняет твои окна.
Отправляю Олли одно сообщение. Я очень занята на этих выходных, пишу я. Мне нужно немного поспать, говорю я. Мне нужно сконцентрироваться, говорю я. Закрываю ноутбук, выдергиваю вилку из розетки и прячу его под стопку книг. Карла вопросительно приподнимает бровь. Я в ответ хмурюсь.
Большую часть субботы наказываю себя высшей математикой. Это мой менее любимый и самый ужасный предмет. Возможно, эти два факта связаны между собой. Вечером я перехожу на повторное чтение снабженной примечаниями и иллюстрированной версии "Алисы в стране Чудес". Я едва замечаю, как Карла начинает собираться, чтобы уйти домой.
— Вы поссорились? — спрашивает она, кивая в сторону ноутбука.
Я отрицательно качаю головой, но больше ничего не говорю.
К воскресенью порыв проверить почту становится невыносимым. Я представляю себе, что мой почтовый ящик переполняется сообщениями без темы от Олли. Просит ли он назвать Быстро Пять? Хочет ли он какой-то компании, убежища от своей семьи?
— Ты в порядке, — говорит тем вечером по пути к выходу Карла. Она целует меня в лоб, и я снова превращаюсь в маленькую девочку.
